Записки одинокой души

После бала. Откликнувшаяся

После бала

2 января 1807 года.

Мне сложно начинать сие письмо, однако, если я не выскажу все те мысли, что неустанно обуревают меня днями и ночами, то, поверьте, мне нет смысла жить дальше.

Невежливо с моей стороны так начинать письмо к многоуважаемой особе. Прошу, не злитесь на меня за это. Как только я увидел Вас тогда, на балу у Его Императорского Величества пару дней назад, я понял, что лишь Вы в силах уразуметь тяготы состояния моего. Лишь Вы, милая – простите за фамильярство – княжна Касимова способны помочь заблудшей душе.

Прежде я никогда не встречал женщин, подобных Вам. И хоть Вы говорите с акцентом, я прекрасно понимал каждое сказанное Вами слово, и речи Ваши были столь искренни и мудры, что о лучшем собеседнику и думать не стоит.

Конечно, Вы не созданы для света: Вы слишком честны и непосредственны, однако я всё же хочу – если мне представится такая возможность – писать изредка Вам. Я уверен, Вы умнее многих наших дам, а воспитанию Вашему позавидуют сыны самого императора!

Прошу, не оставляйте меня надолго без ответа.

Если моё письмо Вам отвратительно также, как и, вероятно, я сам, скажите об этом сразу, не лукавя. Я всё пойму и впредь не буду надоедать Вашей особе, хоть и одна мысль о возможности такого ко мне отношения со стороны прелестной княжны вызывает во мне невыносимые боль и страдания.

Ещё раз прошу извинить меня – коль я этого заслуживаю – за моё настырное невежество.

На веки Ваш покорный слуга,

Евгений Толстой.

4 января 1807 года.

Уважаемый граф, Евгений Толстой, Ваше письмо мне было невероятно лестно получить! Я не испытываю к Вам ни малейшего отвращения или злости, а слог Ваш виновен лишь в том, что так нежно ласкал мои сердце и душу, что я чуть не упала в обморок от восторга. Но не стоит волноваться о моём здоровье.

Я помню Вас в тот праздничный вечер на балу, где я имела честь находиться; Ваши ясные глаза и лучезарную улыбку. К сожалению, задорный ритм танца унёс мгновенно унёс меня в противоположную Вам сторону залы, что вызвало во мне неимоверное огорчение, ведь более я Вас не сумела увидеть, хотя Ваш взгляд, что так запомнился мне тогда, приходит ко мне во сне каждую ночь.

Через неделю мои дорогие эни и эти отправятся на нашу Родину. Я тоже поеду с ними и, скорее всего, мы с Вами никогда не сможем увидеться. Думаю, нам не следует поддерживать сию переписку, чтобы в дальнейшем ни у кого из нас не было чувства горечи.

Жду Вашего ответа с целью разъяснения сложившейся ситуации.

Всегда Ваша,

Фатима Касимова.

5 января 1807 года.

Милая княжна! Я не смогу пережить Вашего отъезда! Почему Ваши родичи столь жестоки? Ведь Вы даже не видели Петербурга! Я предлагаю Вам прогуляться по чудеснейшим улочкам нашего города и надеюсь на Ваш положительный ответ, потому как отказа я не перенесу.

Скажите, какие Ваши любимые книги, что происходит в Вашем окружении и с Вами. Я желаю знать всё о Вас. Пожалуйста, удовлетворите эту мою потребность.

Каждый день я вспоминаю Ваш блистательный наряд в тот вечер на балу. Вы были так красивы, словно ангел, спустившийся с небес. Ваши смеющиеся глаза и густые, цвета вороного крыла волосы, развевающиеся от движений Вашей милой кроткой головки и юного стройного тела, что содрогалось при исполнении Вами с чудесной грацией этого резвого танца – мазурки. Вы были великолепны, и память о Вас я буду хранить до самой своей кончины.

Я вёл не самую праведную жизнь, но это не значит, что я совсем уж не достоин вновь увидеть барышню, чьё имя заставляет трепетать моё сердце.

Сможем ли мы переписываться, когда Вы уедите? Напишите мне об этом как можно скорее!

С превеликим уважением и чистой любовью,

Евгений Толстой.

7 января 1807 года.

Греющий мне душу Евгений, к моему глубочайшему сожалению, мы не сможем общаться после того, как я со своими ата-ана уеду на Родину, по той причине, что буду выдана я замуж за одного неприятного моему сердцу господина, чьё имя не решаюсь произнести и даже написать на этом белоснежном листе, иначе и его чистота будет опорочена…

Но я не желаю говорить с Вами загадками. Мои любимые эни и эти, узнав о нашей переписке, жутко разозлились и сообщили мне о необходимости прекращения сего общения, столь нежно мною лелеемого. Мне очень тяжело противостоять воле родителей, но, сударь, ради Вас я готова пойти и на это.

Теперь же отвечу на Ваш скромный вопрос, коль так я Вам интересна. Не так давно моя дорогая апакай привезла из Европы книги известного там писателя Фридриха Шиллера. И знаете, хочу сказать, что сии произведения захватывают меня, словно море в свою бескрайнюю пучину! Надеюсь, Вы разделяете мои взгляды.

Не имею ни малейшей мысли! Что Вам ещё рассказать?! Я тихая, скромная княжна, единственная ночь своих ата-ана. Наш древний род затухает, а потому эти так хочет выдать меня замуж, и слёзы мои – лишь пустая вода.

В то время, как Вы, по Вашему утверждению, думаете обо мне так часто, как только можете, я же, напротив, заглушаю думы о Вас сначала «Любовью и дружбой» Джейн Остин, а после – «Повестью Английской Писательницы Г-жи Эджеворт». Но не думайте, что вы мне отвратительны. Совсем нет. Дело в том, что я понимаю, нам следует распрощаться.

Пожалуйста, прекратите это общение первым.

На краткий срок Ваша подруга,

Фатима Касимова.

8 января 1807 года.

Свет моих очей! Я только прочёл строки Вашего последнего письма! Я крайне опечален сей вестью!

У Вас великолепный, как и Вы сами, литературный вкус. Но это сейчас далеко не главное. Я думал о Вас всю ночь; не ел и не спал. И упорные размышления привели меня к неизбежному – к моей радости и Вашему огорчению - я уверен, что хочу провести свою жизнь с Вами. Я уверен в своей любви к Вам, а потому предлагаю Вам, моя дорогая княжна, выйти за меня замуж. Дайте мне надежду! Без Вас мой существование бессмысленно!

Я не отпущу Вас в лапы того господина, что вызывает в Вас, моя милая, ручьи слёз! Я отомщу за Вас и Вашу честь! Будьте в этом уверены.

Сообщайте мне обо всём, что происходит в Вашей молодой жизни: в сознании и за его пределами.

Страдающий от любви к Вам,

Евгений Толстой.

11 января 1807 года.

Здравствуйте, дорогой граф. Не следовало Вам так поступать! Зачем Вы удосужились приехать, да ещё и без приглашения, в наш маленький дом?! Отныне родители мои духа Вашего не переносят. Вы же знаете – я так думаю – нам нельзя выходить замуж за русских! Вы не нашей веры, и Вы не поймёте нашей татарской души! Теперь Вы неприятны моему взору, но это не имеет значения, ведь мы всё равно не увидимся.

И не следовало Вам бросаться в ноги моей эни и упрашивать моего эти. Зря Вы привезли все эти никчёмные подарки! И нам не нужны Ваши деньги и Ваши титулы! Вы глубоко оскорбили меня и мой род. Сдаётся мне, что не смогу простить Вам такой дерзости и бестактности.

Мне жаль, но Вы сами виноваты. Мне больше нечего Вам сказать. Завтра по утру я отправляюсь на Родину, и впредь Вам лучше будет забыть обо мне и о том бале.

Я была рада знакомству с Вами, нашему краткому общению и Вашей любви, но – увы! – мы с вами – не пара друг другу.

Не отвечайте мне. Я всё равно не получу Вашего письма, а потому старания Ваши будут впустую.

Благодарю Вас за то, что скрашивали мои угрюмые дни. Прощайте. На этот раз – навсегда.

Всегда помнящая Вас,

Фатима Касимова.

6.01.20 г.

Откликнувшаяся

В выпуске «Брачной газеты» от девятого января 1907 года.

Дама, откликнись! Я – интеллигентный, обеспеченный, вполне здоровый двадцативосьмилетний мужчина; без прошлого. Ищу девушку не старше 25-ти лет, желательно русскую, образованную и воспитанную, которая послужит мне женой-другом. Цель – брак. Петербург, Невский проспект, до востребования.

Спустя неделю.

Милый незнакомец! Прочитав в газете о Вашем желании знакомства с дамой, я не могла не откликнуться. Мне двадцать лет. Я голубоглаза, стройна и темноволоса; без прошлого и здорова. Дочь томского губернатора. Питаю надежду выйти замуж за приятного господина, схожего по описанию на Вас. Последние две недели и ещё две ближайшие – в Петербурге. 57-ое почтовое отделение. Лидия Перова.

18 января 1907 года.

Дорогая Лидия, Я очень рад, что вы откликнулись на мою, если можно так выразиться, просьбу. Могли бы мы увидеться? Встретиться лично? Меня зовут Михаил Шереметьев. Прошу, ответьте как можно скорее!

20 января 1907 года.

Только что получила от Вас, Михаил, письмо.

Действительно, почему бы нам и не встретиться? Это было бы так чудесно! Мы бы узнали друг друга поближе и, возможно, свадьба была бы не за горами! Ну, это я уже спешу, что, однако, так свойственно моей натуре и, несомненно, возрасту.

Жду Вас у Эрмитажа завтра, в три часа дня. Я буду в коричневого цвета пальто, меховой шапке и муфтой.

22 января 1907 года.

Милая Лидия, Я был польщён тем, что вы явились ранее меня. Может, это и глупо, но Я ещё не встречал столь пунктуальную женщину. Однако, должен признаться, вы для меня излишне молоды, если можно так выразиться. Я не хочу сказать ничего плохого, напротив, но… понимаете ли, Я уже был в браке на подобной вам особе и, хочу сказать, это был печальный для меня опыт. Ни в коем случае не обижайтесь на меня. Это лишь моё мнение.

К тому же меня пугают ваши радикальные взгляды и отношение к религии. Такие, как вы, убили милого императора Александра II и поплатились за свой, мягко говоря, проступок. Я думаю, вам стоит задуматься об этом, пока вы ещё не ступили на порочный путь и не совершили ничего предосудительного.

Вы даже не желаете продолжать род, в то время как всё, что, Я так понимаю, вас волнует, - это удовольствие. Милочка, как можно? Вы должны чувствовать удовольствие от исполнения своего женского долга! А иначе – смысл? Иначе вы – продажная девка!

И Я не понимаю, к чему вам образование? Зачем вам изучать физические явления? Бросайте это всё. Всё равно вам, женщинам, не дано быть учёными. Это даже звучит смешно! Готовьте, убирайте да деток воспитывайте. Большего от вас никто не попросит.

В общем, дорогая Лидия, Я думаю, наше общение на этом и закончится.

Ответа не жду.

24 января 1907 года.

«Дорогой» Михаил, Вы крайне глубоко оскорбили меня и моё достоинство своим отвратительным письмом, которое я даже своей Нине не дала бы посуду вытирать. Я до сих пор нахожусь в состоянии культурного шока и, говоря по-обыкновенному, бешенства. Вы нахал, каких поискать. Я заметила это ещё при нашей первой (и последней) встрече. Ваша улыбка притворна, а речи – льстивы. К середине нашей прогулки Вы показали всё своё естество во всей его омерзительности. И Ваш менторский тон чудесно дополняет Ваш образ (и да, не сомневайтесь, даже Ваша наружность желает лучшего).

Вы жестоки, мелочны – не знаю, как сказать, зла не хватает – консервант! Со своим консерватизмом Вы уйдёте в каменный век! И с такими, как Вы, мы будем только деградировать и деградировать, пока не докатимся до пещерного состояния или того хуже.

Я не собираюсь задумываться о том, что волнует лично Вас.

Вы закрыты в своём маленьком мирке заблуждений и тупости. Вы говорите «это лишь моё мнение», но при этом меня же переубеждаете и навязываете это своё мнение. И даже не замечаете этого! Так вот. То, что я сейчас пишу, это «лишь моё мнение». После этого язык не повернётся назвать Вас умным, хоть Вы себя именно таким и считаете. Приходится спускаться до ругательств, но иначе не хватает терпения. Вы – идиот!

И мне искренне жаль ту особу, с которой Вы состояли в браке. Бедненькая барышня, наверняка, натерпелась.

Насчёт моих взглядов. Не пытайтесь меня переубедить. Много я Вас таких встречала. Вы считаете себя самыми умными, но Ваши знания – пепел, оставшийся после крушения древних цивилизаций. Вы – пережиток прошлого, мужчина на амфоре в теле живого. Вы не внимаете ничьим словам, за исключением Ваших, ведь существует только два мнения: Ваше и неправильное.

Вы получаете удовольствие лишь от страданий других. Конечно, Вам не понять людских забав, заложенных самой матушкой-природой! Вы даже не поймёте красоты взмывающей ввысь птицы. Не поймёте Вы и красоты распустившегося цветка, и прелестей утренних, первых лучиков солнца. Вам даже не понять красоты человеческого тела. Вы не в силах познать себя, а потому прячетесь за своей религией и любовью к традициям, которые вообще не ясно, нашего ли народа, а когда они возникли – и подавно никому не узнать и вовек!

Одно в Вас хорошо: Вы показали себя ещё до того, как состоялась наша мнимая свадьба.

Вы не лучше грубого мужика-сапожника или уличной девки! И даже хуже. Те хотя бы работают.

Прощайте, мьсе Самыйужасныйвыборизкакихлибовозможных!

26 января 1907 года.

Не стоит, Лидия, жалеть ту барышню. Она была ещё хлеще вас.

Таких оскорблений Я давно не слышал в свою сторону. Вернее, ТАКИХ Я не слышал никогда! Вы переплюнули даже моего заклятого врага, господина X. Но не будем об этом.

Давайте вообще не будем. Одной встречи с Вами мне хватило, чтобы понять Ваш характер. Вы вольнодумка и богоотступница! Вы не лучше блудницы! Хотя полагаю, вы ей и являетесь. Не по роду деятельности, так по натуре! Стыдитесь же!

Вы также мне омерзительны. В этом мы с вами сошлись. Я никогда не встречал столь распущенную женщину. А я живу на Невском проспекте!

Если бы вы были ковром, Я побрезговал бы вытирать о вас ботинки.

До свидания, женщина чьих-то, но явно не моих, мечтаний.

30 января 1907 года.

Я долго думала, отвечать ли Вам, и всё же решилась, хоть это и была для меня чуть ли не непосильная задача.

«Уважаемый» Михаил, мне кажется, я достаточно развёрнуто описала Вас в своём прошлом письме. Сегодня я уезжаю из города, который отныне будет ассоциироваться у меня лишь с Вашим мерзким именем. Вы убили для меня Петербург! Вы – скот и лицемер, чей вид или хотя бы одно упоминание вызывает во мне всплеск самых ужасных чувств.

В этой ситуации лучшим для Вас будет – у***ь себя. Да, это не опечатка. Убейте себя! Тогда на нашей земле станет меньше таких идиотов, как Вы.

Не отвечайте. Я всё равно уезжаю и теперь лишь питаю надежду, что в следующий раз, когда приеду в этот город-музей, Вас здесь уже не будет, и я смогу беспечно прогуляться по этим прекрасным улочкам, любуюсь величественными зданиями и забываясь в своих порочных, по Вашему никому не интересному мнению, мыслях.

До встречи никогда!

9.01.20 г.