Записки подменыша

Глава вторая. Теон. Эпизод четвертый

***

Четыре дня спустя

– …Пап, а кто, получается, выиграл последний матч? Армения?

– Ага.

– А какая столица у Армении? Иерусалим?

– Не-ет! – (Мягкий басовитый смешок). – Иерусалим совсем не там. Ереван.

– Ереван?! – (Восхищённое тоненькое восклицание. Мальчик подскакивает на стуле, взбудораженно пробуя экзотическое слово на вкус). – А ты там был?

– Ага. – (Всё ещё добродушно усмехаясь, отец отпиливает очередной кусочек от стейка и вытирает усы). – Знаешь, сколько там бывает вагонов в метро?

– Сколько? – мальчик таращит глаза, улыбается с весёлыми ямочками, соскребая со стенок креманки остатки мороженого.

– Четыре.

– Четы-ыре?! А почему так мало?

– Ну, вот такие короткие поезда.

Алиса улыбнулась, помешивая кофе. От отца и мальчика веяло уютным теплом, доброй спокойной сытостью; они оба явно вкушали момент счастья и безмятежности, не думая о том, что будем потом. На такие идиллические сценки хочется смотреть, как на картину в раме – умиляться, не обращая внимания на то, что за их пределами. Диссонансы и противоречия, старые и новые грехи, скелеты в шкафу – всего этого будто нет в грузном усатом мужчине сейчас, когда он рассказывает сыну про короткие поезда в Ереване.

Счастливое детство, вечер в кофейне. А дома их, наверное, ждёт заботливая матушка. А может, не дома – может, только спешит домой с работы, из фитнес-клуба или после сеанса с психологом. Очаровательно.

Иногда её удивляло, что в мире всё ещё существуют такие очаровательные вещи. Особенно – в Гранд-Вавилоне, среди его выморочных сияющих проспектов и жёлтых колодцев-дворов.

Уведомление. Теон.

«В прошлый раз ты обещала мне ответить на три неудобных вопроса. Помнишь?»

Алиса отложила меню (на первой странице барной карты чернела забавная, но честная надпись: «Осторожно: алкоголь вызывает расширение сосудов, круга интересов и друзей») и аккуратно коснулась ложечкой облака взбитых сливок на венской вафле. Пышные белые завитки в форме пирамидки, фигурно политые шоколадом; то тут, то там торчат тонкие ломтики банана. Даже жаль рушить такую красоту.

Как и красоту Теона. Его настоящее имя она не запомнила – какое-то блёклое, – но он был похож на Теона Грейджоя из «Игры престолов». Точнее, актёра, который его играл: те же фактурные широкие скулы, лёгкая щетина, вьющиеся рыжевато-русые волосы, похожие на отполированную медь, и хитрые, холодные светлые глаза. Так Алиса и решила его окрестить. С Теоном они виделись один раз – гуляли часа три, бродили кругами, захваченные разговором. Ему было двадцать два (на сайте знакомств он приврал, указав двадцать четыре); он трудился на нескольких работах, учился на тренера, любительски разбирался в психологии – разбирался настолько, что вёл блог на тему пикапа и отношений со смешным до колик пафосным названием «Мужская дорога». В блоге уже набралась пара тысяч подписчиков, и иногда Теон давал платные онлайн-консультации – закомплексованным парням, не знающим, о чём говорить на первом свидании, девушкам с жертвенными глазами ланей, подсевшим на эмоциональные качели в отношениях с манипуляторами, и замужним сорокалетним женщинам, которые запутались в собственных изменах и неудовлетворённости. Ни психологического, ни психиатрического образования у Теона не было, но он этого не скрывал и даже, казалось, наоборот немного этим гордился. «Я самоучка, – лукаво щурясь, говорил он – и плотоядно оглядывал Алису со своего невысокого роста. – Всё благодаря опыту». Опыт у него, действительно, был довольно богатый и специфический – например, он на первой же встрече увлечённо рассказывал Алисе историю своих отношений с женщиной за тридцать, которая оказалась замужней, постоянно ему врала – и с которой он пару месяцев снимался в вебкаме. Тем не менее, Теон постоянно подчёркивал, что уже отошёл от всех этих хаотичных заблуждений юности; что он ищет только покоя и стабильности – как он выражался, «скучных отношений». Да и вообще он во всём ратовал за столь модную «осознанность»: не пил, не курил, регулярно занимался спортом, ложился спать и вставал в одно и то же время, медитировал, не ел мучное и сладкое, штудировал книги по саморазвитию, периодически устраивал себе «месяц воздержания» – без секса и онанизма, – и с такой же периодичностью по несколько дней не прикасался к смартфону и ноутбуку во имя «информационного детокса».

В общем, в нём было всё, чтобы привести Алису в ужас. Всё – если бы эта фанатичная арийская упорядоченность не сочеталась с какой-то непонятной сумасшедшинкой, которую сам Теон будто бы старался, но не мог в себе побороть.

«Помню, конечно. Без проблем, я люблю игры с вопросами», – написала она в ответ.

«Пьёшь вино?»

«Это что, уже первый вопрос?»

«Нет. Первым вопросом могло бы быть: «Каким ты видишь наш первый секс?» (раз уж и там, и там есть слово «первый»). Но я пока не буду об этом спрашивать».

Алиса фыркнула. В целом, неплохой ход – но не слишком изящный. От гуру пикапа можно было бы ожидать и чего-то поинтереснее.

«Нет, без вина. Сегодня только кофе».

«Мм. Я уж думал – вдруг коротаешь вечер с бутылочкой Шардоне».

«Не люблю Шардоне. Из белых больше всего люблю Пино Гриджо – оно свеже́е, фруктовее. Иногда ещё могу выпить Совиньон Блан».

«Я плохо разбираюсь в сортах вина».

«А я хорошо разбираюсь в ответах на провокации».

«Ахах, прочитала меня! – со смеющимся стикером обрадовался Теон. Алиса представила, как он добавляет ей балл в своём мысленном рейтинге. Оценивает её по шкале «пригодности для отношений»; гуру пикапа любят применять к женщинам эти жуткие слова – пригодная и непригодная (словно речь о службе в армии, не меньше), – и Теон из их числа. – Итак, первый вопрос из неудобных. Когда у тебя было последнее свидание?»

Можно ли назвать свиданием вчерашнюю встречу с Даниэлем?.. Алиса честно задумалась.

Вроде бы да: они опять ночевали вместе, вместе ужинали и взахлёб говорили; было много комплиментов и нежностей, объятий, массажа; были поцелуи – впрочем, чуть вялые с его стороны. Но в том, как Даниэль с ней общался, по-прежнему было что-то странное. Что-то влекущее и пугающее одновременно.

Он писал и звонил каждый день – сам, без какой-либо подачи с её стороны, без напрашиваний, без необходимости заигрывать и выдумывать предлоги; писал просто и искренне. Очень человечно – хотя такое определение наверняка задело бы его, с его забавно-жутковатой фанатичной мечтой стать киборгом. Желал ей доброго утра и спокойной ночи, то и дело спрашивал «как ты, солнце?» (и упорно продолжал называть её солнцем – несмотря на её насмешливое ворчание), зачем-то докладывал, где он и чем занимается, отправлял селфи с рабочего места («Ох, какая уставшая замученная красота», – отшучивалась Алиса – хотя от одного взгляда на эти селфи её швыряло в глупый жар), делился с ней милыми бытовыми подробностями – от горестных стонов о том, как он устал и проголодался, до чего-нибудь совсем уж восторженно-абсурдного – вроде: «Бли-ин, я тут такого жирного таракана только что убил – чёрного, усатого, с палец толщиной, отвечаю! У меня их вообще-то нет, у меня довольно чисто, но от соседей ползут – развели, блять, заразу…» – и смешной скороговоркой добавлял: «Ой, извини, пожалуйста!» – или: «Я почти до конца прошёл игру, кста, совсем немного осталось! Ну, Assassin’s Creed III, помнишь, я рассказывал?.. Правда, потом хочу начать проходить заново. В смысле «зачем»?! В другом костюме персонажа! Там, когда в другом костюме бегаешь по тому же сюжету, всё совсем по-другому!»

Если Алиса долго молчала, он присылал ей стикеры; особенно она любила кокетливую лисичку, обернувшуюся хвостом. Теперь эта лисичка настолько плотно ассоциировалась у неё с Даниэлем, что от одного взгляда на неё радостно и печально теплело в груди. Постоянно отправлял песни, которые ему нравились, – в основном что-то тяжёлое, панк-рокерское, – и нетерпеливо добивался рецензий Алисы. «Нет, ну вот тут у меня хотя бы сначала не шла кровь из ушей, – иронично отмечала она, стойко дослушав до середины. – Сначала даже мелодия некая ощущалась, я пару раз разобрала текст… А потом – снова родные звуки из ада. Я вздохнула и подумала: ну окей, погнали по старинке!» В ответ Даниэль не обижался, а смеялся в аудиосообщениях – так радостно и заливисто, с таким несокрушимым искристым обаянием, что было невозможно не рассмеяться в ответ. Если Алисе действительно нравилась его музыка – например, что-то нуарно-внежанровое, что-то наподобие того, что он включал ей в вечер знакомства, – это приводило Даниэля в восторг. Он слушал её оценки и рассуждения с бесхитростной жадностью – будто это помогало ему лучше сформулировать собственные мысли, придать чёткость собственному аморфному мнению. Алиса не щадила себя – припоминала Шекспира, Фрейда, античную и славянскую мифологию. Одна из песен Даниэля – о странной птице: то ли счастья, то ли горя, – напомнила ей картину Васнецова «Сирин и Алконост». Чёрное и белое, жизнь и смерть, радость и тоска – бок о бок, на одной ветке, и поют в унисон. «Пой же мне, пой, моё грустное счастье!» – пропел Даниэль в ответ своим чарующим глубоким голосом – и с тех пор эта фраза тоже стала их фразой.

По вечерам Даниэль теперь исправно звонил ей по видеосвязи – расспрашивал её о травмах прошлого, говорил о своих многочисленных бывших (то с драматичной болью, то очень легко – его эмоции текуче менялись в пределах одного диалога, как цветные стекляшки в калейдоскопе), спорил с ней об искусстве, отношениях или политике. Алису то смешил, то немного раздражал его по-подростковому радикальный максимализм; аморфность и адаптивность в нём причудливо сочетались с бараньим, непрошибаемым упрямством. Например, он упорно доказывал, что чтение не нужно – что оно неспособно ничего дать человеку в эпоху Интернета и игр, что всё это взаимозаменяемо. Аргументы Алисы о знаниях, о сформированной веками культурной традиции, о развитии речи, абстрактного мышления и личностных качеств, о том, что при чтении максимально концентрируется внимание и задействуются особые отделы мозга – не те, что при прохождении игр, – всё это Даниэль с лёгкостью разбивал. (Ну, или ему так казалось). «Когда я прохожу игру, я там и читаю, и воспринимаю её эстетически, и сопереживаю персонажам, и развиваю свою эрудицию и логику. Нахуй мне читать, если мне это просто скучно?! Нет, я уже понял, что, чтобы тебе нравится, надо читать книжки, – но я так не хочу!.. Не хочу соглашаться с тем, что мне чуждо. Вот я практически ничего в жизни не читал, университетов не заканчивал – и что, я от этого зарабатываю меньше тех, кто заканчивал? Или хуже умею общаться? Или в целом тупее? Или даже пишу безграмотнее? Что это даёт?!» – возмущённо восклицал он, хмуря нежные тёмные штрихи бровей. «А говоришь, что в тебя легко что-то «внедрять» и что ты «всеядный», – подкалывала Алиса. – Видишь же – легко отвергаешь то, что тебе неблизко». «Нет, просто у меня это не так работает! – сурово заявлял Даниэль. – Меня нужно заинтересовать! Не рассуждать про всё это отвлечённо, а прям вот сажать с собой рядом и говорить: давай почитаем! Вовлекать меня в это, понимаешь?»

Давай почитаем. Прямо-таки брать за руку и вести на детскую площадку, улыбаясь усталой родительской улыбкой. Алиса пыталась это представить – но почему-то такая картинка отдавала абсурдом и не укладывалась у неё в голове. Не только потому, что для неё чтение было индивидуальным, почти интимным процессом, которым нужно заниматься именно наедине с собой, но и потому, что она, даже при всём своём разбушевавшемся материнском инстинкте, не была готова настолько стать ему мамочкой.

Ну, или ей так казалось.

Во всей этой картине – на первый взгляд, безоблачно-прелестной, как семейные посиделки отца и мальчика в кофейне, – было несколько смущающих Алису моментов. Во-первых, Даниэль не предлагал встретиться. Он постоянно кокетливо ронял что-то вроде: «Вы только позовите – и я приду» или «Эх, сейчас бы винца с Вами бахнуть, леди Райт!» – но никогда не проявлял внятной, открытой инициативы. Алиса точно знала, что он придёт, если она пригласит, что согласится, если она сама захочет прийти к нему, если позовёт его в кафе, бар или кино, – но такое явное отсутствие движения навстречу немного её озадачивало. В этом спокойном ожидании было что-то странное. Очень женственное, очень пассивное. Безумно возбуждающее. Он не просто не привык за кем-то бегать и привык брать то, что дают, – он привык, что дают, причём отовсюду, много и охотно. Перспектива постоянно проявлять инициативу самой не нравилась Алисе: она слишком хорошо знала, как трудно порой провести грань между смелой инициативностью и унизительной навязчивостью. Но её давно никто не ставил в ситуацию, где она была бы настолько вынуждена её проявлять. Больше того – где ей бы настолько этого хотелось.

Она ощущала, что Даниэль уже ведёт с ней игру – невинную, вряд ли осознанную, но всё же игру. Это завораживало.

Во-вторых, Даниэль, несмотря на щедрые тёплые лучи своего внимания, явно не был на ней сфокусирован. И Алиса всё больше с досадой замечала, что это начинает её напрягать. Они ни разу в открытую не говорили об активности Даниэля в местах вроде Badoo или Tinder’а – но было очевидно, что он там не просто чувствует себя как дома, а практически прописан. Он со спокойствием знатока рассуждал о свиданиях, отношениях, сожительстве, сексе – без всякого трепета или смущения, очень обыденно, часто шутя; в том числе – шутя над гуру пикапа вроде Теона, над блогами и курсами для них (мужчин, чересчур озабоченных этой тематикой, Даниэль метко называл «обиженками», которые своими смехотворными попытками манипулировать пытаются отомстить всему женскому роду). Постоянно возникали какие-то дамы из прошлого, стремящиеся вернуть его или просто выйти с ним на контакт, – за несколько дней таких выявилось уже две, включая злополучную Симону (и это только те, о ком он рассказывал). Телефон Даниэля вечно разрывался от уведомлений и звонков, он то и дело необъяснимо пропадал со связи на два-три часа (особенно вечерами) и всё время был в перевозбуждённо-весёлом настроении сытого энергетического вампира, который питается женским восхищением. Созваниваясь, они каждый раз говорили допоздна, и Алиса могла бы предположить, что он ночует дома, – но замечала его онлайн в четыре утра и позже. Было ясно, что для него ничего не сто́ит переспать с кем-то на первой встрече так же, как он переспал с ней; ничего не сто́ит – и ничего не значит. Даниэль постоянно называл себя домоседом – но на самом деле ветер спонтанности уносил его то в кино, то в гости к «другу», то на прогулку по набережной, и Алиса узнавала обо всём этом исключительно постфактум, по туманным обмолвкам, прекрасно понимая, в чём суть.

Даниэль столько всего ей рассказывает, с таким доверчивым простодушием, что явно рассказал бы о любом подобном мероприятии – если бы в нём не участвовала женщина.

Точнее – женщины. Почему-то она была уверена, что их много, что сейчас Даниэль не сосредоточен на ком-то одном (если он в принципе может на ком-то одном сосредоточиться). Судя по историям из его прошлого, он собирал и перебирал женщин так же беззаботно, как игры, тату, причёски и цвет волос. Калейдоскоп; стекляшки сменяют друг друга – и то, что кажется теплом, доверием, открытостью, на самом деле овеяно психопатическим холодом. Алиса знала этот холод слишком хорошо; когда-то он пугал и уничтожал её, теперь – манил. И, чем больше она наблюдала за Даниэлем, тем больше убеждалась, что именно этот холод течёт по его венам – холод, а вовсе не юношеский страстный огонь. Он вроде бы проявляет и внимание, и участие, и тягу – но всё вроде бы, всё поверхностно; если разобраться, даже нехотя. Проявляет так, что нет сомнений: как только за ним закроется дверь, как только он положит трубку – он будет точно так же фонтанировать харизмой с кем-то ещё, точно так же дурачиться, бросаться теми же шуточками, цитировать те же песни, сиять теми же улыбками; будет беспечно раздавать себя, не заботясь о том, кому именно раздаёт. Он ни в кого не ныряет с головой, ни к кому не привязывается. Не до конца понятно, почему: сознательно запрещает себе это из страха, из-за прошлых травм – или просто уже не может?

Неизвестно. Но, так или иначе, его свободное время явно принадлежит не семье, не друзьям, не попыткам подзаработать, спорту, прогулкам или саморазвитию – а именно женщинам. От Даниэля пахнет женщинами, они довлеют в его жизни, он даже измеряет ими время, как правительницами: эпоха Симоны, эпоха Мари, Евгении, Мадлен, Анны или Ребекки. Без них ему пусто и скучно – но при этом он никогда не бывает с ними полноценно, по-настоящему. Манящий призрак; ненасытная чёрная дыра. Алиса видела всё это уже сейчас – и не понимала, почему до сих пор не отстраняется.

А может, слишком хорошо понимала.

То, что Даниэль отказал ей в сексе у себя дома и не настаивал на встрече после, коробило её, било по самолюбию. Мужчины, которых по-настоящему к ней тянуло, так себя не вели – а сейчас, после договора с мэром, к ней тянется большинство, ведь так?.. В вихре хаоса, унёсшем её в последние месяцы, она привыкла брать любые сласти с пиршественного стола, пробовать любые вина – но тут ей попалось нечто странное, новое; нечто, упрямо не дающееся в руки. Вино, утекающее сквозь пальцы. Вино, прозрачное и неуловимое, как вода.

Мне всё равно, – говорила себе Алиса, привычно погружаясь в работу, книгу, музыку или флирт по переписке. Всё равно. Это не должно меня волновать. Инкуб, прекрасный, как лунный свет, стоял передо мной на коленях, ифрит-психиатр добивался отношений со мной и читал мне стихи на улице, вампир писал мне игривые пошлости после первой ночи и напрашивался в гости для продолжения, – так что мне за дело до заурядного человечка? Может, у него просто скрытая депрессия и он слишком боится сближения. Может, слишком увлечён порно и онанизмом.

Но мерзкая мысль «Похоже, он просто не хочет тебя – или хочет недостаточно сильно; он тоже привык к пиршественному столу, и ты ничем не зацепила его искушённость», – эта мысль снова и снова покусывала её. Покусывала – и раздражала. Алиса уже давно не играла по чужим правилам.

Уже давно ей не попадалась такая крупная рыба.

Вчера она всё-таки решилась – и полушуткой, полунамёком позвала Даниэля в гости вечером. «На ночь?» – прямолинейно уточнил он. «Можно и на ночь, если пожелаете, месье», – отшутилась она. «Значит, сегодня я ночую у Вас», – просто написал Даниэль с очередным милым стикером. На пару минут Алиса позволила себе растаять – но позже, в метро, открыла ленту новостей.

Фото девушки в облегающем чёрном топе. Лица не видно – только шея, острые ключицы, тонкая талия и роскошная округлая грудь. Длинные бордовые ногти, томный рэп, цитатка в духе «Я такая одна», – в общем, всё очень стандартно, но…

«Изящность Вашего тела удивительна», – прокомментировал Даниэль.

Алиса крепко стиснула поручень; грохот колёс поезда заглушал грохот сердца – а может, наоборот?.. Карта метро на стене вагона; вот бы разбить стекло – голой рукой, просто так, порезавшись, – а потом разорвать в клочки карту. Тот чинный старичок с газетой, восхищённо улыбнувшийся ей у входа в вагон, наверняка перестал бы восхищаться.

Ту-дук, ту-дук. Ту-дук, ту-дук. Тугудук-тугудук. Алиса провела рукой по лицу, растворяясь в железном грохоте, в вялом шуршании взглядов и мыслей. Вон тот симпатичный паренёк читает Кафку – но явно не может сосредоточиться: голубые глаза снова и снова скользят по одному и тому же месту на странице. Девушка с волнистыми бордовыми волосами играет в игру на телефоне – разбивает цветные ромбики, зевает и клюёт носом, стараясь не задремать. Прекрасные волосы – густые, глубокого винного цвета. Того же цвета, что и ногти той мадемуазель на фото.

Изящность тела. Косовато; написал бы хоть «изящество».

Какого чёрта меня это так задевает? Мне ведь плевать. Совершенно плевать.

Но чудовище в ней уже не слушало фыркающих доводов гордости. Чудовище уже делало скриншот поста с комментарием и ядовито писало Даниэлю:

«Ох уж эти комментарии друзей, которые показываются в ленте… Значит, мне стикеры – а у кого-то изящность тела удивительна?»

Вместо ответа Даниэль опять прислал ей стикер – а потом ещё один. И ещё один. И ещё. Лисичка, кошечка-сфинкс, сердечко, солнышко; весь грозный боевой арсенал. Правильно – дави врага его же оружием; если кто-то жалуется, что ты холоден, – будь ещё холоднее, пусть оценят в сравнении. Всё же он превосходный манипулятор. Алиса снова чувствовала странную смесь раздражения и восторга.

«Я просто работаю», – пояснил он через некоторое время.

«О да, я вижу», – съязвила Алиса, пробираясь по переходу в топающей и шаркающей толпе.

«Нет, правда! Это старая знакомая. У нас приятельские отношения».

«Я, кстати, не спрашивала», – холодно отметила она.

«Хорошо», – невозмутимо написал Даниэль – и затаился.

Ещё через некоторое время, тщетно стараясь подавить вспышку злой досады, она спросила:

«Ты же ешь пиццу? Не против, если я сегодня не буду готовить ужин? Что-то мне уже не хочется».

«Да, конечно, я ем пиццу! – с нотками лёгкой паники заверил Даниэль. – Любую».

И – снова затаившееся молчание. Ждёт её реакции, пока она ждёт его. Умно; чертовски умно. Шагая к авангардному зданию “Terra Incognita”, Алиса улыбалась. Да – ревность, да – обида и гнев; но в такие моменты нельзя действовать, поддаваясь эмоциям.

Сейчас он ждёт от неё ворчания, допытываний, собственнических подозрений – но она не настолько щедра, чтобы подкармливать его эго.

Нужно сделать что-нибудь неожиданное. Поставить его в тупик.

Оказавшись в кабинете, она порылась в архивах на телефоне – и отправила Даниэлю своё старое фото в тёмно-бордовом белье. И в ошейнике. Ракурс был точно таким же, как в посте той девушки; томный контраст чёрной глянцевой змейки на шее и фарфорово-бледной кожи, кровавый росчерк помады на губах – в тон белью, – пряди распущенных волос; Алисе нравилась эта фотография. Даниэль всячески подчёркивает, что игнорирует эту сторону их отношений, – что ж, настало время начать издевательскую артиллерийскую атаку.

«Вот, Вам в подарок – что-то захотелось. Может, проведёте сопоставительный анализ на предмет изящности тела».

«Ах, солнце, Вы меня смущаете! – с очаровательной растерянностью пролепетал Даниэль пару минут спустя. – Вы прекрасны!»

«Да вот не знаю, не знаю, – задумчиво написала Алиса, с методичностью садиста отправляя ему ещё несколько фото. Верёвка, чулки, пиджак, наброшенный на голое тело… Пожалуй, хватит. Она еле сдерживала нервный смех, представляя, как Даниэль, шокированно краснея, уворачивается от обстрела её фотографиями. – Вот смотрю – и кажется, что чего-то не хватает… Изюминки какой-то, что ли? Изящества, возможно».

«Всего хватает. Вы прекрасны! – то ли хохоча, то ли в отчаянии повторил Даниэль – так, будто с первого раза она не поняла. – Меня на Вас влечёт».

К Вам, – придирчиво поморщившись, поправила Алиса про себя – и не стала это писать.

«Спасибо. Но что-то не похоже – раз уж так тянет любоваться чужим изяществом».

На экране компьютера перед ней мерцал список заказов на письменный перевод от герра Штакельберга и синьоры Филиппи; Алиса поразмыслила, вздохнула – и выбрала для Даниэля ещё одно фото. Контрольный добивающий выстрел. И представила, как он дрожит и стонет от нового удара – в пыточной, на столе.

Хотя нет – лучше не представлять, как он стонет. По крайней мере, не на работе.

Даниэль продолжал оправдываться в комической скорби, но вскоре она сухо сменила тему. И потом, вечером, когда он пришёл, они почти не касались этого – говорили о чём угодно, кроме того комментария. Растерянно и печально глядя на неё своими прекрасными разноцветными глазами, Даниэль пытался бормотать что-то вроде: «Зачем ты так? Это меня задело! Разве я не имею права?!»; но Алиса пресекла его порывы и шутливо увела диалог в сторону. Это оказалось довольно легко – хотя какое-то время он упрямился. «Мне кажется, нам не стоит говорить об этом. Если будем – наверняка выйдем на конфликт», – наконец прямо сказала она, вытягивая из коробки кусок пиццы. Даниэль странно улыбнулся и воскликнул: «А может, я этого и хочу?! Я псих, блин!» Это заметно, – подумала она. Ты любишь провоцировать. Но я не поддамся. Сейчас мне не нужно ассоциироваться у тебя с чем-то плохим и тяжёлым – с ревностью, ссорами, разборками. Не нужно переступать эту опасную грань.

Только вот беда: она знала, что не захочет долго сдерживаться. Если дальше всё пойдёт в том же духе – сколько бы внимания Даниэля ей ни доставалось, подобные ситуации всегда будут доводить чудовище в ней до срыва.

«Слу-ушай, а вот по поводу Badoo… Как часто ты там отвечаешь таким, как я? – в какой-то момент вдруг весело и лукаво поинтересовался Даниэль, растягиваясь на диване. – Ну, молодняку, так сказать. Соплякам зелёным!»

Пристально глядя ей в лицо, он облизнулся – короткое, быстрое движение языком с причмокиванием; так сытый кот облизывает усы от сливок. Или – змея выпускает раздвоенный язык, пробуя воздух на вкус. Даниэль часто так делал; этот дурашливый жест смешил и волновал её одновременно.

«А что? Почему ты спрашиваешь?» – напряглась Алиса, натянуто улыбаясь.

«Да просто. Хочу понять, насколько я охуенен!» – подмигивая глазом с карим пятнышком, хмыкнул Даниэль.

Больше, чем ты можешь предположить. Но – совсем не в тех планах, о которых думаешь.

«Ну, я разным людям отвечаю. Это не зависит от возраста. В среднем парни до двадцати четырёх – двадцати пяти, наверное, идут на контакт пореже моих ровесников, – подумав, осторожно сказала Алиса. – Потому что мне всё-таки уже двадцать семь. Старость не радость, как-никак».

«Матери моей этой скажи! – сурово отрубил Даниэль – и звонко рассмеялся, откидываясь на подушку. – Ещё одна шутка про старость – и я убью Вас, леди Райт, серьёзно!..»

«Но всё равно довольно часто, – продолжала Алиса, стараясь не обольщаться его интересом. Это именно поверхностный интерес – он у него мгновенно вспыхивает и мгновенно же гаснет, не имея никакого отношения к искренней увлечённости, к страсти или ревности. – Правда, насыщенное общение не со всеми складывается. В этом смысле ты – необычный случай. По ситуации».

«А обычно всё стереотипно, да? Если красивый, то тупой как пробка, если умный и приятный в общении – не привлекает внешне?» – по-кошачьи щурясь, уточнил Даниэль. Пряди пушистой чёлки лезли ему на глаза, пирсинг серебристо поблёскивал над бровью. Улыбнувшись, Алиса ответила:

«Читаешь мои мысли. Увы. Но всё же не сказала бы, что это повсеместное правило: слишком много исключений».

Опять же – ни к чему вновь тешить его эго. Она и так слишком старательно этим занимается.