XX
Мы ещё немного погуляли по исторической части города. Я отказалась от роли экскурсовода, Август брать её на себя тоже не торопился. Падал снежок, светило неяркое зимнее солнце, я шла рядом с близким (близким?, близким!) человеком, чего ещё нужно было желать для счастья? И не рассказывайте мне про смерть духа в мещанстве, не хочу высокоморальных рассуждений, хватит!
В ресторане «Волга» были, оказывается, комплексные обеды за рубль десять. Я хоть и противилась всему этому буржуазному шику, согласилась пообедать именно в «Волге», высчитав, что переплачу всего примерно полтинник по сравнению с обедом в студенческой столовой, да и то вчера шесть рублей ни за что получила. Зря и беспокоилась: заплатить за себя самостоятельно Август мне не позволил, конечно. — Нет, в самом деле, скажи: куёшь ты их, что ли?
— Давайте решим, что кую, и покончим с меркантильными вопросами.
— А с твоей христианской совестью эта склонность к красивой жизни нормально сочетается? Как же идеалы Льва Толстого: одеться в рубище и подпоясаться верёвочкой?
— Ты путаешь, Ника: Толстого от церкви как раз отлучили.
— Вот видишь: великого писателя и гуманиста отлучили от церкви твои мракобесы! Лишний довод не в их пользу. Что, нечем крыть? А! — вдруг сообразила я, развеселившись. — Догадалась! Ты оттого… вчера ночью… проявил такое рыцарство, что мы не венчаны, правда?
— Я об этом не подумал, — признался Август. — То есть не держал в уме, но, конечно, если вспомнить об этом, это — тоже причина.
— Вот уж не надейся!
— Милая моя! — проговорил мой спутник с внезапной острой тоской. — Если бы я вообще хоть на что-то мог надеяться!
Я положила вилку. Заглянула ему в глаза. — Отчего так? — спросила. — Отчего? Разве у вас в городе нет педвуза, разве нельзя перевестись? Хоть и заново поступлю, на первый курс… Отчего ты даже думать себе и мне запрещаешь о том, что возможно? Брось тосковать, на тебе лица нет: вон, даже морщинка на лбу появилась… Хочешь, не пойдем мы на этот их дурацкий «экватор», а просто ко мне домой поедем?
— Нет, я боюсь…
— Меня? — насмешливо уточнила я.
— Себя тоже, и того, чем это неизбежно кончится: я ведь человек, а не машина.
— Нет, увы: ты именно ходячая машина для чтения морали… — Я вздохнула и не удержалась от ещё одной порции насмешки: — Вот как, однако, выродились христиане: раньше не боялись львов и распятия, а теперь боятся слабой девушки! Сколько тебе на самом деле лет, Август?
— Что значит «сколько лет на самом деле»? (Мой спутник будто чуть побледнел.) — Двадцать семь или сто двадцать семь? Ты настолько старомоден во всём, уж прости, от взглядов до манер, что иногда кажется, будто ты сам Гришку Распутина ухлопал из револьвера, а не твой далёкий предок. Хотя нет, куда тебе! Тебе бы убивать боженька не разрешил…
Август откинулся на спинку стула, насмешливо за мной наблюдая.
— Ну, что ещё! — возмутилась я. — Цветы на мне выросли, что ли? Судя по тебе, так целые деревья.
— Ты всё стремишься меня обидеть, милый человек, ты уже так много лишнего сказала из того, что по-настоящему обидно для мужчины, и всё у тебя не получается. Я тебя буду прощать — бесконечно.
— Не отличаюсь твоим терпением, — ответила я с нарочитой резкостью. — Недаром от тебя твоя невеста убежала. Бедняжка!
— Хочешь заказать ещё чего-нибудь?
— «Хочешь заказать ещё чего-нибудь»! — передразнила я. — Хочу запустить в тебя чем-нибудь и уже как-нибудь нарушить твоё бесчеловечное спокойствие, вот чего я очень хочу!
Август вместо ответа достал из портфеля свой гроссбух и углубился в чтение, мурлыкая себе под нос какую-то неизвестную мне песенку и предоставив мне пить чай без собеседника, в гордом одиночестве.
* * *
В гардеробе «Волги» я, уже надев шубку в рукава, бросилась ему на шею и, сама не знаю отчего, заплакала.
— Прости меня, — всхлипывала я. — Прости! Ох, намаешься ты ещё со мной в будущем…
— Если только оно будет, наше общее будущее… — пробормотал он.
Я не дала рассуждать ему дальше, нашла его губы своими.