Нечаянная страсть Гордона

Глава 2

Много лет назад

Сколько себя помню, я занималась спортом во всех его проявлениях и ипостасях. Даже ходить везде пешком старалась, чтобы незримо бороться со своей фигурой. Увы, она боролась со мной намного успешнее. Изматывая себя до седьмого пота, я приходила домой, терпела, убеждала себя, уговаривала… и вечером топала к проклятому холодильнику. Неработающая мама проводила все свободное время у плиты, и вкусняшек было хоть отбавляй. Потом размножились пекарни, благоухающие плюшками-ватрушками, в магазинах появились полки-холодильники с готовой едой, обжигающей воображение, и я сдалась. Нет, бегать трусцой я не прекратила и ноги задирать на подоконник, устраивать шпагаты и прочее, только успокоилась внутри, смирившись с тем, что я пухляшка. Обзывательства сыпались, лицо мое кривилось, учебники летели в головы противным мальчишкам, но жизнь продолжалась!

Надо сказать, что только в этом вопросе было тяжко, потому что в медунивер пошла сознательно и с хорошими выпускными баллами, и закончила тот отлично. Работу предлагали всякую и везде. За копейки-то приглашать неполированного интерна! Перетерпела интернатуру в городской травме, а вот ординатором я нашла место по душе. Ближнее Подмосковье, рощица рядом город не большой, рядом несколько поселков, полчаса по трассе от дома. Если случай был тяжелым, то спецмашиной забирали пациента в столицу. Сама больница не большая… Так-с, это я уже победы перечисляю, а были и драматичные сюжеты в жизни пышки-Ксюшки.

Мне шестнадцать, и мы живем неподалеку от столицы. Воинская часть, где служит отец, под городом. Я часто бываю у него на службе, вижу бравых солдатиков, новобранцев, даже на смотры прихожу. Когда отец командует на плацу, вытягиваясь по струнке и отдавая честь… в этом есть определенный шарм для девчонки. Настоящий мужчина… подтянутый, выбритый, опрятный и красивый. Для девочки папа – лучший мужчина. Тогда я и не подозревала, что в жизни может появиться кто-то другой, или хотя бы понравиться. Одноклассники не блистали умом и думали только о том, как бы совокупляться. Мой организм вырос раньше меня, голова же решила миновать период юной беспечности.

- Ксюша, лети к тете Кате и принеси изюм!

- Пирожки? – заглядываю в кухню, видя, как мама раскатывает тесто на столе.

- Пирог! К отцу друг приедет. Когда-то служили в Прибалтике. Просил, чтоб на столе был порядок.

- Лады! – собираюсь и выскакиваю к маминой подружке в соседний дом. Устраивать стол для кого-то из папиных друзей было дело обычным. По службе к нему часто приходили и по одиночке, и семьями.

Вечер проходит как обычно, но мама почему-то спать не ложилась допоздна. Все кашеварила.

На следующий день стол действительно ломился от блюд, и на пороге нашей квартиры появился мужчина… Поначалу, пока я не разглядела его толком в прихожей, он казался обычным. Радостная встреча с отцом, похлопывание друг друга по плечам, но когда он прошел в комнату… я обмерла. Такого красивого человека я никогда не встречала в своей жизни.

Темная щетина по всему подбородку была идеально ровной и плавно переходила в темные волосы. Высокий лоб, прямой нос, резко очерченные скулы и невероятной красоты серо-зеленые, отдающие изумрудами глаза. Он был рослый, выше папы на две головы, и плечи, казалось, готовы разорвать белоснежную футболку. Не в форме, значит, навряд ли военный. По рукам шли татуировки с замысловатыми узорами, и мышцы перекатывались, очерчивая идеальный рельеф.

- Знакомьтесь, девчонки, Виктор! – произнес отец, и это все, что я слышала в тот вечер, потому что уши заложило, и разум превратился в желе. Я только и могла, что глазеть на этого красавчика, спохватываться, одергивать себя и вздыхать. Он был таким… невообразимо прекрасным, взрослым, не похожим на моего отца и ни на кого вообще. Низкий бархатный голос вышибал из меня последний дух, не позволяя двинуться с места или уйти. В те годы я не думала, что стану всерьез врачом, но свое состояние оценивала, как крайнюю степень влюбленности. Диагнозы мне давались хорошо уже тогда.

Вечер я просидела каменной скалой, жуя ароматный мамин пирог, полыхая внутри и понимая, что настолько взрослого и красивого мужчину интересовать такая как я просто не может, кроме того я просто малолетняя толстушка. Мир расплывался в моей голове в бесформенное месиво несправедливости и лжи. Зачем только я вообще увидела этого человека? Чтобы всю жизнь понимать свою неполноценность? Виктор приезжал еще пару раз до моего совершеннолетия, но встречи эти приносили мне неизменное разочарование. В себе, в своей внешности, которая просто не позволяла мне и слова толком вымолвить. Тупо хлопая глазами, я продолжала томно пялится на очаровательного гостя и тихо страдать.

Он же как назло, и не смотрел на меня. Специально, или же, чтоб не смущать меня, но не смотрел. Разговоры о его фирме, которую он завел в столице, что-то по строительству, потом перешли на политику, вспомнили службу в Таллине… Все как обычно, но тогда я окончательно поняла, насколько мои желания отличаются от настоящего.

В свои неполные двадцать я с горя согласилась на печальный роман с однокурсником, и пережив то, что называют «первым разом», перестала отвечать на телефонные звонки. Может, он и планировал продолжение, но того ужаса для себя больше не желала. Тонна смущения, ничего похожего на возбуждение и душное понимание, что я совершаю ошибку… Спустя год все повторилось со сменой объекта, и я решила заняться исключительно учебой. Она давалась мне легко, ведь шла специализация, миллионы общих терминов были позади, и я занималась тем, в чем стала не плохо разбираться. Практика, письменные работы, удачные случаи – во многом мне выпадала возможность показать свои знания и умения. Жизнь наполнилась интересами, знакомствами, любимым делом, но мужчин в ней не наблюдалось. Совсем. Даже оказываясь с подругами в заведении, где все пляшут и смеются, флиртуют и пьют, я умудрялась каждый раз уходить оттуда в гордом одиночестве.

Вздохнув и тряхнув головой, я заглушаю двигатель. Нет желания въезжать на территорию родительского коттеджа, так мне кажется будет удобнее и быстрее сбежать с этого мероприятия. Вечерний воздух приятно холодит кожу шеи и плеч. Лишь бы комарье не заело. При своих пышных формах я имею невыносимо чувствительную кожу, и вынужденно живу неженкой, не упуская из виду качественные кремы и натуральную косметику.

Шагаю в приоткрытую калитку и пересекаю красивую зеленую лужайку, заботливо выстригаемую отцом. На территории замечаю припаркованный джип. Большой, черный, с наглухо тонированными стеклами. Значит, очередной папин гость прибыл… С тех пор, как батюшка вышел на пенсию, к нему зачастили армейские друзья. Многочасовые обсуждения, как что построить своими руками, где посадить елки, где помидоры… Загородная жизнь, одним словом. Им с мамой всегда удается найти себе занятия, разные, но интересные обоим.

- Привет, мам, пап… - обреченно выдыхаю, проходя в гостиную и опускаясь на мягкий диван.

Расслабленно закидываю ногу на ногу, чуть поправив подол широкого сарафана. Август стоит жаркий, можно не таскать на себе лишних вещей. Как-то упустила я момент, когда на меня уставились три пары удивленных глаз. И одна из этих пар – сказочно-изумрудные озера, с интересом шарящие по мне своими очаровательными брызгами.

- Здравствуйте, - выдавливаю, усаживаясь скромнее.

Будто поперхнувшееся, сердце принимается отчаянно набирать обороты, и на мои щеки ползет предательский румянец. Вот она истина и гром с молниями в одном флаконе! Его мне только не хватало для классической укоризны! Не изменился ни капли, все такой же поджарый, до невозможности симпатичный, смугловатый, ну, блииин… Виктор застывает напротив, на другой части дивана, и неизвестно, сколько бы мы так сидели, если бы не батюшка.

- Явилась! Вот, Витек, смотри какой у меня личный врач в семье живет! – заполняет комнату грубоватой звучной рекламой, а я замечаю, что у Виктора припухла губа.

Взгляд невольно приковывает его лицо, страдальчески-уставшее, и как истинная любопышка, приглядываюсь. Да это та же губа, что я сшила час назад! А там и десна! Как он мог тут оказаться?

- Виктор попал в ситуацию… - начал было отец, но мужчина жестом постарался его остановить.

- Вот, холодный сок, - протягивает мама стакан, но смолчать я никак не могу.

- Только теплое, ни горячее, ни холодное и желательно с фурацилином, раз уж Вы не остались в отделении, то хотя бы не угробьте себя до утра. – выдаю, укладывая руки на груди. – Думаю, увижу Вас утром с приличными тридцатью девятью на термометре. – прищуриваюсь наметанным глазом, подмечая, что на лбу у мужчины испарина. – Мам, ему бы парацетамол. Я привозила Вам в прошлый раз в сиропе.

- Так я же болел! – выдает батюшка, поднимаясь с дивана. – Надо в аптеку сгонять!

Виктор принимается мотать головой и взмахивает руками, чтобы остановить порывы моих родителей. Он явно не может толком говорить. Не мудрено, во рту швы. Представляю, как ему сейчас больно. Обезболивание скорее всего уже отпустило, но этот брутал явно отказался принять болеутоляющее.

- Сейчас принесу. В моей аптечке есть. – встаю, поправляя сарафан.

Виктор подскакивает вместе со мной, но я уже огибаю мягкий уголок, устремляясь к двери. Бегом на воздух! На крыльце он ловит мой локоть, разворачивая к себе, и от смущения меня просто опрокидывает в краску. Щеки пылают, как у подростка!

- Не надо… - вяло говорит, глядя умоляюще.

- Температура поднимается уже, я вижу это, все же работаю не первую неделю. К утру Вы не сможете даже рта открыть, не то, чтобы куда-то ехать. – отвечаю на множество его немых вопросов, упреждая сопротивление. – Если хотите нормально поесть и выспаться этой ночью, то придется принять сироп и вытерпеть укол. Согласны? Как я понимаю, Вы воочию убедились в том, что я имею опыт раздавать подобные советы?

- Да… - он кивнул, неловко отпуская мою руку, но поплелся за мной к машине.

Изумруды принялись прожигать во мне дыры. Шею стало колоть, и между лопаток неприятно зачесалось. От такого внимания я рискую покрыться пятнами! Его внимание, алё, Ксения, это же Виктор! Но от этих возгласов в голове стало только хуже. Мои нестираемые комплексы никуда не делись, и разум разрывался между профессиональной язвительностью, стеной, которую я возвела, чтобы жить и работать обычным уверенным в себе человеком, и дурацким ежеминутным стопом, который так и тащу с собой с детства.

Щелкнув брелоком, я ныряю на заднее сиденье своего авто, чтобы вытащить сумочку и небольшой чемоданчик-аптечку. Жаропонижающий сироп, обезболивающее, перевязочный материал всегда вожу с собой. Лучше бы я другую привычку заимела!

- Идемте… - неуверенно говорю, стараясь не смотреть в глаза, которые сводят с ума.

Моя детская влюбленность, мое нынешнее наваждение! И узнать-то я его не могла по одному только рту и ребрам в клинике! Мы добираемся до дома, и я командую, чтобы Виктор прилег на диван. Он протестует, прикрывая рот рукой. Ему больно, это заметно.

- За мной! – зову его в ванную. Помню, отец устроил ванную комнату просторной и в красивой плитке. – Садитесь!

Ставлю на тумбочку чемоданчик, мою руки и натягиваю перчатки. Привычка. Мужчина недобро поглядывает на меня, но инстинкт спасения его разбитой губы берет надо мной верх, и не спрашивая разрешения, я приступаю. Брызнув местным анестетиком на губы, я приоткрываю ему рот, отдавая указания не сжимать челюсти. Промакиваю слюну, устанавливаю ватный тампон, чтобы ничего не текло, и вкалываю обезболивающее прямо в подъязычную область. Надо сказать, что терпит он стоически, даже не вздрагивая.

- Сейчас пройдет боль, лекарство рассосется и подействует. Только после еды нужно как следует рот прополоскать, чтобы не довести до инфекции. Та-ак-с, и губа… - ввожу остатки лекарства под воспаленную рану. – Ну, все. Через минут десять можно будет перекусить, только не горячее, все теплое!

Отступаю на шаг назад, любуясь своей работой. Виктор так и сидит с открытым ртом, наполненным ватой. Таращится, а между его разведенных стою я. Жар тела, аромат туалетной воды, его невыносимо привлекательная щетина на подбородке… Ох, черт!

- Ой… - усмехаюсь, удаляя тампоны. – Можете поболтать с батюшкой, пока не больно! – восклицаю и только сейчас замечаю два удивленных лица в дверном проеме. – Что? Швы ему сегодня накладывала в травме. Ах, да… - прищуриваюсь, вспоминая. – У него еще и на ребре швы. Упали, Виктор? – немного издеваюсь.

- Дочка, что ты такая язвительная? – папины мохнатые брови взмывают вверх, отдавая дань моему не типичному поведению. Да, дорогой родитель, я умею и так!

- Дал в морду одному уроду. – немного с шепелявостью вышло у него. Я знаю его голос, и то, как он убаюкивает мозг, поэтому услышанное сейчас не считается.

Мы все оборачиваемся на Виктора, криво ухмыляющегося. Знаю, что человека не красит перекошенный рот, но этот… черт возьми, рот, мне нравится и давно… Он выпрямляется во весь рост и словно оживает на фоне уходящей боли, все же держа правую руку у бока, согнутую в локте.

- Спасибо. – кивает мне, и я слышу, как родители ретируются перешептываясь. Сбежали!

- А кто все же Вас так отделал? Может, стоит заявить в полицию? – припоминаю, как выглядели его ребра в прорези операционных салфеток.

- Нет.

- Ну… значит, нет! – улыбаюсь, сохраняя доброжелательность. – Тогда идемте ужинать? Мама наверняка готовилась к Вашему приезду.

Мое самообладание рассеивается как утренний туман, потому что роль врача закончена, а в другой моей роли я совсем потерянная, как брошенная собачонка. Щеки покалывает, руки не знаю, куда деть, вцепляясь в чемоданчик. И Виктор, видимо, понимая это, как назло держится рядом и криво улыбается!