Записки подменыша

Глава первая. Даниэль. Эпизод третий

– …А сейчас я прохожу часть Assassin’s Creed, которая посвящена фронтиру, – с тем же взбудораженно-детским восторгом прощебетал Даниэль, когда в теме итальянского Ренессанса возникла первая – едва ощутимая – пауза. – Знаешь же, что это?

– Обижаешь! – в шутку обиделась Алиса. – Противостояние индейцев и колонизаторов Америки.

– Да-да! Там герой – ну, один из героев, за кого нужно играть, – сын англичанина и местной женщины, индианки. И фишка в том, что отец у него – тамплиер, даже Магистр ордена тамплиеров. А сам он должен стать ассасином – и, получается, врагом отца. И…

– Какая трагичная история.

– Да, но мне не совсем нравится из-за вот этого банального хода. Ну, знаешь, когда герой – Избранный. – (Даниэль снова нахмурился; гладкий лоб прочертила озабоченная морщинка. Проклятье, да что же значат эти цифры и кресты?.. Его сложно читать, как таинственные старые письма в архивах). – Понятно, что там он Избранный сугубо благодаря происхождению, и никаких суперспособностей у него изначально нет. Но всё равно – могли бы вывернуть и поинтереснее.

– Ну, сюжет-то на чём-то надо основывать. И было бы странно, если бы они оставили такую тему без героя-полукровки. Колониальный дискурс, взаимодействие культур, все дела, – подумав, сказала Алиса. – Когда я в университете изучала литературу об американском фронтире – там что-то подобное было обязательно. Например, у того же Кутзее. Или у Купера.

– Купер, Купер… – (Откинувшись на спинку стула, Даниэль побарабанил пальцами по столу). – Что-то такое вроде помню. Философ?

– Нет, писатель. «Последний из могикан», «Зверобой»… Ну, книги про охотника Натти Бампо. – (Не увидев понимания в его взгляде, Алиса кашлянула). – Извини. Может, ты про какого-то другого Купера подумал – это же распространённая фамилия.

– Да, наверное, – нисколько не смутившись, кивнул Даниэль. Алисе нравилось, что он не стесняется своих скудных познаний в литературе; и вообще – что разница в их уровне образования не подавляет его, не мешает ему легко и непринуждённо вести в разговоре, как в танце. Редкое качество.

– Сюжет, конечно, важен, но мне в любом случае важнее сам процесс, – продолжал он. – Знаешь – бродить по миру, исследовать его, выполнять задания… Охотиться. – (Он хищно улыбнулся, подпирая кончиками пальцев изящный подбородок. И – хрипло, влажно закашлялся, смахивая влагу со лба. Точно заболевает). – Там очень «природная» часть, надо много ходить по лесам и охотиться. Мне в этой серии игр вообще прежде всего нравится, как воссоздан мир – изучать все эти детали, читать документы…

– Понимаю, это по-своему здорово. Сама я, конечно, больше люблю книги и фильмы, но плюс игр – элемент интерактивности. Когда ты сам участвуешь в процессе, – подхватила Алиса. – Помню, в детстве я обожала фэнтезийные игры – квесты, стратегии… Играла в целом немного, но кое-что помню до сих пор. Zanzarah, Neverend, Heroes of Might and Magic…

– О, Heroes – это просто любовь! – простонал Даниэль – так бархатно, что она стиснула зубы от неуместного тягучего жара где-то внутри. – Помню-помню – фракция Природы, фракция Порядка… У тебя какая часть любимая?

– Четвёртая. Ещё в третью и пятую играла, но самая любимая – четвёртая.

– Ну-у! – осуждающе протянул Даниэль и, смеясь, прицелился в неё «пистолетиком» из пальцев. – Бан тебе за такое, поняла? Все настоящие фанаты скажут, что третья – вне конкуренции!

– Может быть, но я начала играть с четвёртой. Это было запечатление, любовь с первого взгляда. Субъективная, – отшутилась она. – Как раз там атмосфера мне дико нравилась – музыка, города, леса все эти… Хотя графика, конечно, по меркам современных игр смешная. Я же старая – в моём детстве ещё не было игр, визуально похожих на фильмы.

– Это ты-то старая?! – (Даниэль пренебрежительно фыркнул, вскинув бровь). – Я играл даже в игры девяностых годов – я тогда вообще дед, получается?.. Но, в принципе, да, так и есть – я давно себя считаю дедом! Или, по крайней мере, во мне есть внутренний дед.

– Ты-то точно не похож на деда, – сказала она, жадно обводя взглядом его черты, его плечи, обтянутые грубой тканью пиджака, ключицы, трогательно торчащие из-под ворота рубашки. Трогательно – и дразняще-вкусно. Даниэль теперь сидел полубоком, забросив ногу на ногу, – и щурился, по-кошачьи изучая её.

– Я взрослее, чем кажусь.

– Не сомневаюсь.

– Почему?

Надо же, неподдельный интерес – и он впервые умолкает сразу после вопроса, не порываясь щебетать дальше. Ожидаемо. Интереснее всего ему слушать о самом себе. Алиса улыбнулась.

– Ты умеешь общаться, умеешь шутить, взвешенно рассуждаешь. У тебя явно есть опыт. Причём ты его не просто собрал, а полноценно пережил и осмыслил. С тобой интереснее, чем обычно бывает с парнями твоего возраста.

– Даже несмотря на то, что я – долбоёб, который не читает книжки, а только играет в игры? – вкрадчиво промурлыкал Даниэль. – И бывший маргинал? Хотя – бывший ли?..

Какое игривое, странное придыхание; голос провокационно виляет, он указывает на кресты у себя на руках. Алиса подобралась, охваченная любопытством.

– Несмотря. Я считаю, что чтение и образование важны, но не они определяют человека полностью. Умным можно быть и без них. Я уже поняла, что интерес к чему-то историческому или культурологическому в тебе пробуждают в основном игры, но…

– Только игры, – категорично перебил Даниэль. – Ну, то есть – игры и люди. Например, когда я проходил часть Assassin’s Creed про Древний Египет, я перечитал все египетские мифы. Теперь знаю всё – боги, пирамиды, фараоны, погребальные обряды! – (Он перечислил всё это монотонной скороговоркой, громко, с подчёркнутой шутливой небрежностью, и взмахнул рукой, будто воскликнув: ну что, чернь, думала поймать лорда на такой мелочи?!). – Спрашивай о чём хочешь!

– Не знала, что это такая… тематически разветвлённая серия. Даже Египет включили.

– Ой, ты что?! – Даниэль всплеснул руками. – И Древнюю Грецию уже включили, и пиратов, и что только не! Это одна из моих любимых серий – хотя есть и очень удачные, и очень неудачные части. А насчёт литературы… Вот, например, BioShock! Видишь вот это? – (Сжав кулаки, он рывком вытянул их вперёд – так, что рукава пиджака и рубашки приподнялись. На его запястьях змеились витые «браслеты» – чёрные узоры поверх голубой паутинки вен). – Это оттуда. Я её несколько раз от начала до конца проходил. И только через неё узнал сюжет парочки известных антиутопий. «1984» Оруэлла и ещё одной – автора Айн Рэнд зовут, кажется…

– «Атлант расправил плечи»?

– Да-да, точно! – (Он расцвёл, явно довольный тем, как легко Алиса вписывается в нужные танцевальные па). – Игра, правда, не совсем по книге, а просто включает мотивы оттуда. Как бы переосмысление. Ты же знаешь сюжет, да?

– Очень примерно. Не читала, но много слышала.

– Ох, ну, в общем! Теперь Вам несдобровать, леди Райт!..

Даниэль произнёс её фамилию с шутливой деловитостью – улыбаясь, играя голосом, мастерски изображая официозную сухость этого церемонного обращения. Потом – подобрался, сел поудобнее, прогнувшись в спине; его кошачьи глаза мерцали приятным перевозбуждением, румянец на бледных скулах зарозовел ярче. Карее пятнышко в глазу посверкивало под лампой, как тёмно-золотая бездна; а зрачки – зрачки были чёрной дырой, и Алиса откуда-то знала – дыра может затянуть всё вокруг, поглотить и её, и пекарню, и целый квартал силой тугого вороночного притяжения. От столика за её спиной доносилась бодрая итальянская речь с чеканным северным выговором – Милан? Турин?..; и она уже давно чувствовала, что девушка-итальянка до неприличия пристально пялится на Даниэля. Неудивительно – на него сложно не смотреть. Кажется, что в тесной пекарне, за крошечным столиком, его актёрской харизме мало места; кажется, что его красота, от которой так трудно оторвать взгляд, таит в себе больше сюра и тьмы, чем забавные истории водителя Адама в машине с номером 666.

Почему ей так кажется?.. В конце концов, они просто болтают об истории и компьютерных играх. Вот бы сыграть с ним – только совсем не в квест или стратегию.

– Был, значится, некий идеалист с прекрасной душой – Эндрю Райан, – цокнув языком и забавно растянув смешное просторечное «значится», продолжил Даниэль. – Он решил, что общество насквозь порочно – повсеместная эксплуатация человека человеком, р*****о и вот это вот всё. И захотел создать идеальное замкнутое общество. По сути, утопия.

– Ну да. Многие антиутопии начинаются с утопий.

– Да, потому что одно логически продолжает другое! – нисколько не растерявшись, кивнул Даниэль. – Благими намерениями, как говорится, выложена дорога…

– В Гранд-Вавилон.

Он звонко рассмеялся, откинув голову назад. Алиса улыбнулась, чуть польщённая такой реакцией.

– Точно, точно!.. Так вот, этот Эндрю создал, скажем так, почти антипод Гранд-Вавилона – прекрасный, идеальный город. Под водой.

– Вроде Атлантиды? И отсюда «Атлант»?

– Ага, типа того. Это был город для учёных и творцов – писателей, художников, музыкантов… В общем, для интеллигенции. Для кого-то вроде тебя. Для тех, кого Эндрю Райан счёл лучшими представителями человечества. – (Она могла бы благодарно и мягко отшутиться – но голос Даниэля звучал жёстко, почти с презрением; нежные черты будто стали суровее и резче, улыбка исчезла. Да он ведь и правда немного презирает интеллигенцию, – вдруг дошло до Алисы. Презирает меня, и мою рафинированную начитанность, и мою – как ему кажется – далёкость от жизни. Презирает людей, которые выросли на книгах, а не на дворовых драках. Ему кажется, что они хуже знают жизнь. Что они эгоистичнее и слабее). – Город назывался Восторг. И эти прекрасные люди, по его замыслу, должны были создать там, в Восторге, прекрасное общество. Рай, можно сказать. Как он говорил… Сейчас, погоди! – (Он на секунду прикрыл глаза, вспоминая). – «Нет, говорят нам в Вашингтоне, всё принадлежит бедным. Нет, говорят нам в Ватикане, всё принадлежит богу. Нет, говорят нам в Москве, это принадлежит всем. Я отверг эти ответы»[1]. Он считал, что художник должен быть свободен – и его творения не должны никем контролироваться, кроме него самого.

– Цель-то благая, – отметила Алиса, невольно думая, как продолжить этот смысловой ряд. «Нет, говорят нам в Гранд-Вавилоне – всё принадлежит дьяволу»? – И ряд интересный: Ватикан и католическая церковь, СССР и социализм… Только вот это действительно кажется утопией. Как такое воплотить? Общество же не может целиком состоять из одних художников да музыкантов.

– Именно! – вскинув брови, воскликнул Даниэль. И снова улыбнулся – обескураживающе светло; ему явно каждый раз доставляло удовольствие, когда она угадывала что-то на пару шагов вперёд. – В том-то была и проблема. Начиналось всё хорошо, даже идеально, но потом пошла всякая фигня – потому что кто, грубо говоря, будет за творцами и учёными чистить унитазы и чинить трубы? Кто им будет продукты добывать?.. Для таких целей стали из внешнего мира, с поверхности, приглашать всякий обслуживающий персонал – чернь, так сказать. И вот она-то и принесла с собой ценности и проблемы этого внешнего мира. Возникли всякие махинации, подставы, чёрный рынок – всё, чего изначально в Восторге не было. И вот в игре показан именно крах этой цивилизации, то, что несостоятельна сама идея о великой идеальной цивилизации, основанной на искусстве, понимаешь? И эти вечные противоречия – что без эксплуатации никуда, что наёмный труд всё равно будет и ещё прочнее пустит корни в такой среде…

– «Машина времени» Уэллса. Там такое разделение, по-моему, доведено до крайности, – сказала Алиса – хоть и не надеялась, что Даниэль читал. Он нахмурился.

– Напомни, о чём там? Это где чувак попадает сначала к лилипутам, потом к великанам и?..

– Нет-нет, это про Гулливера. А в «Машине времени» есть элои и морлоки – прекрасные, изнеженные, вечно юные аристократы и их огрубевшие рабы, живущие под землёй. В принципе, если довести до абсурда такое «идеальное» общество, то…

– Да-да-да! – взбудораженно подавшись вперёд, закивал он. – Поэтому игра даже не столько по мотивам «Атланта», сколько в полемику с ним… Ну, как бы ради других выводов. Но там много всяких прикольных отсылок – например, само имя Эндрю Райана составлено из имени Айн Рэнд. Эта, как её…

– Анаграмма?

– Ага! – хихикнув в лукавом псевдосмущении, он потёр висок. – Пиздец я тупое быдло, да?!

Почему-то даже грубый мат в этих красивых устах звучит не мерзко, а искромётно и весело – и чуть провокационно. Алиса улыбнулась.

– Нет, мне так не кажется… Но идея интересная в этой игре. По-моему, так вообще всегда происходит, когда пытаются некую искусственную абстрактную идею навязать реальности, подтянуть под неё всё. Общество – это всегда очень сложный комплекс факторов, разные социальные группы с разными ценностями и мотивами. И, когда всех под одну гребёнку – получается примерно то, что вышло в СССР. Плановая экономика, которая просто неестественна для жизни, которая не может удовлетворить потребности общества и полноценно развиваться. Тоталитарный режим с жёстким подавлением личности. И при всех плюсах – социальной защищённости, стабильности, мощном военном секторе и так далее – можно ли оправдать всё это мечтами о прекрасном волшебном коммунизме, где все будут равны?

– Да! Да и что вообще такое равенство?! – воскликнул Даниэль. Он слушал её, широко распахнув глаза, приоткрыв губы, почти не моргая – с чем-то вроде восхищения; его лицо теперь словно сияло изнутри. Это уже не похоже на актёрскую игру; что же так зацепило его – грамотная речь? Голос? Лицо – её проклятое лицо, отразившее чернильные муки того, что давно закончилось, наспех слепленное из обманчивой чистоты и правдивой боли?.. – Знаешь, меня именно это всегда выбешивает в рассуждениях всяких мамкиных коммунистов да социалистов. Как оно вообще возможно? Имущественное равенство – утопия и бред, потому что всегда, даже в самом примитивном обществе, выделяется правящая верхушка, всегда есть люди побогаче и победнее! Всегда кто-то выделяется в военном деле, кто-то, не знаю, в охоте, кто-то умом, кто-то внешностью. По хоть каким-нибудь параметрам люди всегда неравны. И какого хрена, простите, мы должны мерить одними мерками человека, который с нуля выстроил свой бизнес – своим умом, самоорганизацией, не знаю, банально способностью «вертеться», пробивным характером, – и простого обывалу, который тупо смотрит YouTube в свободное от офиса время и ничего не делает?!

– Полностью согласна. Когда речь заходит об этом социалистическом «равенстве возможностей», я всегда привожу один пример, – сказала Алиса – улыбаясь, хотя колкое слово «обывала» почему-то то ли зацепило, то ли чуть насмешило её. Интересно, а она в глазах Даниэля – тоже такой обывала? Кто-то без бунтарского прошлого; покорный слуга системы без пирсинга, дредов, ирокеза и тату?.. Если бы он знал, кто она, он бы, конечно, так не думал. Хотя – он ведь не понял бы, даже если бы знал. – У меня есть знакомый писатель, который сейчас преподаёт в колледже. Очень талантливый, достойный, благородный человек. – (На секунду она запнулась. Сложно, всегда сложно говорить о Горацио. Только такие шаблонные слова и приходят на ум. Шум, пустой шум в голове, полузабытые образы – и почему-то сакура). – Он очень много сил вкладывает в эту работу, воспринимает её как какую-то… нравственную миссию, что ли. В чём-то – более человечную, более светлую, чем творчество. И среди его студентов есть ребята с разными проблемами – задержками в развитии и так далее. Он однажды рассказал мне об одной такой девушке. О том, как она выросла и изменилась у него на глазах, начала правильно писать хотя бы некоторые слова, перестала бояться разговаривать. Но… Прости, это, наверное, прозвучит неэтично, но – глаза в кучку, вечно текущие сопли, неспособность выстраивать элементарные логические связи, трудности даже с чтением и письмом. Она в этом не виновата, конечно. Но разве это несчастное существо можно с ним сравнить? Разве они равны – хоть в чём-нибудь?.. Или разве она равна, например, мне – человеку с учёной степенью? Или я – не особенно спортивный человек – равна своим одноклассникам, которые брали золото на соревнованиях по футболу или баскетболу? Всё зависит от угла зрения, и…

– Да, но ты же больше про физическое, врождённое неравенство! – взволнованно перебил Даниэль, ёрзая на стуле. Он уже несколько раз набирал в грудь воздуха, чтобы перебить её; кусал яркие красивые губы, неистово ерошил волосы, поправляя чёлку, и вздыхал. Ему явно физически невыносимо слушать, надолго концентрируя внимание на собеседнике – он больше нацелен говорить сам. Монологичное существо – как и она сама; но, тем не менее, до смешного уверенное в своей диалогичности. «Я хорошо умею слушать»; Алиса едва сдерживала умилённо-грустную улыбку, вспоминая это бахвальство. – А я – про социальное и экономическое. Его по факту тоже не бывает и быть не может. В чьих руках сконцентрированы ресурсы, тот и главнее – всегда так! Поэтому всегда есть эксплуатация человека человеком. Капитализм в этом плане даже честнее – в нём, по крайней мере, используется наёмный труд, а не тотальное подчинение государству! То есть…

– Я тоже так считаю. У человека хотя бы есть мотивация работать. Есть рынок, конкуренция – и всё это функционирует по очень естественным законам, а не по навязанным сверху. Не во имя отвлечённых идей.

– Да-да-да! – глаза Даниэля воинственно сверкнули. – Меня дико бесят люди, которые козыряют постоянно этим: «Свобода, равенство, братство». Что вы, блин, в это вкладываете, ёбаные малолетние максималисты?! Круто, наверное, дурить наивным подросткам голову лозунгами, когда не знаете, как их реализовать! – изменившись в лице, с какой-то злобной весёлостью прошипел он. И тут же очаровательно улыбнулся: – Извини.

– Ничего. Вижу, для тебя это наболевшее.

– Так и есть. – (Даниэль кивнул, чуть мрачнея. Его беспокойные пальцы уже складывали самолётик из мятой салфетки). – Я сам был таким – таким же максималистом. Верил в это утопичное равенство, в тотальное разрушение. В то, что такое равенство возможно только при условии разрушения государства как института. “Destro-oy everything!” – (Он опять прорычал эту фразу протяжным хрипом – будто в микрофон на сцене. Алиса представила, как он рвёт на себе футболку в свете софитов, как швыряет в толпу кожаную куртку с заклёпками – и фанатки ловят её с восторженным визгом). – Но теперь – теперь я другой. Я перерос всё это, понимаешь? – (Изящный, чуть манерный жест – резкая черта, которую он проводит по воздуху. Граница. Рубикон). – Перерос этот максимализм, перерос веру в то, что человек человеку брат. Человек человеку волк! – (Даниэль сжал руку в кулак – так, что костяшки пальцев над грубо набитым крестом побелели. В его лице, сияющем суровой решимостью, в странной ухмылке на грани с гримасой теперь было больше пугающего, чем красивого. Straight Edge, – вдруг вспомнила Алиса, глядя на блёклую черноту креста. Вот что это такое. Затерялось где-то в глубинах памяти; субкультура, отрицающая алкоголь, курение, наркотики, беспорядочные половые связи… Но – странно; он не похож на человека, отрицающего всё это. По крайней мере, последнее – точно). – Кто кого сожрал, тот и сильнее. Нужно и можно брать, пока дают. Раньше я был альтруистом, верил во всё общее – но потом отрёкся и от этого. Потому что меня переубедила жизнь, переубедил опыт! Переубедило то, чего нет у них. Нет – или недостаточно. Я смотрю на них и думаю: дети. Это просто дети! – (Ухмылка исчезла; взгляд Даниэля стал скорбным, почти растерянным. Он покачал головой. Какие выверенные актёрские интонации, какие отточенные жесты… Почему же всё это выглядит так позёрски, так неестественно?). – И неважно, сколько им лет – четырнадцать или сорок. И неважно, на какой они стороне – панки, скины, правые, левые, центристы, либералы…

– Тут понимаю. Я тоже аполитичный человек.

– Я теперь аполитичный человек. Теперь, когда меня тащат в такие споры, я всегда говорю: отстаньте, мне похуй! – он нервно засмеялся. – Потому что все они правы – и все неправы! Это мой выбор – ничего не придерживаться. Человек выбирает, раб повинуется. Я – человек!

– Интересное разграничение, – снова отметила Алиса. Кажется, эта громкая пафосная фраза была на его странице. Как и извечно-мейнстримное «Ничто не истина, всё дозволено» Ницше. И ещё какие-то псевдоглубокомысленные цитаты из игр. Ничего; такой красоте можно простить маленькие слабости. – А разве в каждом не сочетается то и другое? По-моему, каждый может быть и человеком, и рабом. В разных ситуациях.

Ты мог бы стать моим рабом, например. Или я – твоим?.. Хотя какая, в сущности, разница? Так или иначе, игра вышла бы интересная. С несколькими альтернативными концовками – как ты любишь.

[1] Цитата из игры BioShock.