Михальченков не подвел и через некоторое время действительно перевел счета в мой банк. Он пришел в мой кабинет, с хмурым выражением лица. За то время, что мы не виделись, он изменился, Если при первой встречи он произвел на меня впечатление человека невеселого, то сейчас угрюмость сквозила буквально сквозь все поры его огромного тела. Было видно, что это решение далось ему нелегко. Впрочем, я понимал и сочувствовал ему, мы оба ясно отдавали себе отчет, что этот поступок означал объявление войны. И ответные действия последуют неминуемо.
Он с любопытством разглядывал мой кабинет.
- Роскошно живете, - дал он свою оценку увиденному.
- Это все осталось от Михаила Ильича. Я ничего не стал менять. Даже чернильный прибор его.
- Да, хороший был мужик. Умел жить, но и умел, когда надо, пойти против всех.
Я понял, какие мысли будоражат его голову, ему не дает покоя то, что он вынужден бороться практически без союзников. Не считая, разумеется, меня. Но я вряд ли сумею помочь отразить нападение на него. Этого гиганта надо непременно успокоить, иначе при любом обострение ситуации он может поддаться панике.
- Я хочу вам сказать одну вещь, мы с вами в этой игре участвуем
не одни. На нашем поле играют и другие, причем весьма влиятельные персоны. Иначе я бы не решился на такие действия.
- Это правда? - с надеждой спросил он.
Я не ошибся, его действительно гнетет эта мысль.
- Неужели я вас стал бы обманывать. - Я подошел к бару и достал бутылку коньяка. - Хотите?
Он энергично кивнул головой, впрочем, я и не сомневался в его согласии. Этот гигант предпочитал с помощью именного этого лекарства лечить свои душевные недуги.
Мы выпили.
- Давайте договоримся с вами так: как только вы увидите, что против вас что-то предпринимается, немедленно сообщайте мне. Будем думать, как отражать удар. - Я колебался, говорить ли ему это, но потом решил, что надо сказать, иначе может быть хуже. - И вот еще что, Алексей Иванович, не пытайтесь вести двойную игру. Вы тем самым погубите себя. В этом случае вы окажитесь под двойным ударом. И тогда уж вам точно не уцелеть. Поверьте моему многолетнему опыту работника внутренних дел, двойники всегда кончают плохо. Выкрутиться им почти никогда не удается. Их устраняют либо те. либо другие.
Михальченков посмотрел на меня каким-то мутным, как давно немытое стекло, взглядом.
- Я понимаю. Не беспокойтесь, я не враг себе. Я им не прощу все унижения. Они мне дорого за них заплатят.
И все же разговор с ним оставил во мне смутное беспокойство. Я не мог разогнать ощущение, что Михальченков, несмотря на всю свою внешнюю силу, внутри гораздо слабей и может не выдержать давления. Если я не буду постоянно контролировать ситуацию, то с этой стороны можно ожидать любых неожиданностей.
И еще один человек сильно беспокоил меня, хотя это беспокойство было другого рода. Я пока ничего не стал говорить о результатах переговорах с Михальченковым своему заместителю, хотя его взгляд со всей очевидностью просил меня об этом. Но я решил не рисковать, так как опасался преждевременной утечки информации. Откуда мне знать, на кого он работает? Вдруг не только на меня. Вступать же в бой, когда не готовы позиции, более чем неосмотрительно.
Но теперь после перевода счетов Облонский обо всем догадался и без моих объяснений. Правда теперь я боялся, что он оскорбится таким недоверием и швырнет мне на стол заявление об уходе. И когда он вошел в мой кабинет, первым делом я посмотрел, не держит ли он его в руках. Но в руках у него была толстая папка с банковскими документами.
И все же он был столь рассержен, что начал разговор без обычных вводных слов. Я видел, что ему не так-то легко удается скрывать свои эмоции.
- Я только что видел новые проводки, к нам перевел счета завод
ферросплавов.
- Перевел, - сказал я таким тоном, каким обычно говорят о малозначительных делах.
- А вы понимаете, что это означает?
- А что означает? Одним клиентом, причем хорошим клиентом, стало больше. Вы должны быть рады, наши дела идут в гору.
У Облонского даже перехватило дыхание. Ему понадобилось несколько секунд, чтобы восстановить его прежний ритм.
- Вы хотите меня уверить, что не понимаете, что это означает.
Я понял: если я и дальше буду разыгрывать из себя простачка, то окончательно испорчу отношения со своим заместителем.
- Ну хорошо, понимаю, - другим тоном произнес я. - Но я же вам говорил, что намерен сделать наш банк самым сильным в крае.
Облонский явно терял самообладание.
- Да, от нас одно мокрое место оставят. Это же огромная сила.
- На любую силу всегда находится другая сила. Знаете, в чем ваша ошибка, Леонид Валерьянович, вы изначально признаете, что они сильней, а мы слабей. Но на самом деле я не раз сталкивался с тем, что Голиаф был поражен Давидом. А все только потому, что Давид выбрал правильное оружие и верную тактику боя. Послушайте, вы же умница, вы прекрасный знаток финансовых дел, разве вам неинтересно победить своих противников. Ну что уж интересного в том, чтобы заниматься исключительно повседневным рутинным банковским бизнесом. На это способны тысячи людей. Вот сколько банков и каждый заполнен народом. А тут такая возможность, действительно показать свою изобретательность, умение побеждать конкурента. Вы же всю жизнь будете гордиться тем, что одолели? как вы сами говорите, огромную силу. А что вас ждет впереди? Самая обычная скучная комфортабельная жизнь. Сладко есть, сладко спать, побывать там, побывать здесь. Но ведь это кто только не сподобится. Будь вы самым обычным человеком, я бы не стал на вас тратить столько слов, но вы же не такой. Я что ли не вижу, как вы хотите многого добиться. И поверьте, я искренне очень рад этому и желаю вам всяческих успехов. Только цели нужно ставить настоящие, ради которых не жалко никаких усилий.
Я хорошо сознавал, что веду сложную и рискованную игру. Мои слова могли пробить панцирь моего заместителя и заставить заиграть самые чувствительные струны его души. Но и могли оказать и прямо противоположный эффект. Но мне действительно было крайне важно, чтобы он бы на этих невидимых баррикадах был бы на моей стороне. Я же все-таки не настолько самонадеян, чтобы всерьез полагать, что одолею эту силу в одиночку. Без союзников воюют только идиоты да самоубийцы.
- Нет, вы сумасшедший, - после некоторого раздумья поставил мне диагноз Облонский. - Я сразу почувствовал, едва вы появились в банке, что от вас следует держаться подальше. Вы и на новом поприще решили продолжать свои милицейские штучки. - Он на несколько мгновений замолчал. - Или вы играете в какую-то иную игру?
- Я ни в какую игру не играю. Я поступаю в точном соответствии с ситуацией. Просто мне противно подчиняться чужой воле, словно марионетка, делать то, что прикажут. Неужели в этом и заключается ваш главный принцип? Вы же банкир, вы учились за границей как вести честный бизнес. Вот видите, - показал я на висящий в рамочке моральный кодекс банкира, - его повесил здесь мой предшественник. Там изложены точно такие же ясные и справедливые правила, как те, что были начертаны на скрижалях, полученным Моисеем во время свидания с Богом. Соблюдайте их и ваша совесть будет всегда чиста.
- А сколько вы намерены еще прожить, соблюдая эти ваши заповеди? Пару недель?
- Я люблю жизнь и хочу жить долго.
- Не удастся.
- Пока я работал в органах, на меня было совершенно не меньше трех покушений. И, как видите, я жив и невредим.
- Наверное, они были плохо подготовлены. На этот раз, кто это будет делать, учтут прежние ошибки.
- Увидите, я их переживу. Как говорят в таких случаях, я еще простужусь на похоронах этих ребят.
Облонский откинулся на спинку кресла и даже прикрыл веки.
- Нет, нам с вами не по пути. Все, что вы намерены делать, полная бессмыслица. Понимаете, есть предел возможностей. Играть в свою игру в их рамках, это мастерство, выходить за их пределы - безумие.
- Жаль, очень жаль, - вздохнул я. - А я я весьма рассчитывал на вас.
Взгляд, которым одарил меня мой заместитель, имел какое-то странное свойство, в нем сконцентрировалось сразу столько противоречивых эмоций, что вычленить из них главную не было никакой возможности. Облонский встал и молча покинул кабинет, как человек, который все сказал и больше добавить ему нечего. Несколько секунд я сидел в растерянности. Однако затем ко мне пришла одна обнадеживающая мысль: а ведь до сих пор он так и не подал заявление об уходе, хотя, если исходить из его слов, должен был уже это сделать. Интуиция мне подсказывала, что и сейчас он его не напишет. Есть что-то, что удерживает его от этого шага.