Или или

18

Дубровину позвонил его издатель – Николай Малышев. Они с ним сотрудничали уже без малого двадцать лет.  Дубровин отдавал себе отчет в том, что в немалой степени его успеху на литературном поприще во многом способствовал этот человек. Он еще не забыл то ужасное время, когда он передвигался от издательства к издательству и везде получал один и тот же стандартный отказ.  Никто не объяснял ему ничего, никто  не желал общаться, просто говорили составленную почти из одних и тех слов  фразу: мы это издать не можем, обратитесь в другое место.  Он обращался и снова слышал уже знакомые словосочетания.  Его отчаяние возрастало в геометрической прогрессии,  у него было ощущение, что он находится в западне, из которой нет выхода. По этому замкнутому кругу можно двигаться всю жизнь. И он знал, что многие и двигаются.

Прошло двадцать лет, а он до сих пор до мельчайших подробностей  помнит, как вошел в то издательство, совсем маленькое, малоизвестное, только что начавшее свою деятельность. Оно  помещалось в одной комнате. Это сейчас оно занимает трехэтажное здание. И в немалой степени,  благодаря ему, Дубровину; его книги принесли этим ребятам большой доход. Впрочем, выгода от сотрудничества оказалась обоюдной. Но тогда никто о таком повороте судьбы  и не помышлял.  

Один из двух редакторов - Малышев взял порядком истрепанную в других издательствах рукопись и обещал сообщить свой отзыв ровно через неделю. Дубровин отлично помнил, что он не хотел идти туда, его страшило в очередной раз услышать стандартный ответ. И все же он решил напоследок  испытать судьбу; этот парень ему чем-то понравился, в его глазах не было того ледяного безразличия, которым были заполнены глаза других издателей. Ему даже показалось, что в его взгляде сверкал интерес, когда он смотрел на него.

Дубровин с волнением ожидал приговора. Если этот парень скажет всю туже стандартную фразу, он бросит все к чертовой матери  и займется чем-то другим, пообещал он себе. Выслушивать ее больше, нет сил. Но эти слова  в тот день не были произнесены, зато было произнесено множество других слов.

Они проговорили два часа. Роман  Малышеву в целом понравился, но у него было много замечаний. И Дубровин не без удивления отметил про себя, что практически все они по делу. Этот совсем еще молодой человек обладал способностью все очень быстро схватывать. И толково объяснять свои претензии.  

Через два месяца Дубровин принес изрядно переработанный роман.  Он был быстро издан и  имел солидный успех. С тех пор они совместными усилиями выпустили в свет немалое число книг. И почти все удачные. Малышев обладал удивительным чутьем, он отсеивал все то, что не способно было принести успех и прибыль. Почти всегда знал заранее, что будет раскупаться, а что нет. Как у него это получалось, для Дубровина являлось загадкой. Впрочем, он полагал, что и Николай сам не очень ясно понимает источник своего  предвидения.  Но это было  и не важно, главное, что Малышев почти не ошибался в своих прогнозах, и сотрудничество с ним было на редкость плодотворным.  Дубровин крайне ценил как их деловые, так и дружеские отношения. Кто знает, не встреть он Малышева, как бы сложилась его творческая жизнь. Вернее, в ответе на этот вопрос он почти не сомневался.  

    На этот раз Николай Малышев  попросил срочно приехать в издательство. Ничего необычного в этой просьбе не содержалось, такое случалось и раньше. Мало ли какие обстоятельства могут возникнуть. Но это была лишь первая реакция. Внезапно настроение Дубровина сильно изменилось, его охватила безотчетная тревога. Она появилась как будто бы ниоткуда, словно  материализовалась из воздуха.   Но была столь сильной, что ему стало нестерпимо тяжело от охватившегося его предчувствия. Чтобы как-то  ослабить ее  хватку, он выпил рюмку виски. Немного полегчало, но Дубровин прекрасно понимал, что это иллюзорное облегчение. И едва алкоголь выветрится из организма, скорей всего это состояние вернется.

Несмотря на наличие алкоголя в крови, Дубровин сел в машину. Он редко обращал внимания на это обстоятельство, а если его останавливали, откупался. До сих пор эта практика еще ни разу его не подводила.

Его путь пролегал мимо театра, в котором работала жена. Так получилось, что издательство и театр располагались неподалеку друг от друга. Дубровин подумал о том, что в последнее время Алла постоянно ходит чем-то недовольная, нахмуренная. Обычно она бывает такой, когда у нее что-то не ладится на работе. Надо бы  поговорить с ней  о том, что там происходит. Но с другой стороны эти ее дела ему не интересны, придется притворяться заинтересованным. Раньше у него это получалось без большого труда, почти естественно. Но сейчас ему кажется,  что будет трудно это делать. Что-то неуловимо изменилось в нем, причем в самое последнее время. Ему даже немного страшно;  как-то только он согласился написать книгу о Кьеркегоре и пригласил для работы Молева, с ним что-то начало происходить странное.  Даже иногда кажется, что в этом есть нечто мистическое.

То, что  плохие предчувствия возникли отнюдь не напрасно, Дубровин понял сразу, едва увидел лицо Малышева. Таким хмурым оно давно не было, особенно если учесть, что по натуре Николай был человеком жизнерадостным и веселым. А его поведение еще больше усилило это ощущение. Малышев встал из-за стола, закрыл плотно дверь и сел напротив Дубровина.

- Глеб, у меня к тебе серьезный разговор, - произнес Малышев.

- Серьезный, значит, неприятный, - уточнил Дубровин.

- Можно сказать и так, - согласился издатель.

- Приступай.

- Ты знаешь, мы с тобой знакомы уже много лет. Можно сказать, целую жизнь. Издатели много твоих книг…

- Давай без предисловий, сразу по делу.

- Хорошо. Без предисловий, так  без предисловий. Сам попросил. Я недавно получил отчет по нашим продажам за  предыдущий  квартал. Реализация твоих книг упала сразу на тридцать процентов. Еще в прошлом году было отмечено падение, хотя и не очень большое, процентов на пять. Я тогда понадеялся, что это просто колебания рынка; он всегда, как качели, то вверх, то вниз. И потому решил не бить в колокола тревоги, а посмотреть, как  дальше пойдут дела. Но снижение продаж на треть – это уже не колебания, это громкий сигнал, что интерес к твоему творчеству быстро снижается.

- Но так не бывает, столько лет было все нормально, а теперь вдруг такое снижение, - возразил Дубровин. – Уверен, тут вкралась ошибка.

- Увы, Глеб, никакой ошибки нет, это статистка, а она не врет. К тому же не так уж и все неожиданно, уже года три продажи твоих книг не росли. Не уменьшались, но и не увеличивались. А такое обычно происходит перед обвалом. Ту же картину  я наблюдал  и с другими авторами. Если перестает расти, значит, жди падения.  

Дубровин молчал, он просто не знал, что следует говорить в таких случаях. Он еще не был в подобной ситуации. Впрочем¸ как известно, все однажды бывает впервые.

- Но ты же меня пригласил не только для того, чтобы сообщить о снижение продаж моих книг,  - наконец произнес Дубровин.

- Видишь ли, Глеб,  у нас с тобой заключен договор на роман, который ты пишешь. Я долго думал над этим вопросом.  И вынужден расторгнуть наше соглашение.

- Могу узнать, почему?

- А разве не понятно?

- Если спрашиваю, не понятно, - раздраженно произнес Дубровин.  

- Хорошо, объясняю. Этот роман будет в том же духе, что и предыдущие произведения. Но если они перестали хорошо продаваться, то не трудно предположить, что и новое твое творение постигнет та же учесть. Зачем же писать то, что заведомо принесет убытки. Я издатель и должен чутко ощущать и оперативно реагировать на конъюнктуру. А она такова, что публика наелась твоим творчеством, оно вызывает гораздо меньший интерес. Ты сам привел себя к этой ситуации, слишком много писал.

- А ты издавал.

- Да, я издавал. Мы оба хотели как можно больше заработать. Я никогда этого не скрывал. Но это время прошло.

- Что же ты предлагаешь?

- Прервать работу над романом, который будет заведомо провальным. Зачем напрасно расходовать силы и время.

- Что значит прервать! – вдруг взорвался негодованием  Дубровин. - Да я написал уже больше половины. Почти полгода работы. И все это кошки под хвост.

- Так, в твоей профессии часто бывает. Сколько произведений не находят издателей.  У каждого свои риски. Я готов заплатить неустойку, но издавать этот роман не стану.    

  Вспышка гнева почти обессилила Дубровина.  Он вдруг почувствовал что-то вроде безразличия.

- Но неустойка – это совсем небольшая сумма.

- По договору десять процентов от общей суммы гонорара.

- Что  ты предлагаешь? – спросил Дубровин.

- Что предлагаю, - задумался Малышев. – Ты дошел до определенного предела в своем творчестве, когда дальше идти по этой проторенной дорожке уже некуда. Нужен резкий разворот.  

- Куда?

- Если бы  знал, давно бы получил Нобелевскую премию – развел руками Малышев. – Ты должен  предстать перед публикой совсем в другом обличье, только тогда к тебе снова пробудится интерес. Понимаю, это нелегко, но не я создал всю эту ситуацию. Она возникла объективно.  Невозможно всю жизнь добывать золото только из одной жилы, когда-нибудь она истощится. Поэтому нужно осваивать и другие месторождения.

- Это все, что ты хотел мне сказать? – спросил  Дубровин.

- А разве этого недостаточно? – удивился Малышев.

- Да, нет, более чем достаточно. Я пойду.

- Ты знаешь, я всегда тебя рад видеть, слышать…

- Коля, если мы с тобой договорились обойтись без предисловия, то давай обойдемся и без эпилога.

- Как скажешь.

- На сегодня это мое последнее слово. Пока.