Записки подменыша

Глава первая. Даниэль. Эпизод второй

Адам подъезжал; снег по-прежнему падал плотной пушистой стеной. Вздохнув, Алиса смахнула уведомления о сообщениях – от таксиста, который познакомился с ней в поездке до аэропорта и теперь то затевает с ней псевдофилософские монологи с кучей ошибок, то флиртует и намекающе сообщает, что его девушка дала ему добро на свободные отношения; от музыканта-тромбониста, который несколько лет сидел на мефедроне, – кажется, зовёт её на концерт Вагнера, воодушевлённый первой встречей; от Кэзухиро – переводчика с японского из “Terra Incognita”, с которым она периодически обменивалась фотографиями с шибари; от нервно-болтливого студентика, который старательно пытается зацепить её то статьями об архитектуре Гранд-Вавилона, то вульгарно-смешными видео из t****k; от военного, который заваливает её однообразно топорными «Как дела?» и «Чем занимаешься?»; от веб-дизайнера, который, пытаясь её впечатлить, начал читать её роман и в красках описывал, как «эти прыжки из прошлого в настоящее» вызывают «пожар в его теле», а откровенные сцены побуждают посмотреть «Пятьдесят оттенков серого» (весьма сомнительный комплимент – Алиса долго над ним смеялась)… О, а вот и другой студентик – довольно косноязычный, с синдромом дефицита внимания и парой интересных комплексов. Приглашает на каток.

Потом, всё потом. Сегодня Даниэль важнее.

Белая Хонда с номером 666 наконец подползла к обочине и взгромоздилась на утрамбованный снежный завал – неуклюже, как толстая ворона на ветку. Увидев Алису, водитель – пожилой, с жиденькой седой бородой и крупным носом – вышел и бросился открывать дверь. Они не обязаны это делать – но теперь всегда открывают двери, увидев её. Удобно.

Точнее, иногда удобно, иногда наоборот: долго и неловко. Но Алису всегда тянуло горько смеяться в такие моменты; вот что она получила, став собой нынешней. Великое сокровище – таксисты открывают ей двери, продавцы и официанты пытаются познакомиться.

Красота – что это вообще такое? Чудовище с семью головами и десятью рогами. С чашей, полной скверны блудодейства её.

Когда-то она не считала себя красивой.

– В переулок Оскара Уайльда, правильно, мисс? – пропыхтел Адам, глядя на неё в зеркало заднего вида. Глядя – с нотками восхищённо-голодной жадности. Алиса слишком привыкла к этому взгляду, чтобы его замечать.

Дело ведь не в том, как она выглядит. Даже не в том, как себя ведёт. Дело только в тёмном облаке, окутывающем её; в бездонной воронке, которую не видят люди.

От Адама пахло дешёвым стиральным порошком, по́том и похотью. Она вежливо кивнула.

– Да, пожалуйста.

Он завёл мотор, и мимо поплыли озарённые фонарями фасады Королевского проспекта. В густом жёлтом свете тонули барельефы и балкончики, вывески супермаркетов, кафе и салонов красоты. Откинувшись на спинку сиденья, Алиса достала наушники…

– Ох и снега навалило, мисс, скажите?! Не проехать!

…и убрала их обратно.

– Да уж. Погода странная.

– И пассажиры странные! – Адам коротко хохотнул. – До Вас вёз двух африканцев – с макияжем да в перьях, тьфу, смотреть тошно! Чучела. – (Он вполголоса выругался). – Простите. Вёз в Эдем. А они за поездку платить отказываются, представляете?! Отменили – якобы случайно – и говорят: нет, не будем платить. А я их уже почти довёз! Ну, высадил. Уже слышал про них, они вроде не первый раз таким промышляют.

– Может, они Вас не поняли? – засомневалась Алиса, машинально изобразив сочувствие. Лучше не задумываться о том, что могло двум чёрным трансвеститам понадобиться в таком глухом спальном районе, как Эдем. Ехали работать по заказу? – Языковой барьер…

– Э, нет, всё они поняли! О, да вон они стоят, видите?! Два клоуна!

Действительно – на тротуаре хмуро мёрзли два африканца, одетых во что-то странное и цветастое. Проехав мимо, Адам хмыкнул с удовлетворением победителя.

– А я им уже отзыв отрицательный написал – их теперь вообще никто не возьмёт, шарамыг. И правильно!.. Вот знаете, мисс, я каждый раз, как приезжаю в Гранд-Вавилон на заработки, с какой-нибудь подобной ерундой сталкиваюсь. Не поверите – каждый-каждый раз!

– А Вы не отсюда? – вежливо уточнила Алиса. Даниэль снова записал ей голосовое сообщение. И ещё одно. И ещё. Неужели и правда так нервничает? С чего вдруг?.. Судя по внешности и искусной непринуждённости в диалоге, такие встречи должны случаться у него нередко. Да что там – хоть каждый вечер.

Правда, некоторым людям даже тысяча встреч подряд не поможет расслабиться. Разве сама она раньше не была такой же?

Может, и была; может, нет. Я не помню. Ничего не помню.

– Не-ет! – весело протянул Адам, сворачивая в заснеженное сияние Западного проспекта. – Я издалека, а сюда к сыну в гости приезжаю. Он тут живёт. Айтишник.

– И даже в гостях работаете?

– Так а чего время терять?! Я, знаете, привык работать. Я же военный в отставке, полковник, – вдруг признался он. – Прошёл пару заварух – ну, сами понимаете, каких. Тяжело место найти после такого, никому мы особо не нужны. Сиди, по идее, да сиди дома, проедай пенсию – а я не хочу. Руки-ноги есть, машина есть – так чего бы и не потрудиться?

– Достойно, – оценила она, подбавив в голос восхищённой бархатистой мягкости. Адам просиял. – Номер ещё у Вас такой интересный, конечно…

– Хороший номер! – (Он хмыкнул, останавливаясь у перехода. Дворники остервенело оттирали лобовое стекло от снежных потёков. За белым пуховым занавесом скользил поток пешеходов – девушка с фиолетовыми волосами и накладными эльфийскими ушками, парень с гитарой за спиной, угрюмый бомж, похожий на Иуду с картины Караваджо. Типичная гранд-вавилонская толпа; а за ней – нежно-лиловый фасад с балкончиками, башенками и барельефами в виде ангелов и роз). – Самое то, чтобы отпугивать всяких там, знаете!.. Если ситуация какая-то проблемная – ну, копы или ещё что, – бывало, подъедешь, они увидят номер и сразу ну махать: езжай, езжай побыстрее, людей не расстраивай! Лишь бы спровадить, мне же лучше. А вот в Турции когда работал, например – там всем наплевать.

– Мусульмане, – кивнула Алиса. – Для них 666 не имеет такого значения.

– То-то и оно! Всё от культуры зависит… А Вы, наверное, учитель или журналист, мисс? – (Адам ещё раз жадно взглянул на неё в зеркало). – Манера говорить у Вас больно образованная.

– Переводчик.

– А где работаете?..

Они болтали всю дорогу – Адам явно уже забыл о своих неблагонадёжных пассажирах, Алиса просто купалась в лёгкой сюрреалистичности момента. Сообщения Даниэля были громко-яркими, эмоциональными – даже слишком эмоциональными, будто он репетировал выступление на сцене.

«Э-эх, стоя-ять вот теперь, жда-а-ать… КАК же я всё это не люблю, вот ЗНАЛА бы ты, ЗНАЛА бы!» – трагически восклицал он.

«Глупая привычка! И вот кто меня просил так рано выходить?!» – добавлял пару секунд спустя.

«Я, если что, короче, тут у выхода, где ступени, и… Ох, ну, надеюсь, ты меня найдёшь!»

«А тебе долго ещё?..»

«Слушай, да что за паника? Ничего плохого не случилось. Ты же не на час раньше пришёл, – успокаивающе написала Алиса, всё больше недоумевая. – Я уже почти на месте. Если хочешь, можешь пойти в пекарню и ждать там. Переулок Оскара Уайльда, дом 2».

В ответ Даниэль прислал обречённый стикер – голая кошка-сфинкс плакала, драматично упираясь лапой в стену.

«Чичас потеряюсь!»

Алиса улыбнулась, сражаясь с умилением. Да, это уже немного злит (потому что есть ведь онлайн-карты; да и вообще, где там теряться?..) – но умиления всё же больше.

Пока всё как она и думала – интересная, странная, ценная добыча. Непаханое поле для материнского инстинкта, ко всему прочему.

«Ну, тогда жди. Скоро буду. И зря ты так переживаешь, правда. Разве лучше было бы, если бы я раньше пришла и ждала?»

Мягкая подкалывающая провокация. Но нет – в своей панике Даниэль был непреклонен.

– Нет! Все должны приходить вовремя! – сурово, подчёркнуто низким тембром записал он. Оперный певец распевается; судья готовится зачитать приговор. До чего сильный, выразительный голос. Ему бы выступать на сцене, а не… Где он там работает? Кажется, что-то скучно-офисное.

«Минута в минуту? – смеясь, уточнила Алиса. – Но так не бывает. Мы же не в математической абстракции живём. И люди – не роботы».

– А жаль! – энергично воскликнул Даниэль в ответном голосовом. – Я хотел бы стать роботом. Эмоции и страсти только мешают. Протоколы! Нашим поведением должны управлять про-то-ко-лы – тогда бы не было проблем!

Голос по-лисьи виляет в весёлом балагурстве – но откуда же тогда ощущение, что он вполне всерьёз? Выходя из такси и прощаясь с полковником в отставке, Алиса чувствовала, что ещё больше заинтригована.

Снег вихрился и сверкал перед узкими кокетливыми фасадами – розовым, жёлтым, тёмно-рыжим; разница их оттенков размывалась темнотой и тусклым светом фонарей. Возле метро, как всегда, было шумно. Мальчишка-мигрант трогательно пел что-то, отдалённо напоминающее рождественский псалом, торговали вязаными носками, шалями, сувенирами и горячей выпечкой. Трое пьяниц громко выясняли отношения у круглосуточной забегаловки. Дворник с каменно-невозмутимым лицом сгребал снег лопатой. Идти, перемешивая ногами рыхлую кашу, было сложновато. Алиса вдохнула тяжёлую, густо-жирную смесь образов и запахов. Вон та девушка на ломаном английском рассказывает приятельнице-иностранке, что “that guy behaved… you know, he behaved just like my dad”[1]. Краснолицый толстяк хватается за сердце, чувствуя невнятную боль, и с досадой думает, что сегодня хорошо бы обойтись без алкоголя. Усталая женщина-психиатр курит после работы, напитавшись чужой болью, и звонит в салон красоты, чтобы записаться на маникюр.

Истории, истории, невыносимая тяжесть города. С каждым днём она всё острее чувствовала его глубокое нервное дыхание, его надсадный пульс. С каждым днём – с тех пор, как время потеряло смысл.

Новое сообщение, и ещё одно – снова. Не Даниэль; Алиса смахнула уведомления, едва удостоив их взглядом. Один из её «рабов» по переписке. Многие мальчики, сломленные одиночеством или просто влекомые любопытством и банальной похотью, падают в волны Интернета в поисках доминирования от более взрослой дамы. Это давно не было для неё чем-то новым – и давно наскучило. Бесчисленные наследники персонажа, которого она когда-то называла Полем-младшим – и который канул в забвение. Бабочки-однодневки. Всё одно и то же – одни и те же слова, задания и приказы, звонки и фотографии, скучные неумелые встречи (до них доходит редко – мальчикам слишком страшно переходить от виртуальных мечтаний к реальности). Она уже давно не испытывала к таким ситуациям никакого интереса – и развивала их просто фоном, будто включая приглушённую приятно-безликую музыку.

Впрочем, этот мальчик – весьма дисциплинированный раб. Восемнадцатилетний девственник. Для него всё это явно в новинку – он ловит каждое её слово, робко расспрашивает, выполняет задания со щенячьим восторгом и рвением первоклассника. Алиса вздохнула, отключая уведомления из этого мессенджера. Даниэлю не нужно замечать фото голого парня на коленях. Задание предсказуемое, и выполнено правильно – но очень уж топорно, без изюминки, без малейшей игривости в позе, с неподвижным, будто на фото для документов, лицом. Ещё и этот ужасный общажный фон – веник, ведро с тряпкой, стол, обильно присыпанный мусором… И мог бы хоть снять трусы и штаны, а не просто спустить. Никакого эстетического чутья.

– Я настолько незаметный, да? Нет, я, конечно, понимаю, что незаметный – но чтобы настолько!..

Алиса остановилась, улыбаясь. Даниэль шагнул ей навстречу, благоухая элегантно-дразнящим шипровым парфюмом и холодом. Полы его длинного чёрного пальто при ходьбе развевались, как крылья летучей мыши или плащ вампира из старой оперы; пряди каштановой чёлки наползали на глаза – странные, нездорово блестящие глаза дикой кошки. Какого они цвета? В полумраке трудно разобрать. Кажется, что всех цветов сразу, – переливчатый опал. И совершенно кошачьи по форме – томный восточный миндаль, терпкие пряности. Сине-фиолетовый шарф – цвета сумерек – лежит на плечах, щегольски лаская ткань пальто кистями. На руках скромные шерстяные митенки – неожиданно скромные на фоне такого стильного наряда. Сюда бы подошла кожа – или дорогая замша.

Даниэль картинно поклонился, согнув руку в локте, и убрал в карман телефон. В свете фонаря серебром блеснули «гвоздики» в левой брови, серёжка в ухе, начищенный до блеска носок узкого ботинка. Чёрт возьми, даже в том, как эти туго зашнурованные изящные ботинки обхватывают его ноги, есть что-то эротичное. В центре гладкого высокого лба набит крошечный крест, который она почему-то не заметила на фото; перевёрнутый крест – знак чего? Отвержения религии? Протеста? Асоциальности? Сколько мелких продуманных деталей. Витраж, гобелен, актёр на сцене. Чувственно-пухлые яркие губы растянуты в улыбке – напряжённо-вопросительной. Алиса жадно вдыхала его запах; ликование голода уже подсказывало, что она пришла не зря.

– О нет, тебя трудно не заметить. Извини. – (Она с некоторым трудом оторвала взгляд от его лица, изображая растерянное смущение). – Думала, ты ждёшь у выхода из метро – а ты, получается, подошёл ко входу. Идём?

Всё же фото не врали – что-то даже преуменьшили. Сияющее, удивительно красивое лицо. В такой красоте есть что-то жуткое; но что? Лихорадочный блеск глаз? Странная смесь нежности и опасной силы в стройном теле под пальто? Да, реальность, в отличие от вылизанных обработкой фото, грешит мелкими изъянами – пара прыщиков, лёгкая обветренность губ, раскрасневшиеся от холода щёки. Но почему-то так потрясение ещё сильнее.

Проклятье. Прозвучит безумно, но ведь он почти так же красив, как…

Нет.

…как Ноэль.

Или даже больше. Только – совсем другой красотой. Не печальной, как озеро при свете луны, а жгучей и разрушительной. Роза, изъеденная червями; роза, охваченная пламенем.

– Ну-ну, всё с тобой понятно! Прошла мимо меня, значит! – в весёлом возмущении воскликнул Даниэль. Его гибкий голос скользнул из низа вверх – от почти-баса до шутливо-обиженного почти-фальцета. Чуть капризные интонации; жалобы скрипки. – Я тебя даже окликнул – а ты идёшь себе дальше и идёшь!

– Прости, я…

– Я, пока тебя ждал, даже записал сторис, прикинь?! Впервые за сто лет записал! Ну, то есть года за два, не меньше. Аж забыл уже, как они делаются!

– В i********: записал?

– Нет, в f*******:. – (Они пошли рядом, пробираясь через толпу. Даниэль плыл по рыхлому снегу походкой небрежного франта – широкими энергичными шагами; только трости и цилиндра не хватает. Алиса едва поспевала за ним). – Ну, просто я хожу что-то, хожу вокруг этого метро, а напротив – собор, рынок, вон тот памятник… Чего бы, думаю, и не записать? Гуляю же всё-таки в красивом месте. От собственной, блин, тупой привычки приходить за тысячу лет!..

Он засмеялся – легко и звонко, но как-то нервно. Неужели до сих пор переживает из-за того, что пораньше пришёл? Откуда же эта зацикленность?

– Я, по-моему, вообще никогда не записывала сторис, – призналась Алиса, когда они уже приближались к красно-белой вывеске пекарни, оплетённой рождественскими венками в золотых бантиках и шарах. – А в i********: меня и вовсе нет.

– Вот-вот, у меня почти то же самое! – взбудораженно подхватил он. – Ну, то есть я там есть, но чисто формально – пользуюсь им чисто как мессенджером. Так и не понял, честно говоря, прикола – чего все им так восхищаются… Ну, и вообще я очень одобряю технологии, я за прогресс и вот это вот всё, но сам в этом плане тот ещё дряхлый дед! Пользуюсь всем этим очень ограниченно.

– То же самое, – кивнула Алиса. – Помню, когда-то даже сенсорный телефон у меня появился на порядок позже, чем у остальных. Я ходила себе и ходила с кнопочным. Просто не видела в этом смысла.

– Вот-вот! Понимаю. – (Даниэль рассмеялся, не замедляя шаг. Смех прозвучал весело, мелодично и вкрадчиво, опаляя солнечным жаром, – но тоже как-то нервно и болезненно, взахлёб. Будто шут тонет, жадно хватая ртом воздух вперемешку с водой – и из последних сил старается потешить публику). – Я штуки вроде сторис делаю прям в исключительных случаях. И посты тоже редко выкладываю – только если фото какие-то очень удачные, с фотосессий, например. Ты же смотрела мою страницу в f*******:, да? Это просто летопись моей жизни, если полистать, серьёзно – полноценная летопись!.. От тех времён, когда я был панком и ходил с ирокезом, до нынешних. Ну, знаешь – “Destro-o-oy everything!..”[2]

Он прохрипел этот бунтарский лозунг в сдавленном выдохе – так, как если бы пел на сцене, беснуясь с электрогитарой, в цепях и коже, – и снова расхохотался, сверкая белыми зубами. Алиса улыбнулась, сражённая тугими цветными волнами его обаяния – взволнованно-текучих ассоциаций, красивой и злой энергии, которой, пожалуй, действительно хватило бы на то, чтобы разрушить всё сущее.

В переписке Даниэль упоминал своё панковское прошлое, но очень вскользь. Она задумалась.

– Страницу смотрела, конечно. Но не очень далеко листала, извини. – (Он цокнул языком, снова шутливо изображая возмущение – будто спрашивая: серьёзно?! Да как можно не изучить в деталях жизнь такого удивительного существа, как я?!). – А что касается постов – не знаю… С одной стороны, это, конечно, хорошо: всё сохраняется – разные ситуации, разные этапы жизни. С другой…

– Да-да, я поэтому ничего и не удаляю! – жарко перебил Даниэль.

– …с другой – я, например, нечасто делаю посты с собой, со своими фото. Люблю снимать город или других людей, а собственные фотографии – ну, такое… Отчасти поэтому не рвусь в i********:. Из-за культа самолюбования, который там царит.

– Ну, не знаю, по-моему, регулярно выкладывать свои фоточки – это ещё не самолюбование. Особенно если это такие фоточки-красоточки, как в моём случае! – (Даниэль хмыкнул. Фоточки-красоточки. Интересно, он это в шутку, всерьёз – или всё сразу?). – Вот если человек уже явно на этом зацикливается – тогда да. Хотя опять же – это ведь личное дело каждого. Я всегда говорю так: человек выбирает – раб повинуется!

А кем ты считаешь себя? – подумала Алиса, глядя на пляску снежинок в ночном небе. Кем – вот что важно. Рабом или человеком? И разве раб – уже не человек? А если все люди – рабы?..

– Интересная сентенция, – оценила она вслух. Большего и не нужно: высказаться Даниэлю явно важнее, чем выслушать другого, – сколько бы он ни твердил, что «будет с радостью впитывать от неё информацию» и «хорошо умеет слушать». Он – из тех ярких шумных птиц, которые кричат, не умолкая, и всё сводят к себе; это понятно с первых слов. Гроза, а не тихий благодатный дождик.

И ещё – понятно, почему в сообщениях он ставит восклицательные знаки. Каждая его фраза звучит ярко и возбуждённо – то ли как военная команда, то ли как реплика актёра со сцены.

Актёра. Пока они, болтая о соцсетях и селфи-зависимости, заходили в манящее тепло пекарни, Алису почему-то не покидал этот образ – образ сцены, красно-золотого занавеса.

Или, скорее, зелёно-золотого. Больше подошло бы к его глазам.

– Что будешь? – спросила Алиса, подойдя к витрине, где выстроились искусительные шеренги булочек, круассанов и тортов. Даниэль пожал плечами, едва скользнув по витрине взглядом. В крошечной уютной пекарне словно было слишком мало места для его статной фигуры в пальто; среди заурядных пуховиков, курток и шапок с помпонами он казался чёрным лебедем среди уток.

– Не знаю, выбирай сама… Так вот, по поводу визуального контента – я с тобой и согласен, и не согласен. С одной стороны – да, это, наверное, влияет на то, насколько люди способны воспринимать большие объёмы информации. С другой – разве всё дело не в том, что эти большие объёмы просто больше не нужны? Цифровизация так развилась в последние годы, ритм жизни так изменился, что…

– Извини, то есть вообще никаких предпочтений? Ну там – сладкое, несладкое? – перебила Алиса, специально прерывая поток научно-популярной болтовни Даниэля – и с удовольствием наблюдая, как он растерянно хмурится. – Заказываю то же, что себе?

– Да, если тебе не сложно, пожалуйста! – протараторил он, одним томным рывком стягивая присыпанный снегом шарф. – Я терпеть не могу выбирать, не умею этого, никогда этого не делаю!.. Ну, то есть, если человек хочет куда-то пойти, что-то купить, чем-то заняться, я просто говорю: да, давай. И подстраиваюсь под ситуацию. Ну, либо отказываюсь – и тоже подстраиваюсь… А тебе нравится, как я выгляжу?

– Конечно. Очень, – чуть озадаченная резкостью этого кокетливого перехода, кивнула Алиса. – Не зря же ты так долго собирался… Две булочки с корицей и фисташковым кремом и два латте с миндальным сиропом, пожалуйста!

Сладкое. В этом вечере должно быть много сладкого – ибо трудно представить что-нибудь слаще того, как он расстёгивает пальто своими длинными пальцами, не прекращая по-сорочьи стрекотать.

– Офигенное пальто, правда же?! Оно вообще-то не новое – я его, кажется, нашёл в чьём-то старом шкафу. И… Ох, а как ты думаешь, оно туда влезет? Не слишком длинное?

Даниэль озабоченно покосился на крючок, вбитый в непритязательную кирпичную стену. Расстояние от крючка до пола, действительно, вряд ли было рассчитано на столь аристократически внушительное одеяние.

– Мне кажется, должно влезть, хоть и впритык… Ох, ну а я чувствую себя просто крестьянкой рядом с лордом! – улыбаясь, отметила Алиса – и смахнула пылинку со своего простого голубого джемпера. На самом деле, в большинстве случаев совсем неважно, кто во что одет; но, если сказать это Даниэлю, который явно нездорово сфокусирован на своей одежде и внешности в целом, – он явно начнёт яростно спорить. Может, даже слегка разозлится – а это сейчас ни к чему.

– Как тебе? – обольстительно улыбаясь краешками губ, спросил Даниэль – и повёл ладонью сверху вниз, демонстрируя себя, как картину. Смешной, нарциссический жест – но сражаться с голодом всё сложнее. Какая странная, бьющая по глазам, опасная красота. Она задержала дыхание, представляя, как впивается губами в нежную шелковистую шею под воротничком чёрной рубашки, как снимает с него этот тёмно-серый старомодный пиджак из грубой ткани, этот чёрный бархатный жилет… Теперь Даниэль был похож уже не на актёра, а на модель из ретро-журнала годов восьмидесятых. Или на томно-соблазнительного певца-бунтаря вроде ребят из Depeche Mode в юности.

Наверное, он хорошо поёт.

Чёртова нимфа. Мадонна с грубо набитыми косыми крестами на тыльной стороне ладоней. Забавляясь этими мыслями, Алиса сдержанно ответила:

– Впечатляет. Ты любишь историю, да? Всё такое… винтажное.

– Я обожаю историю! – (Глаза Даниэля блеснули каким-то весёлым намёком – будто он понял, почему она не стала лишний раз заваливать его комплиментами и тешить его эгоцентризм). – Вот этот жилет – британский жилет времён Первой мировой, тогда такие носили. В Гранд-Вавилоне много таких вещей можно купить за бесценок. А ещё очень хочу себе ботфорты – высокие такие, можно даже со шпорами! Они сюда подойдут, скажи же?..

– Заберёшь заказ? – промурлыкала Алиса, стараясь не рассмеяться из-за того, что он даже довольно размытый вопрос об истории свёл к своей внешности и одежде. Казалось бы, диагноз очевиден – запущенная самовлюблённость. Но откуда тогда эта неуверенная жажда одобрения, это постоянное выпрашивание похвалы?

– Ох, точно!.. – (Отчего-то слегка смутившись, Даниэль принёс на столик поднос. Две булочки аппетитно поблёскивали зелёными мантиями из фисташкового крема; на белой пушистой пенке латте, как водится, нарисовали сердечки. Алиса почему-то заранее поняла, что Даниэль не догадается, где взять одноразовые приборы, – поэтому взяла их сама). – Так вот, про ботфорты. Мне тут один человек показал рынок со всякими ценными старыми вещами – на этой станции метро, как же её?.. Забыл! В общем, не суть. И там, знаешь, чего только нет! Цилиндры, котелки, плащи, камзолы – и эти, как их… Ну, в чём раньше чиновники ходили, например?

– Сюртуки? Шинели?

– Да-да, вот! – (Он щёлкнул пальцами, вскинув брови – красивые чёрные брови, аккуратно и нежно очерченные. Алиса впервые всмотрелась в его глаза. Всё же как странно; переливчатость опала. Издали они кажутся то ли зелёными, то ли желтоватыми, как у лисы или кошки; но, если приглядеться, правый – серо-зелёный, хотя на свету отливает тёмно-голубым, как небо перед дождём, а левый – зеленее, темнее. Трава, ядовитое зелье – и с карим пятнышком возле зрачка, с тёмными крапинками, похожими на дурманные маковые зёрна. Причудливая смесь, круговорот оттенков; как это называется – гетерохромия? На фото она не замечала). – И там это всё можно купить за бесценок – два, три евро, представляешь?! Потому что это никому не надо! Мины времён Второй мировой лежат, мушкеты века семнадцатого, рапиры затуплённые – и ничего никому… И трости! – (Голос Даниэля рванулся вверх в приступе страстного желания. Он возбуждённо всплеснул руками, на миг оторвавшись от поедания булочки, уже половину которой уничтожил – быстро и без единого комментария. Алиса ещё не прикасалась к своей булочке, степенно размешивая сироп в кофе – и прикусила губу, чтобы не улыбнуться). – О да, вот трость я хочу, пожалуй, больше всего! Знаешь, из тех, от которых можно отсоединить вот эту рукоятку – ну, набалдашник – и…

– А, трость со шпагой внутри?

– Да, да, со скрытым клинком! Я видел их там целую кучу – с золотым покрытием, с серебряным… И тоже ну о-очень дёшево! Как подкоплю, обязательно возьму себе. С этим пальто она будет шикарно смотреться.

– На «фоточках-красоточках», – хихикнув, сказала Алиса.

– Именно! – (Даниэль важно кивнул, улыбаясь – явно нисколько не обиженный её мягким подколом. А потом – парой жадных атак добил булочку и кофе. Алиса вздохнула. Наверное, стоило отпустить свой материнский инстинкт и накормить его чем-то более внушительным – такого красивого, такого голодного. Желательно – за свой счёт). – Только в здешнем климате мне, конечно, страшновато с ней ходить. Осенью грязь и дожди, зимой эта слякоть дебильная и иногда снег мокрый, все дела…

– Ну, что поделать. Красота требует жертв, – произнесла она, почему-то думая о том, что «человек», показавший ему этот рынок антиквариата, – наверняка девушка. Вокруг него должно быть очень, очень много девушек. В этих обольстительных кошачьих глазах, в журчащих переливах этого голоса так легко потеряться.

Потеряться – а что потом? Обнаружить себя в другой, более тёмной чаще?.. Эта щегольская зацикленность на одежде и «вещная», сведённая к сорочьему материализму любовь к истории, конечно, забавна; но – хочется копнуть глубже.

– Но ты не боишься покупать эту трость с клинком? Ну, то есть – это законно? – уточнила она, аккуратно прерывая очередную волну его ассоциативной болтовни. – Потому что – всё-таки ведь оружие…

– А, да он же затуплённый! – отмахнулся Даниэль. – Просто железка, ты им ничего не сделаешь. Все это, к сожалению, воспринимают как старый хлам… Хотя настоящее историческое холодное оружие мне бы тоже, конечно, хотелось! Меч-двуручник какой-нибудь. Или стилет.

Он ухмыльнулся. Теперь в изгибе его красивых губ было что-то пугающее.

– А ты не хочешь заниматься исторической реконструкцией? – спросила Алиса. – С такой-то любовью к старине.

Почему-то ей захотелось увести разговор от темы оружия – хотя тёмная злая жадность, на миг проступившая в лице Даниэля, лишь усилила её голод. Голод, отражённый в голоде.

Что, если это юное прекрасное существо тоже жаждет крови – только более буквально, чем она? Он писал, что его прошлое полно насилия, что он не любит о нём вспоминать, что с драками и приступами гнева навсегда покончено, – но так ли это?

– Ой, очень хотел бы, конечно! – оживился Даниэль. – Если бы подобралась подходящая компания, обязательно занялся бы. А один я ничего не делаю. – (Значимая фраза. Алиса молча кивнула, поставив мысленную галочку). – И ещё, знаешь, цилиндр хочется – чтобы делать вот так при встрече со знакомыми! – (Хмыкнув, Даниэль склонил голову и игриво приподнял воображаемую шляпу. Тусклые маленькие цифры 1312 над его левой бровью занимали Алису не меньше перевёрнутого креста на лбу – но она твёрдо решила не спрашивать, что это значит. Вопрос, вызывающий тошноту и чувство сведённых скул у любого человека с татуировками). – Я ебанутый, да?

Мягко-мягко, мурча – шёлком по голой коже, до мурашек. Очень кокетливый вопрос.

– Нет, почему же? Я понимаю. В исторической одежде правда есть что-то очаровательное. В викторианской эпохе, например…

– Викторианской, – слегка нахмурившись, повторил Даниэль. Он ведь без образования, – напомнила себе Алиса. То ли только школу закончил, то ли школу и кое-как – колледж. Из университета, кажется, отчислился. С такими темами нужно быть аккуратнее, чтобы его не напугать и не оттолкнуть. – Это же девятнадцатый век, да?

– Да, бо́льшая часть девятнадцатого века. Эпоха королевы Виктории, период расцвета Англии, её владычества на море…

– Да-да-да, промышленная революция, колонии и вот это вот всё, верно? – закивал Даниэль. Пушистые пряди чёлки упали ему на глаза; он зачесал их назад пятернёй – резким, но убийственно стильным движением. Алиса вдруг заметила, что его щёки горят как-то слишком уж ярко, а на лбу поблёскивает испарина. Заболевает?.. – Да, что-то такое мне нравится. Хотя ещё очень нравится восемнадцатый век – одежда времён Великой французской революции, например. Вот эти их шляпы с плюмажами, ботфорты… Я как раз недавно проходил одну игру, где нужно участвовать в этой революции, болтал со всеми ребятами, которые там имели вес – ну, с Робеспьером, Дантоном, Маратом. И офигел от того, как там прорисована каждая деталь одежды, обуви, оружия! – (Кошачьи глаза восхищённо распахнулись – две разноцветных манящих пропасти). – Есть, конечно, стереотип, что игры – это только про развлечение, про экшн. Но на самом деле оттуда очень много ценных знаний об истории можно почерпнуть. Там есть отрывки реальных документов, воссозданы некоторые ситуации – штурм Бастилии, например, или казнь Людовика… Как его номер, не напомнишь? Вечно путаюсь в этих Людовиках!

– Шестнадцатый, – зачарованно наблюдая за его лицом и живыми жестами, подсказала Алиса. Он то загибает пальцы, перечисляя что-то, то с небрежным изяществом взмахивает кистью, то очерчивает воображаемые контуры предметов, то поправляет волосы. Гибкая гибельная пляска пантеры; изысканные изгибы змеи, гипнотизирующей жертву. Но, чёрт возьми, до чего же приятно на него смотреть. – Ещё бы в них не путаться.

– Да-да, вот!.. Ну, и я в основном благодаря играм и начинал интересоваться историей – что-то читать, смотреть. Мне обычно скучно системно что-то изучать – ну, знаешь, от корки до корки, – а вот если по какой-то любимой вселенной, то пожалуйста! Проходил вторую часть Assassin’s Creed[3], например – и начал волей-неволей копать про Италию эпохи Ренессанса. Флоренция, Венеция, вот это вот всё…

– О… – улыбаясь, произнесла Алиса. Даниэль ласково прищурился.

– Ага, я помню, что у тебя особые взаимоотношения с этой темой! Так вот – там ты и видишь все эти узкие итальянские улочки, и с династией Медичи взаимодействуешь, и с династией Борджиа, с Да Винчи… – (Красивые руки Даниэля метались над столом, как белые птицы с чёрными крестами на спинах). – И ещё это всё вписано в реальные исторические события. Главный герой, Эцио Аудиторе – глава ордена ассасинов в Италии. Ну, то есть он там не сразу становится их главой, но тем не менее. А главные враги ассасинов – орден тамплиеров. А ты явно знаешь, как сильно тамплиеры влияли тогда на всю политику!.. Так вот, Эцио мстит за смерть отца и братьев, но…

Замелькал пёстрый узор имён, мест, событий – реальных и выдуманных; Даниэль так вдохновенно пересказывал игру, что Алиса ощутила что-то на грани с умилением. Его лицо стало ещё прекраснее – озарилось изнутри каким-то странным – почти влюблённым? – светом. Ей лишь изредка удавалось вставить какой-нибудь комментарий в его нервно-радостную болтовню – и ни разу не удалось закончить реплику: её неизбежно перебивали. В конце концов, она решила ограничиться кивками, восклицаниями и междометиями – и терпеливо ждала, пока поток ассоциаций Даниэля, который отвлекался на всё новые и новые детали, рисуя в воздухе всё новые и новые кружки, спирали и линии, иссякнет.

[1] «Тот парень, он вёл себя… Ну, знаешь, он вёл себя как мой папа» (англ.).

[2] «Разрушь всё!» (англ.).

[3] Assassin’s Creed («Кредо убийцы», англ.) – серия компьютерных игр.