Записки подменыша

Глава вторая. Теон. Эпизод седьмой

***

Настоящее время

Западный проспект тонул в сиянии. Под чёрными небесами, изжаленными холодом, возвышались ало-золотые короны, стрелы и скипетры – в этом году перед Рождеством проспект украсили в имперском стиле девятнадцатого века. Алиса шла, купаясь в тихой музыке, доносящейся из ресторанов, в запахе хвои от венков и веток, оплетающих входы в магазины и кафе, в винно-пряном аромате глинтвейна на вынос, в выкриках промоутеров, страдающих в неудобных костюмах рождественских оленей и имбирных пряников-человечков. Снежинки серебристо мерцали в свете фонарей; за стеклом витрины торгового центра выложили «ёлки»-пирамидки из носков и варежек – точно так же, как в прошлом году. Алиса смотрела на всё это суетливое предпраздничное великолепие – и почему-то думала о Даниэле.

Она уже начинала раздражать саму себя тем, что так часто о нём думает.

Даниэль говорит, что не признаёт праздники; что для него это обычные дни. «Я вообще могу забыть и про свой, и про чужой день рождения. Мог бы забыть и про Рождество, если бы мне со всех сторон про него не напоминали всей этой маркетинговой фигнёй! День как день – ну чем, по сути, любой праздник отличается от обычных посиделок с алкоголем? Максимум ещё обмен подарками добавляется. Я не против еды и подарков, естественно, – (тут Даниэль очаровательно усмехнулся), – но в остальном нахуя всё это – не понимаю».

«Праздники сформированы традицией, – попыталась объяснить Алиса. – Это что-то конвенциональное».

«Какое-какое?! Конве-что-то-там-моя-мать?»

«Конвенциональное. – (К тому, что Даниэль вплетает в любые шутки то свою мать, то её воображаемую смерть, Алиса уже привыкла – и даже иногда позволяла себе смеяться, смирившись с этой по-фрейдистски драматичной историей). – Это значит – возникшее по договорённости. Социальная условность. Если разобрать каждый праздник на составляющие – смысла, конечно, нет. Это просто обряд, ритуал. Но есть условный культурный смысл. Его когда-то договорились придавать наши предки – а теперь каждый придаёт его сам. Или не придаёт. Как хочет».

«Ну, вот я не придаю, мне похуй! Я вообще самый простой, обычный человек. Мне бы в одну руку банку пива, в другую женскую сиську, передо мной комп с игрой, а не эти все ваши конве-какие-то-там смыслы!..»

Даниэль часто, с забавным упорством подчёркивал свою «обычность». Твердил, что хочет покоя, стабильности, Нормальной Жизни – фантастической идиллии в ритме «работа – дом – походы с семьёй в развлекательный центр по выходным». Когда он говорил об этом, его глаза затуманивались лирической печалью; Алиса замечала, что у психически нестабильных людей часто есть такая мечта. Мечта о недостижимой гавани, о том, что Теон называет – тоже исключительно восхваляя, – «скучными отношениями»; о том, от чего их каждый раз отводит сама их суть. Им кажется, что они могли бы удовольствоваться этим, успокоиться в этом, измениться – но хаос внутри, но вечную голодную скуку никуда не деть. Алисе особенно грустно и смешно было слышать всё это от Даниэля – с его круговоротом девушек, которые меняются каждые пару недель, с постоянными переездами и скитаниями, с отсутствием друзей, стабильного общения с семьёй, устойчивых интересов, с частой сменой работы, с его неприкаянно-спонтанной манерой проводить свободное время – где придётся, с кем придётся, – с его обилием случайных связей, с его татуировками, пирсингом и вечной жаждой «модернизировать» своё тело… Смешной и грустный самообман – верить, что ты успокоишься, когда ты такой. Верить, что по волшебному щелчку пальцев всё станет иначе.

Если разобраться – непонятно, почему он до сих пор верит, с его-то опытом. Наверное, просто потому, что слишком юн.

Алиса вздрогнула, осознав, что в раздумьях добрела уже до набережной канала. В темноте под светом фонарей и гирлянд белела корка льда, скудно присыпанная снегом, как сахарной пудрой; горбатый мостик обвивали синие и золотые светодиодные украшения, вдоль воды чинно выстроились кружевные фасады. Вывески баров и кафе, музей ювелирного искусства, на фоне которого фотографируется группка туристов; вздохнув, Алиса достала телефон. Даниэль не придаёт значения праздникам – но наверняка уже нашёл, с кем отметить Рождество. С какой-нибудь из дам, которые у него на примете; а может быть – с кем-то, с кем он уже спит.

С кем-то, из кого можно потянуть ресурсы – деньги, эмоции, секс. С кем-то, кто раздаёт всё это щедрее – или искуснее, – чем она.

Он и сегодня явно нашёл, с кем провести вечер. Ей грустно написал о «проблемах с Интернетом», о том, что у него – вот незадача – не проходят звонки и не отправляются сообщения; но Алиса была слишком горько научена жизнью, чтобы верить в эти легенды. От «проблем с телефоном», то и дело возникающих у Ноэля, у неё уже давно сводило скулы – таким неуклюжим было это враньё. Если уж лгать, то хотя бы изящно.

Она не глядя смахнула все уведомления о сообщениях; их было много, но в странной звенящей нервозности отвечать никому не хотелось. Что это – неужели такая знакомая, такая примитивная ломка? Предчувствие зависимости? Она ведь не должна, не может больше впадать в зависимости. По крайней мере, так, как раньше.

Наверное, эта новая игра просто слишком манит. Так манит, что невозможно сопротивляться. Хотя уже ясно, что игра весьма разрушительная; уже видно, что из себя представляет Даниэль, и как сочетаются их натуры, и что из этого может выйти. Но Алиса не привыкла отворачиваться от такой изысканной добычи.

Не для того она стала охотником, чтобы бояться.

«Привет, – повинуясь порыву, написала она Теону. – Один удобный вопрос в обмен на три неудобных: какое у тебя любимое место в Гранд-Вавилоне?»

Действительно удобный вопрос – нейтральный, универсальный, настраивающий на лёгкую приятную беседу; Алиса часто им пользовалась. Она ещё ни разу не писала Теону первой – и знала, что он ответит почти сразу. Почти – чтобы она не подумала, что он слишком уж рьяно ждёт её сообщения. Он ведь пикапер – а пикаперы знают, что женщине важно чувствовать, что это она добивается, не наоборот. Но и слишком долго молчать он тоже не станет: она волнует его, цепляет, и он боится, что в ответ на долгое молчание она начнёт его игнорировать, окончательно потеряв интерес. Коротко говоря, он на крючке. Ответит минут через пять.

Теон ответил через четыре.

«Привет. Ох, ну даже не знаю… На самом деле, я не так уж часто куда-то хожу – в основном учусь да работаю. Ну, знаешь – то блог, то консультации, то вилкование. Всё это надо развивать, много времени и сил уходит. – («Вилкованием» Теон на профессиональном жаргоне называл ставки в Интернете. Он занимался ими в качестве дополнительного заработка – и любил, рисуясь, подчёркивать, что делает это «грамотно», «ничего не теряя», умея «высчитывать закономерности». «Это не только и не столько игра со случайностью. Это такой же труд, как любой другой», – легко отвечал он на робкие возражения Алисы. «Ладно», – нерешительно согласилась она на прошлой встрече, подумав только: как бы тебе не остаться в итоге без гроша – со всей твоей осознанностью и модными альтернативными способами зарабатывать). – Так что гуляю нечасто. Но, если подумать… Площадь Единорога, наверное, хоть это и банально. Она очень красивая».

«Понимаю. Величественное место, – написала Алиса, подавляя зевок. – А если выбрать какой-нибудь бар или кафе, вообще любое заведение?.. – (Самое время игриво «вспомнить»). – Ах, точно, ты же не пьёшь! Значит, бары отметаются. Прости, забыла».

Она брела по набережной, перчаткой соскребая рыхлый снег с перил моста; прорезая фарами мрак, мимо изредка проезжали машины. Надо написать Горацио, Тильда просила; но нет – не сегодня. Сегодня на Горацио у неё нет сил. А вот на Теона – вполне найдутся. Теон может стать неплохой вакциной от эмоциональной зависимости. У Даниэля «проблемы с Интернетом» – что ж, значит, сегодня они появятся и у неё. Самое плохое, что сейчас можно сделать, – быть в безропотной уязвимой позиции. Страдать, ревновать и преданно ждать, пока он ходит с кем-то по выставкам, гуляет, переписывается и – вероятно – занимается сексом под покровом «проблем с Интернетом».

Это была бы даже не месть – ведь ему всё равно. Но на удар отвечают ударом. Иначе с такими, как он, просто не получается.

И нужно срочно – очень срочно – показать себе, что в Даниэле нет ничего уникального. Самая весомая причина.

«Да, бары и клубы – не моё, – «посмеявшись» смайликом, признался Теон. – Но иногда могу зайти – за компанию с друзьями. Сейчас вот как раз в баре на небольшом концерте, например».

«Неплохо. Чей концерт? – (Теон назвал исполнителя, и Алиса с уважением вскинула бровь). – Знаю его. У него есть хорошие тексты. Мне особенно нравится «Пир во время чумы».

«Серьёзно? Это моя любимая песня!..»

Предсказуемо. Драматизм, пафосно-возвышенные фразы о пути Настоящего Мужчины, борьба с разрушительными страстями, яркие, но не очень сложные образы, чёткие внятные мысли. Как легко угадать, что ему нравится. Алиса пожала плечами.

«Вот это совпадение. Мило».

«Да уж… А чем ты сейчас занимаешься?»

Опять же – до боли предсказуемый переход. Он прощупывает почву.

«Гуляю одна. Немножко меланхолю».

«Почему?»

«О, да так, долгая история. Сложная ситуация с одним человеком».

«Можешь рассказать».

«Да ладно, ты же на концерте. Чего я буду отвлекать тебя своим нытьём».

Давай, поуговаривай меня ещё.

«Ты совсем не отвлекаешь! Можешь записать голосовое, если пальцам холодно печатать, – заботливо предложил Теон. – Я потом послушаю. Заметил, что ты любишь длинные голосовые».

– О да, это моя страсть, – с улыбкой сказала Алиса, нажимая на значок микрофона. – Я же, как-никак, писатель – обожаю рассказывать истории. Так вот…