Записки подменыша

Глава четвертая. Роланд. Эпизод второй

Алиса ничего смешного во всём этом не видела, и новые знакомства Даниэля вызывали у неё немало тревоги. Правда, он с удовольствием проявлял к Бри и Лу покровительство опытного старшего товарища – показывал город, наставлял, убеждал взяться за ум и покрепче держаться за работу. Его забавляло, что они переехали в Гранд-Вавилон как в радужную подростковую мечту, ничего о нём не зная. «Они даже не знали, как Площадь Единорога называется, прикинь?! Говорят мне: ну вот та площадь красивая, там ещё статуя коня… КОНЯ, блять! И это про главную в городе площадь! Чисто панки, сразу видно панков! Им только «Гоморру» да улицу Апулея подавай, где накуриться и подраться можно!» – то хохоча, то мрачнея, рассказывал он.

Панк-медведь, Бри и Лу стали компанией, которая позволила Даниэлю почаще посещать дешёвые концерты в местах вроде «Гоморры» и отрываться там, выпуская на волю бесящийся внутри хаос. Алиса не знала, что́ именно там – на этих шабашах для смертных – происходит; не расспрашивала Даниэля, даже прерывала его, когда он сам пытался углубляться в подробности, – но ни в одну из таких ночей не могла уснуть. Просто заранее понимала, что снова промечется в жарком чаду до утра, и, чтобы не обманывать себя, перестала ложиться. Теперь ночи, когда Даниэль пропадал со связи и уходил в подростково-панковский угар с одиннадцати вечера до четырёх утра, означали для неё бессонницу наедине с открытым файлом романа или работой. Утром он весело рассказывал, как «всех разогнали копы – а я знал, что они приедут, поэтому раньше ушёл!» – или после, днём, записывал видеосообщения – хриплый, полуживой, слегка опухший с похмелья. «Тусили там опять какие-то девочки-мефедронщицы, леди Райт. Так вот, одна из них живёт на соседней со мной улице, и у неё «пограничка». Мы вместе шли домой, и я задумался: среди панков и наркоманов так много «пограников», да? И вообще – ребят со всякими бедами с башкой. Не кажется ли Вам, что это закономерно?..» Алиса жалела его, радовалась, что всё обошлось, дискутировала с ним, затыкая рот своей ревности, – и всё начиналось заново.

Но и эти клубные истории не заставили её начать видеться с кем-то другим – пока однажды Даниэль не пропал со связи без традиционных объяснений о встрече со своими панками или концерте. «Удачного свидания», – не удержавшись, язвительно пожелала Алиса. У неё жгло в груди от бессильного гнева и отчаяния – и больше она не хотела скрывать, что понимает, в чём дело. «Да тут землячка», – беспечно написал Даниэль – так, будто это всё объясняло. Сутки Алиса провела на грани реальности и бредовой истерики, гадая, что это за «землячка» и чем они с Даниэлем занимаются, – а потом он пришёл и поведал ей жалостливейшую историю. Ту девушку звали, как её – Алиса, – только она предпочитала называть себя Лисси. (Вздрогнув, Алиса вспомнила, как охваченный похотью Ноэль назвал её так, написав ей после первого долгого перерыва; в этом было нечто странное, но интересное, на грани нежности и пренебрежения). Лисси было восемнадцать, и она, как и Лу с Бри, приехала в Гранд-Вавилон за мечтой – вот только к ней мечта оказалась более жестока. «Наебали её с квартирой, прикинь? Дура малолетняя, доверчивая! – восклицал Даниэль, с горестным сочувствием качая головой. Алиса слушала и сострадательно кивала, сражаясь с желанием что-нибудь разбить. – Договорилась с кем-то, в итоге приехала – а ни денег, ни жилья. И друзей местных сразу как ветром сдуло – кто-то с родителями живёт и не может её впустить, у кого-то места нет для третьего человека… Короче, сплошное кидалово, я официально заявляю: нахуй таких друзей! Вот поэтому их у меня и нет!.. Ну, я помог человеку, пустил её пожить на недельку-две – что мне, жалко, что ли? Пусть живёт пока, копит на съём. Мне она не мешает – всё равно я почти всегда у Вас ночую, леди Райт. Я же чисто мать Тереза – мне лишь бы приютить кого-нибудь!»

Понимая справедливые подозрения Алисы, у которой от всего этого шквала событий уже начинал подёргиваться глаз, Даниэль не упускал случая подчеркнуть, что Лисси совершенно не привлекает его как женщина, что она – «огламуренная тупая пизда», у которой, к тому же, уже есть ухажёры. Однажды он показал Алисе видеосообщение от Лисси: девочка с кукольным личиком Инстаграм-модели и тщательно уложенными волосами, надувая губки бантиком, манерным тоненьким голосом рассказывала, как у неё прошло очередное свидание с поклонником из Tinder’а. «Ну, вообще, знаешь, он мне прям понравился, хороший парень. У него такой дорогой классный парфюм, от Armani, и последний айфон! И он оплатил полностью весь счёт в ресторане – хотя мы много всего взяли, и всё такое, ну, недешёвое: стейки, десерты, шампанское… Потом ещё и отвёз меня домой, и накупил мне продуктов, когда я рассказала про свою ситуацию. Часы у него тоже классные такие, Rolex, обувь Ecco, тело подкачанное. Короче говоря, хороший парень, пообщались нормально так!»

«Эм… Очаровательная, конечно, характеристика человека – через стоимость шмоток и обуви, счёт в ресторане и парфюм, – не удержавшись, умилённо прокомментировала Алиса. – Хоть в конце про тело вспомнила. Я уж думала – вдруг ей и это неважно».

«Ты что?! Там же ещё было «пообщались нормально так» – вывод! – покатываясь со смеху, возразил Даниэль. – Но, если серьёзно, она прям классическая тупая пизда – как из мемов и анекдотов, вот реально, я не преувеличиваю!.. Меркантильная тварь, у которой на уме одни деньги. Всё время хвастается тем, какие у неё дорогие шмотки, да косметика, да бельё – а денег квартиру снять почему-то, блять, нет! Почему-то никто не приютил её королевское высочество, кроме меня – бомжа с помойки!»

Помимо всего этого, Лисси работала в сетевом маркетинге – в компании, которая, фактически, добывала деньги из воздуха, дурача людей. Её труд заключался в том, что она целыми днями сидела дома за ноутбуком, обзванивая клиентов и навязчиво предлагая им какой-нибудь «пакет услуг Gold» или «уникальный пакет услуг Super Premium» – а в свободное время спала до полудня, курила, смотрела сериалы, заказывала дорогую еду, оставляя немытую посуду в раковине (чем ужасно бесила Даниэля – наряду с тем, что крайне редко соизволяла помыть пол, вынести мусор или самой дойти до продуктового магазина), и иногда ходила на свидания, выбирая себе спонсора побогаче.

Всё это вызывало у Алисы сложный клубок эмоций на грани смеха и отвращения. Она не могла понять, зачем Даниэль терпит рядом с собой такого человека, такую полную противоположность своему образу мыслей и жизни. Ситуация чуть прояснилась, когда Лисси пообещала оплатить своё проживание и отдала Даниэлю половину месячной платы за квартиру – но всё равно было непонятно, почему деньги на это у неё есть, а на самостоятельный съём жилья или хотя бы койки в хостеле – нет. В общем, вся эта история была весьма мутной и отчётливо припахивала враньём: Алиса понимала, что Лисси в чём-то дурачит Даниэля, а Даниэль чего-то недоговаривает ей. Теперь он часто шутил, что живёт «между двух Алис, как между двух огней». Лисси вскоре стала мило называть его братом, они «по-братски» вместе выпивали то пива, то медовухи – и, когда он ночевал дома, Алиса ещё больше сходила с ума от ревности.

Лисси, впрочем, тоже не оставалась в долгу. Даниэль, хихикая, то и дело упоминал, что она расспрашивала об Алисе: «Ты сегодня не дома ночуешь? А у кого?», «Мм, гулять идёшь, понятно… А с кем?», «А эта Алиса – ты с ней встречаешься, что ли?», «А тебе комфортно с такой разницей в возрасте? Она же на шесть лет старше». «Допытывается, как жена, честное слово!» – восклицал он, изображая шутливо-удивлённое возмущение. Эта заочная дуэль явно забавляла Даниэля; ещё бы – ведь в выигрыше был он один. Одна его кормит, спонсирует, развлекает общением; другая – платит ему за жильё, в котором он сам появляется крайне редко. А он ничем не обязан ни той, ни другой. Чем не идеальная жизнь?

Всё это в какой-то момент так извело Алису, что она с горечью вернулась к своей подменышьей охоте – но теперь охота лишь обостряла постоянное, тревожно-досадное чувство голода. Ни один из тех, на ком она пыталась сосредоточиться, не мог не то что заменить Даниэля и вытеснить его образ из её головы – не мог даже отдалённо с ним сравниться. Всё было скучно, банально, угнетающе предсказуемо. Прямо как в самые первые дни, проведённые в мире Интернет-знакомств, Алисе стало казаться, что она общается не с людьми, а с чат-ботами, пишущими и говорящими по чёткому алгоритму, – что способна до мелочей просчитать каждую их фразу, каждый жест и поступок на несколько шагов вперёд. Она легко могла довести ситуацию до секса с любым из них – по крайней мере, с любым из смертных, – она точно это знала; но мысли об этом теперь не вызывали ничего, кроме усталого раздражения.

Она выпила белого вина с таксистом – любителем философских рассуждений, который приударил за ней прямо во время заказа, за рулём, несколько месяцев назад – когда вёз её в аэропорт – и с тех пор периодически писал. Ещё не усевшись за столик, она уже знала, что он хочет её, но боится; что все его мечты о «свободных отношениях» со своей девушкой так и останутся перевозбуждёнными фантазиями одинокого закомплексованного человека. Он увидел в Алисе яркую, странную, эксцентричную умную дамочку, с которой было бы приятно пуститься в авантюру; но светлый образ любимой, страдающей гинекологическим заболеванием, заранее терзал его угрызениями совести. Ещё месяц назад он писал Алисе, что у них с девушкой «нет интима уже почти год» и что та «дала ему добро на свободные отношения», – а теперь, оказавшись с ней лицом к лицу в баре, застенчиво мямлил что-то о сложном детстве в гетто, о том, как девушка вытащила его из депрессии, о том, как он привык «жить как будто со стороны – выслушивать истории других, а не участвовать в них». Уже раньше он зачем-то сообщал Алисе, что «ввязался в ипотеку», устроился на вторую работу, чтобы вытянуть все расходы; цедя вино, Алиса смотрела, как он почёсывает затылок широкой ладонью с грязными ногтями, – и скучала. Таксист-философ никогда (или почти никогда) не был в дорогих барах в центре Гранд-Вавилона, никогда (или почти никогда) не флиртовал с такими женщинами, как она; этим и объясняется его счастливо-прибалделый вид. Но скоро сказка закончится – он обещал быть дома к одиннадцати, девушка ждёт его в их новой квартирке на окраине, сварив дешёвые макароны на ужин. Нужно ещё заехать в аптеку – ей за лекарством и за прокладками; а завтра на работу к семи утра. Алиса понаблюдала за терзаниями таксиста, грустно забавляясь, – и великодушно отпустила его.

Юный музыкант-тромбонист с кроткими, как у лани, мутно-голубыми глазами и лёгким дефектом речи – он говорил очень медленно и невнятно, будто что-то жуя, и это дополняло общую размеренную флегматичность его образа, – степенно выпил с ней кофе и прогулялся по центру. Тромбонист был разбитым покинутым мальчиком – год назад у него умерла мать, и он до сих пор не оправился; на какое-то время сбежал в наркотики, потом одумался – окончательно посвятил себя музыке и стал искать девушку. «В Гранд-Вавилоне, к сожалению, все музыкальные театры и консерватории торчат. Считай, каждый коллектив торчит полным составом, – печально и спокойно посмеиваясь, говорил он. – Как начнёшь разбираться – кто на мефедроне, кто на кокаине, кто во что горазд. Искусство, оно такое!» Тромбонист красиво, с воодушевлением рассуждал о том, как часто в мире академической музыки презирают джаз, о тяжёлом «вайбе» Вагнера и симфониях Шостаковича, о родстве музыки и математики; а обо всём, что не касалось музыки, говорил скучно, пресно и предсказуемо, заученными, как по учебнику, словами. «Я ищу своего человека», «любые вредные привычки разрушают, всё хорошо в меру», «армия – это непросто, конечно, но для дисциплины и воспитания дело хорошее», «мне кажется, главное, чтобы люди сходились характерами», «Гранд-Вавилон – очень красивый город, но жить тут тяжело: шумно, дорого», «с тобой очень интересно разговаривать», «понятно, что тебя вдохновляют страдания, – ты ведь творческий человек», «ты молодец, что так много трудишься, но ведь надо иногда и отдыхать, беречь себя». Алиса уже столько раз всё это слышала – почти такими же или точно такими же словами, – что лица всех, говоривших это, слились для неё в одну блёклую массу – с такими же мутными голубыми глазами, пухлыми губами и милым маленьким подбородком. Музыкант звал её на концерт, намекал на следующую встречу, постоянно порывался взять её за руку или приобнять, с отчаянным упорством подводил всё к тому, чтобы зайти к ней «на чай», – но, прощаясь с ним у метро, она знала, что больше ему не напишет.

С маленьким щуплым турком, который учился в Гранд-Вавилоне на дантиста, Алиса заодно попрактиковала английский, – хотя разговор с ним тоже был до оскомины предсказуемым. Повторяя давно отработанное шоу, она рассказывала то, что всегда рассказывала на свиданиях с иностранцами издалека: о своей учёбе в Италии и научной работе; о том, как переводчик должен разбираться понемногу во всём (тут она всегда вкрапляла пару примеров; чаще всего – о том, как переводила оперное либретто девятнадцатого века, а сразу после – диссертацию об освещении молочных ферм); о том, как убедилась, что национальная ментальность – не миф, а нечто реальное и важное (здесь на авансцену выходил трогательный задумчивый рассказ об отношениях с Роберто – и о том, какими они оказались разными, несмотря на всю романтическую очарованность друг другом); о том, как жила в одном общежитии с иностранцами (тут наступало время для двух-трёх забавных историй – об общении с итальянцами, китайцами, молодым педагогом из Никарагуа); о климате Италии, её родной страны и Гранд-Вавилона; о плюсах и минусах образования в Италии, в её родной стране, в Гранд-Вавилоне – с кратким сравнительным анализом… Большие, чёрные, как сливы, глаза турка восхищённо сияли из-под стёкол очков. Иногда он что-то жалобно блеял – какие-то короткие банальности с сильным акцентом, – но в основном просто кивал и слушал, разнеженно улыбаясь. Он напомнил Алисе маленького алжирца – забавный образ из прошлой жизни. Алжирец когда-то галантно тащил её сумку, пока она несла остатки вина, разлитые по двум высоким стаканам, – религиозные убеждения не позволяли ему даже прикасаться к алкоголю; турок тоже был строгих правил и вёл себя как истинный джентльмен.

Чуть больше Алису привлёк юркий и подвижный, как маленькая рыбка, мальчик-юрист. У него была смешная фамилия Белочка, которую он маскировал нелепо-брутальными никнеймами вроде Mr Squirrel[1]. Все его фотографии отличались стерильной инстаграмной прилизанностью, были красивыми, продуманно-постановочными – но с застывшим, точно гипсовая маска, лицом и пустым взглядом. Белочка фонтанировал энергией – всё время шутил, смеялся, бурно жестикулировал, травил байки о своей юридической практике, корчил забавные гримасы. Этот нервный поток то веселил Алису, то слегка утомлял. Он сводил её в недурной бар – кирпичные стены, винные бутылки на полках, стильный полумрак, песни Imagine Dragons, треск искусственного пламени – и напоил её бодрящим травяным чаем. Белочка был типичным инстамальчиком – ужасно суетным и поверхностным; он занимался всем подряд – от бачаты и фотографии до программирования, 3D-дизайна и верховой езды, – ходил на вычурные выставки современного искусства и открытые кинопоказы, состоял в дискуссионных клубах и участвовал в благотворительных акциях, организовывал гонки, руководил студенческим советом и даже баллотировался в депутаты от своего района. Чем-то он напоминал Алисе Мию. Суровый и прямолинейный Вадим говорит о таких людях: «с шилом в заднице». Белочка знал и делал, казалось, всё на свете – но всё по чуть-чуть, без погружения вглубь. Бродя по современным артхаусным галереям, он совершенно не разбирался в искусстве; занимаясь тремя языками одновременно, ни в одном не продвинулся дальше элементарного уровня; купил дорогой электросамокат – но жил у друзей, поскольку никак не мог наскрести на то, чтобы снимать квартиру самому; кокетливо рассказывал Алисе, как смотрел шоу со связыванием и плётками в тематических БДСМ-барах, – и можно было с высокой степенью уверенности предположить, что ничего похожего на БДСМ у него никогда не было, да и вообще было не так уж много секса. Тем не менее, с этим хроническим и запущенным активистом Алисе было довольно весело – по крайней мере, эстетически приятно смотреть на такое неугомонное миниатюрное создание с тёплыми карими глазами. Глядя на него, прикасаясь к нему, Алиса иногда даже чувствовала слабые отголоски желания; но теперь внутри грозным набатом гремело: НЕ ТО.

Упрямое «НЕ ТО» теперь преследовало её рядом с кем угодно. Все мысли занимал неистребимый, несравненный, мучительный Даниэль.

Или – Роланд. Сейчас в нём явно больше Роланда. Даниэль Д. не стал бы снова сближаться с панками, в перевозбуждённом отчаянии нырять в круговорот лиц, проводить ночи напролёт в клубном угаре, вслух сладострастно мечтать о том, как разобьёт кому-нибудь «ебло». Даниэль Д. ещё месяц назад говорил ей, что всё это в прошлом, что он «перерос» это и теперь ищет только спокойствия. Всё это проделки Роланда А., не иначе. Козни хаотичного трикстера.

Или – её собственное влияние? Не она ли будит в нём этот хаос? Не она ли – тем, что таится под благопристойным фасадом из переводов и интеллигентности?.. Она якобы так стабильна и конструктивна по сравнению с Даниэлем, она якобы хочет ему добра – но именно рядом с ней его снова стало швырять этими огненными волнами. Так, словно он – с его вечной покорностью женщинам – не может противиться её природе. Не может не давать ей то, чего она на самом деле хочет.

Боли и разрушения.

«Не знаю, почему так. Ты как будто внедряешь в меня выбор, а я ненавижу выбирать! – однажды размышлял Даниэль – лёжа рядом с ней, вдруг помрачнев перед сном. – Когда я выбираю сам, я всегда выбираю деструктив. Бить стёкла, бить ёбла, слушать панк-рок. Мне это нужно, в этом моя суть, понимаешь? Поэтому мной надо управлять, меня надо держать на поводке! А ты так не можешь. Ты как будто говоришь: будь свободен, делай что хочешь. Вот я и делаю».

«Управлять… Но ведь человек – не раб, не конструктор. Он сам строит свою жизнь», – грустно возразила Алиса, разминая ему плечи и спину. Темнота комнаты набрасывалась на неё шелковистой кожей Даниэля, гибкими линиями его тела, ароматом его волос – и она поджимала ноги, старалась ровно дышать, привычно сражаясь с туго пульсирующим желанием; зная, что сегодня эта упрямая крепость снова не сдастся.

«Я – конструктор, – холодно произнёс Даниэль. – И со мной так надо».

«Мне трудно это понять. Потому что я не конструктор, а целостность… И ты, мне кажется, всё-таки тоже».

«Тебе трудно это понять, потому что ты не жила той жизнью, которой жил я. Выросла бы в моём гетто – поняла бы».

Даниэль всё чаще говорил о том, как ему нужны «связи с разными людьми» в Гранд-Вавилоне – и эта зацикленность на «связах» тоже выросла резко, будто из ниоткуда. «Если я буду один, город сожрёт меня, понимаешь? А когда есть панки, я чувствую, что не один! Что, в случае чего, рядом будут такие же маргиналы и отморозки, как я. Связи тут необходимы – и именно связи в разных кругах. У меня должны быть знакомства и в интеллигентной среде, и в маргинальной, и в богеме, и в полиции, и так далее, и так далее – чем больше, тем лучше! Потому что так надо. Потому что я должен подниматься, должен двигаться! – (Тут Даниэль с загадочным видом постукивал себя пальцем по лбу, сверкая кошачьими глазами). – Опять же – всегда будет куда пойти, если я вдруг окажусь на улице. Всегда будет к кому обратиться».

«Но есть же, как минимум, я. Ты знаешь, что я всегда готова помочь, и…»

«Никогда не сто́ит пренебрегать запасными вариантами, леди Райт! Они нужны. Чем больше таких людей, тем лучше. И к тому же – Вы не всё способны мне дать, несмотря на всю Вашу щедрость. Я же с Вами не помошусь в клубе, не порежусь в игровую приставку, правильно?.. И Вы мне не поможете добыть ствол. А я хочу его добыть, обязательно добуду! Не зря же учусь стрелять. Мне уже рассказали, какие подвязки нужны, чтобы сделать это законно».

Мечтая вслух о пистолете, Даниэль странно улыбался, его взгляд затуманивался грустно-злой дымкой. Вспоминая все его фразы из разряда «я хочу умереть» и «как только у меня появится ствол, я всажу себе пулю в лоб», Алиса отчаянно хотела, чтобы его желания не сбылись, – и в то же время понимала, что не может ничему помешать, не может ничего контролировать. Да, не нужно воспринимать всерьёз каждую угрозу суицидом в устах эмоционально нестабильного человека – а Даниэль, увы, эмоционально нестабилен (Роланд – и подавно). И всё-таки, всё-таки – что-то мерзко холодело под ложечкой, когда она представляла, как в руках Даниэля оказывается настоящее оружие. Вожделенный «ствол»; вожделенный запасной выход.

Способ остановить боль, день и ночь терзающую его.

«Привет, Алиса. Как провела Рождество?.. У меня к тебе предложение. Я давно ищу корректора и редактора для постов в своём блоге. Ты бы не хотела сотрудничать со мной? С оплатой, разумеется».

Она остановилась у перехода. Светофор мерцал зловещим красным глазом на фоне облезлого серо-бежевого фасада с хмурыми атлантами и крошащимися розетками. Круглосуточная аптека, табачная лавка, уже закрытый салон красоты, чуть дальше – граффити с худым Дон-Кихотом, восседающим в седле. Тихая боковая улочка, припорошенная снегом, обступала её задумчивой печалью.

Теон. Как она и думала – написал первым, несмотря на все свои брутально-пикаперские игры «ты-точно-сама-мне-напишешь-ведь-я-альфа-самец-и-заякорил-тебя». Не прошло и месяца с их встречи; забавно. Алиса даже допускала, что он продержится дольше. Значит, не помогли ни манипуляторские техники, старательно – хоть и с орфографическими ошибками и корявыми формулировками – описанные в его «Мужской дороге», ни НЛП, ни гипнотическая сила внушения и самовнушения. Но он хотя бы нашёл предлог – не написал просто «как ты?», а выдумал неуклюжий повод в виде делового предложения. Достойно.

Переходя дорогу, Алиса улыбнулась. Девушка с короткой стрижкой сидела на подоконнике первого этажа и курила сквозь прутья решётки – в полумраке её глаза казались чёрными, как глазницы черепа. Кто-то выгуливал корги, похожего на длинную пушистую колбасу, – короткие лапки корги увязали в снегу, улицу оглашало весёлое тявканье. Атланты, поддерживающие балкончики на доме, осуждающе смотрели на неё сверху вниз, в завитках их бород белел снег. Появление Теона было таким беспомощным, таким предсказуемым – особенно на фоне его псевдобрутального самолюбования, – что в другое время, пожалуй, рассмешило бы её. Жаль, что сейчас ей даже не смешно – а просто плевать. Все мысли – о Даниэле в клубе.

«Привет. Рождество провела довольно противоречиво, но интересно, спасибо. Насчёт постов – я, конечно, не против, но любое редактирование – дело трудоёмкое. Поэтому извини, но согласилась бы только с оплатой, как за заказ».

«Да, разумеется, с оплатой, – солидно заверил Теон. – Сколько бы ты попросила за пост?»

«Зависит от объёма».

…и степени ущербности, – добавила она про себя, с содроганием представив все эти советы в духе «Бро, помни: НИКОГДА не делай этих вещей на первом свидании!» или «Бро, если ты всегда доступен девушке и позволяешь собой управлять, ты обесцениваешь себя в её глазах. Она садится тебе на шею, начинает тебе изменять и становится непригодной для отношений. Нужно уметь проявить жёсткость!»

«Ну, и всё-таки, примерно? Если один пост – около страницы».

Алиса назвала цену.

«Это довольно много», – озабоченно признался Теон.

Она чуть не расхохоталась.

Ты ещё торговаться будешь? Прелесть.

Ах да, ещё в советах обязательно должно быть вечное: «И помни, бро: избегай меркантильных баб. Если она сразу просит заплатить за неё, настаивает на дорогом ресторане – знай: ей нужны только твои деньги!»

Интересно, кто-нибудь из аудитории Теона смог бы жить в её «мире наоборот»? В мире, где она, как преданный Дон-Кихот, вкладывается в свою прекрасную Дульсинею?

Разговор насчёт денег возник у них с Даниэлем только однажды. Вскоре после Рождества, оценив свои траты за прошедший месяц, Алиса слегка встревожилась. Она не нуждалась в деньгах – и знала, что не будет нуждаться, учитывая, под чьим покровительством в Гранд-Вавилоне находится, – но то, как стремительно и бездумно таяли её сбережения с момента знакомства с Даниэлем (таяли сугубо по её инициативе, конечно же), уже начинало настораживать. Она, конечно, понимала, в чём дело, какова позиция Даниэля по этому вопросу – но ей хотелось убедиться. Просто было интересно.

«Ты извини, что я спрашиваю, и не подумай, что это упрёк, – мягко, аккуратно начала она в тот вечер. – Но – на грубо-материальную тему. Каждый раз, когда мы видимся, за еду полностью плачу я – за продукты, за то, что заказываю. Если куда-то идём, тоже всегда плачу я. Мне это не в напряг, а в радость, хоть мы и часто встречаемся, подчеркну. Но просто хотелось бы уточнить – ты планируешь как-нибудь вкладываться, скидываться? Или, может, хотя бы иногда платить по очереди? Или…»

«Я не люблю такие разговоры, леди Райт, не люблю эту тему, – мгновенно помрачнев, отрезал Даниэль. – Не люблю, когда мне сначала помогают, а потом упрекают меня».

«Нет-нет, я совсем не упрекаю, говорю же! – начав паниковать от знакомой пустоты в его взгляде, всполошилась Алиса. – Просто хотела прояснить этот момент на будущее – на что мне рассчитывать, как планировать бюджет…»

«На то, что платить я не буду. Я никогда не плачу, никогда не скидываюсь, если меня куда-то зовут. А зовёшь меня ты, – спокойно и холодно проговорил он. Алиса кивнула. Очень просто, нагло, откровенно – и ожидаемо; в духе Даниэля и его надлома. В духе хищника. – Я никогда ни у кого ничего не прошу, никогда не беру в долг. Но и не возвращаю – тоже. Если ты с меня потребуешь что-то взамен – за то, что кормишь меня всё это время, например, или за трость, или ещё за какие-то подарки, – я скажу: да, хорошо, я верну! Потом. Когда будут деньги. По ситуации. – (Он странно улыбнулся, глядя на неё в упор). – Понимаешь?»

«И «потом» никогда не наступает», – догадалась Алиса – с чем-то на грани презрения и восхищения.

«Именно! Ты никогда из меня ничего не выбьешь. И никто не выбьет. Потому что вот это всё, – (он кивнул на тарелку с ужином), – твой выбор. Твой выбор – кормить меня, что-то дарить мне, куда-то меня водить. Не хочешь – не делай. Ты сама этого хочешь. Ты хочешь, а не я прошу. Я никогда ни от чего не отказываюсь – но я сам по себе. Я никогда никому просто так не помогаю – и от других этого не требую. Если они это по своей инициативе делают, это их выбор и их ответственность! Вот и всё».

Куда Теону до такого мастерства? Куда – до таких циничных левиафановых глубин, наполненных тьмой и холодом?

«Извини, но я хороший специалист с учёной степенью и немаленьким опытом, – непринуждённо ответила она, заворачивая за угол. Если это игра в «кто кого продавит», Теон явно взялся не за того противника. – Каждое редактирование – это время и усилия. Дешевле я работать не стану. Если цена тебя не устраивает, ищи другого исполнителя».

Вот только вряд ли под твоим окном собралась очередь из тех, кто жаждет возиться с твоими гениальными пикаперскими идеями.

«Хорошо, я подумаю, – поразмыслив, согласился он. – Если решусь, вышлю тебе пробный текст».

«Договорились».

Ну давай, переходи уже к тому, ради чего всё это затевалось, – с тоской думала она, бредя мимо сада. Сквозь чёрные заснеженные ветви деревьев пробивался мертвенно-белый свет фонарей, последний троллейбус, шурша колёсами, подобрался к остановке. Спроси, как у меня с Даниэлем, прощупай почву. Ты ведь ради этого написал.

«Как там у тебя с тем панком?» – якобы небрежно поинтересовался Теон.

[1] Мистер Белка (англ.).