Или или

14

 Репетиция закончилась, Шестакова сошла со сцены совершенно опустошенной. Она понимала, что безнадежно проваливает роль, никогда  она так бездарно не играла. И никогда еще так хорошо не играла Надежда Грязнова. Она даже не предполагала, что та способна на такое исполнение. А причина одна – получив главную партию в спектакле, у нее раскрылись крылья. Она, Алла,  прекрасно помнит, что с ней случилась точно такая же история двадцать лет назад, когда ее впервые назначили  главной исполнительницей. У нее было ощущение, что она вознеслась не небо, что она не ходит,  а летает. Но самое примечательное было даже не это, а то, что она безмерно удивлялась тому, как вдруг стала замечательно играть. Хотя это не совсем так,  в глубине души она нисколько не сомневалась, что способна на такое. Но одно дело   не сомневаться, верить в свой талант, а другое дело подтвердить его на практике. Это совсем иное е чувство, совсем иные  переживания, совсем иной взгляд на саму себя.

По бросаемым на нее взглядам Алла видела, что все удивлены  ее откровенно слабой игрой. Никто и подумать  не мог, что она могла так резко и быстро сдать.  К ней же пришла странная мысль, что во всем виноваты эти двое:  поселившийся у них парень – Молев и настоятель церкви. Они оба окончательно ее подкосили, ввели инъекцию отчаяния и усталости.

Эти мысли были странными сами по себе, Алла даже не понимала, почему они ее посещают, но в одном была уверенна, что это отнюдь не случайные гости. Есть какая-то тончайшая связь между этими двумя событиями и тем, что творится с ней, тем, что она внезапно и одномоментно утратила мастерство. А речь идет именно об утрате, это ощущение  шло из глубины ее натуры, что отбрасывало напрочь все сомнения в том, что это какое-то временное явление.

Алле вдруг захотелось уйти из театра, выскользнуть из него незаметно для всех окружающих. Но она знала и другое, что нельзя сдаваться, сдаться  - это все равно, что умереть. Она видала много таких случаев, люди поднимали руки кверху, И затем уже ничего не помогало им вернуться на прежние позиции. А некоторые  умирали и по-настоящему, какие-то жизненно важные струны  обрывались внутри них, унося их в могилу.  Жизнь – ужасно хрупкий и одновременно таинственный процесс, и очень часто человек не замечает, как вступает на территорию смерти. Ему продолжает казаться, что он все так же прочно привязан к миру живых, а на самом деле, уже перешел незримую черту, отделяющую одних от других. И все, что теперь ему остается, дойти до финиша. А это тот забег, в котором до него добираются все.

- Могу я с вами поговорить? - сквозь плотный поток ее мысли прорвался к сознанию Шестаковой голос режиссера.

Только теперь до Аллы дошло, что она сидит в зале с закрытыми глазами. Причем, уже довольно давно. Репетиция кончилось минут как пятнадцать. Но она так погрузилась в собственный внутренний мир, что перестала ощущать ход времени.  

- Да, конечно, Юрий Максимович, - произнесла она.

- Тогда пройдемте в мой кабинет.

В кабинете  Милорадова они довольно долго молчали. Она смотрела на его лицо и думала о том, что в другой ситуации он мог бы вполне ей понравиться, вызвать сексуальное влечение. Он их тех мужчин, которые всегда вызывали в ней волнение. Но сейчас она ровным счетом ничего не чувствовала.  Ей даже казалось, что это не она тут находится, а кто-то другой. Она же пребывает в другом месте, только вот в каком  не совсем понятно. Да и так ли это важно. Главное, что не здесь. 

Алла подумала, может все же стоит прямо сейчас подать заявление об уходе. И тогда разговор не нужен. Видно же по лицу режиссера, как ему трудно его начать. И она его понимает; еще вчера ведущая актриса театра, сейчас она в таком состоянии, когда надо ее выгонять. Не так-то просто решиться на такой поступок. Даже любопытно,  он решится? Она вдруг осознала, что не станет ему помогать. Ей-то никто не помогает. Пусть каждый выкручивается самостоятельно из того тупика, в котором оказался.

Ее вдруг стало раздражать затянувшееся молчание. Уже пора ему разродиться. По его виду не скажешь, что он такой не решительный. 

- Вы хотели со мной поговорить,  Юрий Максимович, - напомнила Шестакова.

- Да, хотел, Алла Георгиевна. Мне кажется, вы и сами все понимаете.

- Ничего не понимаю. Я люблю, когда со мной говорят прямым текстом.  Это гораздо продуктивней. Экономит силы и время.

Неожиданно Милорадов откровенно усмехнулся.

- Меня предупреждали, что у вас тяжелый характер. И даже не советовали идти в ваш театр. Но я всегда шел своим путем. А если на нем встречались препятствия, я их преодолевал. Всегда и везде. Вы понимаете, о чем я?

- Я не понимаю, на что вы намекаете, хотя понимаю, что на что-то  намекаете. Сделайте одолжение, объясните.

- Вы решили бросить мне вызов. Разве не так?

- Не так.

- Неужели? А как в таком случае вы объясните вашу игру?

- Что именно я должна объяснить?

- Вы играли так, словно бы только что пришли из самодеятельности. Но вы отличная артистка, это всем хорошо известно. Поэтому я прихожу к выводу, что вы  поступаете  сознательно. Разве не так?

- Не так, - резко проговорила Шестакова.

- А как в таком случае?

- Вы не можете себе представить, что у меня творческий кризис. Разве такое не случается?

 - Это не похоже на кризис. Так не бывает, чтобы вдруг вы совершенно  разучились играть. Я много раз видел артистов, у которых не получается роль. И прекрасно знаю, как это выглядит.  И  нередко им помогал выйти из такой ситуации. Более того, я считаю это вполне нормальным явлением. Бывает, что даже опытный актер не попадает сразу во внутренний  ритм своего персонажа.  Но при желании это можно всегда поправить.  Но  вы упорно не хотите это сделать. Спрашивается, почему? Ответ прост: вы бросили вызов мне.

Алла вдруг рассмеялась. И так же неожиданно оборвала свой смех.

- Вы слишком много о себе мните,  Юрий Максимович, - сказала она. – Я бы не позволила себе бросить вам вызов таким вот образом.  Уж извините, но для меня вы не тот человек.   

- Предположим, что же тогда? Никогда не поверю тому, чтобы опытная, талантливая актриса внезапно, в один день разучилась всему.

- Не  в один день.

- Не важно. Месяц назад я специально ходил на спектакль в театр  и видел, как вы играли.

- Вам понравилось?

- Нет. Я сразу понял, что у нас будет конфликт. Вы играли профессионально, но не эмоционально. Вам было все равно. Но сегодня совсем другое, сегодня дело не в эмоциях.  

- Неужели вы не понимаете?

Милорадов настороженно посмотрел на нее.

- Что  я должен понимать?

- Вы должны были понять, что у меня кризис. А теперь наступила новая стадия. Гораздо более глубокая. Я думала, что вы более проницательный. Вы только что меня сильно разочаровали.

Алла увидела, как помрачнело его лицо, глаза стали темными, как небо перед грозой. 

- Меня мало  волнует, если я кого-то  разочаровываю, я иду своим путем.  Меня беспокоит другое, это мой первый спектакль в вашем театре, так сказать, моя визитная карточка. И если вы будете играть так, как сегодня на репетиции, провал обеспечен. Поэтому я вынужден вас снять с роли. Уж не взыщите. А если у вас, как вы говорите, кризис, то справляйтесь с ним сами. Никто в этом не виноват, кроме вас. А, следовательно, никто не должен от него и страдать. Я всегда  придерживался мнения, что человек сам виноват в своих бедах. Это как болезнь, большинство из нас сами доводят себя до такого состояния.  Хотя далеко не все это понимают. Но когда возникает первый симптом и того и другого, надо принимать меры. А не запускать недуг. А коли уж это случилось, ищите сами выход. Режиссер – это не нянька. Для меня в первую очередь важен результат.

- А для меня  в первую очередь важно то, что со мной происходит. Нам с вами будет нелегко. Так что готовьтесь. – Шестакова встала. - Только не переоцените свои силы. Это всегда плохо кончается.

Она вышла их кабинета.