Пыль на зеркале

19.

  Сквозь плотно сдвинутые шторы с улицы в комнату влетали тоненькие стрелы света. Они падали девушке то на живот, то на грудь, то на темный пушок лобка, то на стройные ноги инкрустированные красным педикюром ногтей. Взгляд Дмитрия неторопливо и беспрепятственно двигался за этим "обстрелом". Из кухни доносились какие-то звуки, по-видимому, там шла активная подготовка к трапезе. Он с радостью подумал о том, что теперь может вполне свободно з****************ю, когда в квартире находится третий человек, не испытывая при этом практически никаких неудобств.

  Дмитрий вспомнил, какое изумление вызвали у него отношения Лены с матерью. Лена забыла ключи, они позвонила, и дверь ей открыла Полина Васильевна. И пока он в смущении топтался в тесной прихожей, Лена сказала ей: "Мама, мы с часочек потрахаемся, а ты приготовь нам пока чего-нибудь пожевать. Только обязательно, чтобы это было вкусненько". Лицо Дмитрий мгновенно полыхнуло огнем, и у него возникло отчетливое желание немедленно бросится вон из квартиры. Но Полина Васильевна спокойно кивнула головой, будто речь шла о чем-то само собой разумеющимся и спросила у него: "Вы что предпочитаете: мясо или курицу?". "Мама, готовь больше, мы будем очень голодны", - засмеялась Лена, и дернула Дмитрия за руку, увлекая его в свою комнату. Там она сразу же прильнула к его губам и стала расстегивать на нем одежду. Но он отстранился.

  "А это было обязательно говорить твоей матери о том, чем мы тут собираемся заняться?"

  "А что тут такого? Или она не понимает, зачем ты сюда пришел?"

  " Может быть, и понимает, но все равно разве непременно надо заявлять об этом во всеуслышание".

  "Послушай, Дима, мне уже надоело тебя объяснять, что мне 32 года, и это совершенно нормально, что я сплю с мужчиной. А если ты стесняешься, то можешь уходить".

  Она пожала плечами и отошла к окну. Дмитрий несколько секунд стоял неподвижно, затем подошел к ней и обнял за плечи.

  " Ну, конечно, ты привык стесняться во всем, вы даже голыми никогда не ходите дома, когда остаетесь одни. Вы настоящие пуритане".

  Дмитрий ничего не ответил, Лена была права и не права. Конечно, они вовсе не были такими пуританами, какими рисовали их Лена. И в тоже время она была в права в том, что они так и не преодолели до конца сидром стыдливости и когда представали друг перед другом в чем мать родила, то испытывали какое-то смущение. Может быть, это происходило еще и потому, что между собой они почти не говорили о сексе, словно на эту тему было наложено табу. Хотя он не раз чувствовал, что жене хочется поговорить об этом. Такое же желание периодически испытывал и он, но если разговор все же начинался, то выходил какой-то нелепый и   обрывался в самом начале.

  Теперь же он чувствовал, как становится постепенно все более раскрепощенным. Хотя то, что иногда вытворяла Лена, все же вызывала у него чуть ли шок, хотя шок очень приятный и желанный. Однажды, когда они ехали вниз по длинному эскалатору, она вдруг плотно прижавшись к нему, расстегнула ширинку и стала гладить его член. Рядом на ступеньках стояли люди, и у него возникло такое чувство, что если кто-нибудь из них заметит, каким образом они совершают спуск, то он тут же прямо на месте умрет от стыда. Но одновременно он чувствовал: в том, что происходит, есть какой-то свой шик, какая-то своя свобода недоступная большинству из тех, кто находился в тот момент рядом с ними.

  Но иногда эта свобода оборачивалась не столь приятной стороной. Когда они лежали в постели, Лена могла совершенно неожиданно пустить   "петуха". Первый раз, когда это случилось, он, мягко говоря, был шокирован. Но затем привыкнул и к этому и, поразмыслив, пришел к простой, но все еще почему-то пугающих многих истине: все то, что естественно, то не безобразно. Мы не стесняемся публично делать несравненно более ужасные вещи и испортить воздух в комнате - ей богу не самое ужасное злодеяние, из тех на которые способен человек. И даже он сам осмелился как-то сделать при Лене пук, хотя все же предпочитал выпускать из себя газы в туалете или, в крайнем случае, тогда, когда рядом не было никого.

  Эта, казалось бы странная проблема заставила его серьезно кое о чем задуматься. В том числе о таком фундаментальном вопросе, как о свободе. Если человек раскован и свободен, то он должен быть раскован и свободен во всем. Если же он чувствует хоть малейшее ограничение, если он знает, что ни при каких обстоятельствах не может этого совершить, то значит его свобода ни что что иное как фикция. И если культура, нормы поведения вступают в противоречия со свободой, то это означает, что они в корне своем неверны.

  Но даже эти мудрые рассуждения, по крайней мере, спасовали, когда однажды Лена, лежа обнаженная на простыни, вдруг спросила его о том, занимается ли он онанизмом? Он всегда скрывал этот факт своей биографии, считая его одним из самых постыдных. И сейчас, чтобы как-то скрыть замешательство, он ответил вопросом на вопрос.

  - Я начала заниматься этим очень рано, - спокойно ответила она.

  - И как ты себя удовлетворяла?

  - С помощью подушки.

  - Подушки?

  - Я клала ее на низ живота и начинала представлять... Она замолчала.

  - И что ты представляла?

  - Это нелегко передать словами. Это очень яркие картинки. И очень жестокие. В основном это насилие, меня насилуют множество людей: солдаты, рабочие. То это происходит индивидуально, то меня передают от одного к другому, до тех пор пока все не насытятся. А иногда возникают чисто садистские сцены, их даже трудно описать.

  Дмитрий слушал ее, затаив дыхание. В первый раз из уст другого человека раздавались такие откровения. И вдруг он поймал себя на том, что ничего особенного в них нет; у каждого есть свои сексуальные фантазии и просто глупо делать вид, что они не существуют. И уж тем более глупо их скрывать от человека, с кем ты занимаешься любовью. Он припомнил услышанный однажды и очень подходящий для этой ситуации афоризм: если вы не стесняетесь это делать, то почему я должен стесняться говорить об этом.

  - Теперь ты рассказывай, - попросила Лена.

  - Мои опыты в этом деле начались не то в 13, не то в 14 лет. У меня возник обостренный интерес к сексу, и я повсюду искал книги, где было бы хоть малюсенькое упоминание на эту тему. Я отчаянно мастурбировал, и вот однажды из меня впервые вылетело семя.

  - А сейчас ты занимаешься онанизмом?

  - Занимаюсь, правда, в последнее время редко. Но иногда возникает желание пережить какие-то моменты, которых нет в действительности.

  - А когда это было в последний раз?

  - Точно не помню, может быть, недели две или три назад.

  Это было неправда, последний раз онанизмом он занимался три дня назад; он проснулся среди ночи и на него, словно огромная океанская волна накатило сильное желание; рядом спала жена, он не стал ее будить, решив, что справиться с ним своими подручными средствами... Он подумал, что той свободы, которую он перенял от Лены, пока хватило только на историческую часть его повествования, едва речь перешла на современность, он тут же спасовал.

  Из кухни в очередной раз донеслось призывное позвякивание. Он посмотрел на часы, они провели в постели уже больше 2 часов. Не слабо, подумал он. Пора вставать. Он поцеловал ее в обнаженное плечо.

  - Ну как ты себя чувствуешь? - вдруг спросила Лена, открыв глаза. Ее рука по-хозяйски заскользила по его телу и остановила свое движение в паху. Он снова почувствовал прилив желания.

  - Хорошо. А ты?

  - Я - тоже.

  - Тебе понравилось, как мы сегодня занимались любовью?

  - Да, ты был на высоте.

  Дмитрий почувствовал гордость, высокая оценка его мужских достоинств очень льстила его самолюбию.

  - Ты тоже занималась любовью великолепно.

  - У тебя никогда не было таких женщин, как я.

  - Не было, - искренне ответил он.

  - Тогда почему ты остаешься с женой. Какой в этом смысл?

  Настроение у Дмитрия мгновенно испортилось, этот разговор возникал уже не впервые и всякий раз с какой-то магической неизбежностью доводил их до ссор. У него возникло предчувствие, что то же самое случится и сейчас.

  - Почему ты молчишь? Я не понимаю, если ты любишь меня, если тебе хорошо со мной, почему ты не уходишь из семьи?

  Дмитрий вздохнул и подумал, что ничего хорошего в этой жизни не длится долго. И теперь придется начинать очередной бессмысленный разговор.

  - Нам обязательно говорить на эту тему прямо сейчас. Может быть, можно перенести разговор на другой день?

  - Прямо сейчас. Я хочу получить, наконец, ясный ответ.

  - Хорошо, я попробую тебе ответить. Не знаю, правда, будешь ли ты удовлетворена моими словами. Я тебя действительно очень люблю. Но может это покажется странным, моя любовь не влияет на мое отношение к жене и дочери. Эти чувства как бы существуют параллельно. И кроме того, мне очень жалко Валентину. Если я уйду, то это будет для нее страшный удар. А она его не заслужила.

  - Тебе ее жалко, а меня не жалко?

  - Жалко, очень жалко. Но я не могу разорваться на две части, хотя и очень стараюсь это сделать.

  - Знаешь, - вдруг глухо проговорила Лена, - я прошу тебя сейчас уйти и больше никогда не возвращаться.