33 песни. 8 поэм. 1 эпитафия.

Я – часть струящегося света, часть обратной стороны того, что называется яркостью. Материя. Эфир. Космос. Пространство. Время. Иллюзия. Воображение. Сон. Дымка над травой в начале весны. Математика. Физика. География. Биология. Социология. Политология. Микрон, блуждающий во мраке собственного эгоизма. Жадность. Прелюбодеяние. Гнев. Усталость. Лень. Навязчивость. Зависимость. Нагло украденное целомудрие бесконечности мыслей.   – Где я? – вот первое, что я спросил после того, как осознал, что я не там, где должен быть.  – Ты здесь... – ответил Никто из Нигде, в котором я очутился. – Кто ты? – спросил я.  – Я  Здесь, – получил крайне размытый ответ.  – А что я здесь делаю? – не унимались непонимание и любопытство.  – Ты здесь Есть, – очередной туманный ответ услышал я.  Я в невесомости. Я Есть, Здесь и общаюсь с Никем и в Нигде. Это похоже на сюжет плохой книги, которую никогда не пропустит цензура. Это похоже на какой-нибудь сборник историй и рассказов, похоже на роман о бессоннице, о путешествии на ощупь, это похоже на повесть о могильщике и церкви или на какую-нибудь крайне глупую драму про одиночество на орбите. Таким историям никогда не познать софитов и сцен, не услышать миллиарда голосов, что будут озвучивать страницы вслух или же про себя. НИКОГДА! Повторяю, НИКОГДА не быть растерзанными на цитаты языками и глазами читателей. То, что сейчас происходит со мной – Нечто в Нигде и это не самая лучшая часть того, что может случиться с кем бы то ни было.  – Как я здесь очутился? – спрашиваю я.  – Как-то, – отвечает голос, полный пустоты, а не загадки, как могли бы подумать романтичные девочки, которые увидели бы в происходящем нечто, что должно изменить жизнь главного героя, как в каком-нибудь среднестатистическом ситкоме на региональном телеканале. Обычно такие сериалы крутят в прайм-тайм между новостями и кулинарным шоу.  – Что все это значит? – вновь вопрошаю я и понимаю, что в моем голосе совершенно нет беспокойства. Всю жизнь до этого и после этого (но это, скорее всего, не факт, не знаю) я где-то бегаю, как-то переживаю, суечусь, а тут будто бы все ровно так, как должно быть.  – Ничего, – все тот же голос отвечает мне.  Я откидываюсь назад, будто бы сижу в кресле, закрываю глаза, и мой мозг мгновенно генерирует картинку.  Мне лет шесть, наверное. Я бегаю по комнатам старого дома, которого уже вовсе нет. Ношусь и кричу, потому что это очень весело – бегать и кричать одновременно. Вот именно этим я и занимаюсь, и мне так хорошо, как, наверное, никогда больше не будет. Материнские руки ловят меня и немного приподнимают вверх, а потом, двигаясь по инерции, я начинаю кружиться в пространстве комнаты. Это так ЗДОРОВО! Я будто бы лечу, и тот радостный крик превращается в радостный вопль со смехом. Мне смешно и безмятежно. Руки мамы, взявшие меня под руки, крепко и нежно держат мое небольшое тело, которому ещё суждено преодолеть огромную дорогу вперёд и пережить многое, и безмолвно терпеть бунтующее и вечно недовольное этим самым телом сознание.  А в комнате пахнет корицей и ванилью, апельсиновой цедрой. Здесь много мягкого света и пастельных тонов, которые размываются в длинные мутные линии, потому что адреналина слишком много для такого маленького организма, и поэтому мир замедлился в продолжительно-сладком восторге.  А, собственно, почему я вижу именно это? Как вариант, из-за тех самых длинных белых полос, которые оставляют электрические лампочки во время движения самого источника света или же объекта, который движется мимо. Или нет, из-за самих лампочек. Ведь, если посмотреть на такую, с пружиной (или как правильно называется этот элемент – вольфрамовая спираль), если направить на неё взор, то потом сетчатка на некоторое время запомнит белое и круглое облако света и будет транслировать его на внешний мир. Ты будешь видеть яркий свет лампочки, который после сменится на одну тоненькую, изогнутую красную полоску, из которой этот свет и исходил – вольфрамовая спираль. Само это белое облако будет перед тобой какие-нибудь  доли секунды, а вот после этого ты увидишь эту самую вольфрамовую спираль, которая будет мозолить внешний мир, который мозг воспринимает вместе с этой пружиной.  Так вот... мама своими нежными и тёплыми руками поднимает меня вверх, и из-за капли адреналина время становится похожим на очень густой кисель, а сам мир выглядит как палитра для красок. Я смотрю на это своими глазками, полными неподдельного восторга, и думаю только о том, что я невероятно счастлив. Правда, понятия счастья для меня ещё нет... я из того поколения, которое строило шалаши на деревьях, кидалось грязью, устраивало соревнования по прыжкам в длину с раскачивающихся качелей. Мы не были акселератами, и само время, в которое мы появились, не было предназначено для ускоренного развития под влиянием железа и электромагнитных импульсов, мчащихся с бешеной скоростью на длинные дистанции и хранящих в себе пакеты данных, из которых складывается любимое музыкальное произведение одного из жанров или же розовая ореола соска девушки на картинке, отображаемой монитором.  Вот мама кружит меня. Я смеюсь и чувствую то самое счастье, о котором исписана груда макулатуры, о которой я пока что тоже не знаю... Мы делаем один круг, другой, третий, а потом она ставит меня на ноги. В этот же самый миг, короткий, как улыбка молодой прелестницы, получившей комплимент от того Самого, мои светлые и ещё не уставшие от пейзажей глазки ловят свет той самой лампочки висящей под потолком.  – Мама, а что это такое? – спрашиваю я.  – Это лампочка, – отвечает мама.  – А как работает это солнышко? – спрашиваю я.  – Внутри есть ниточка. Она нагревается от улыбок и дарит свет! Когда человек не улыбается, лампочка светит очень тускло, весь мир теряет свой истинный сверкающий, бриллиантами наполненный свет. Так что улыбайся много и от свей души, – отвечает мама, вплетая в ответ много милой лжи, от которой улыбка сама по себе растягивает уголки губ в разные стороны.  – А что будет, если ниточка порвётся? – спрашиваю я, и мама сдвигает брови к переносице. – Ну,– задумчиво отвечает она. – Света больше не будет. Лампочку придётся поменять. Я вижу, что она утаивает от меня что-то, но я ребёнок и поэтому быстро теряю интерес к этой беседе. Но есть одно «но», которое заставляет глаза мамы стать чуть шире и посмотреть на меня какими-то странным взором. Через много лет я начал распознавать эту эмоцию, она называется удивление.  – Так эта лампочка, она как жизнь? – как будто с гаража моих губ спрыгивает вопрос и несётся куда-то далеко, но очень быстро, заставляя маму удивиться и посмотреть на меня, как на взрослого. Но я наблюдаю это всего секунду, потому что мир слишком большой и я обязан исследовать все и  не имею права останавливаться на чем бы то ни было слишком долго.  Мои глаза открываются, и я смотрю на прозрачную мембрану минувших дней, которая сейчас явилась ко мне дымкой былых событий и ещё не испарилась.  – Но почему именно она и именно эти? – вопрос срывается с губ и исчезает здесь, в Нигде, где я оказался.  – Свет, – отвечает мне обезличенный, лишенный эмоций и окраса голос. – Возможно, в этом есть правда. Я помню то большое яркое пятно, которое отпечаталось на сетчатке, и оно связывает меня с настоящим. Я же могу говорить о том, что это настоящее? Но в ответ лишь тишина. В любом случае мне здесь нравится. Точно так же, как нравилось бывать на аллее, поросшей акацией. Тот запах навсегда останется со мной, как и вкус того дешёвого пива, которое обжигало горло после каждого глотка и кружило голову. Мне так же нравилось легкое опьянение тех студенческих лет. Тогда я уже понимал, что такое счастье и что мне необходимо, чтобы чувствовать себя счастливым... Я думал, что понимал, что такое счастье, и от этого мне сейчас смешно. Ведь я по-прежнему думаю, что знаю, но есть разница между тем и этим. Там я был уверен в своём знании, а сейчас уверен в том, что никто не знает настоящего счастья. Оно мимолетно: мозг способен лишь следовать по остаточному следу, который с каждой секундой становится всё менее доступным.  Это ощущение схоже с тем, которое посещает тебя, когда ты поворачиваешь ручку газа на мотоцикле. Двигатель наращивает обороты, и скорость передвижения тебя по трассе потихоньку увеличивается. Под тобой два колеса. Одно проворачивается благодаря действию цепи, и оно же толкает вперёд этот небольшой состав. Второе колесо чуть впереди, и оно так же, как и первое, подчиняется тебе. Ты мчишься и ощущаешь то самое счастье, о котором я продолжаю размышлять. Вот эта самая поездка, она несёт в себе и счастье, и погоню за счастьем. Пускай данный пример относителен и спорен, но он имеет место быть. Здесь же просматривается зависимость счастья и от счастья, здесь же можно найти драматургию «канатоходца», которую можно рассмотреть с нескольких сторон и даже вынести некоторые пометки карандашиком на линии отступа от края.  К чему и для чего я об этом? Счастье, безусловно, приятно, но оно мимолетно, и нет смысла за ним гнаться, выжимая гашетку в пол. Наслаждаться – вот единственное предназначение тех кратких моментов. Но я до сих пор вспоминаю летние прогулки в компании или же в одиночестве. Закрыв глаза, я вижу кинофильм своих воспоминаний. Он проходит сквозь кристаллик глаза как через проектор и отбрасывается на обратную сторону века. Качество, конечно, оставляет желать лучшего, но даже этого достаточно, для того чтобы окунуться в совокупность звука, картинки и эмоций.  Это был очередной простой летний день. Парни в шортах или лёгких брюках, девушки в коротеньких штанишках или платьицах, блеск в глазах от ощущения свободы после закончившихся экзаменов и холодная стеклянная бутылка пенного в руке. Нас было человек восемь, и мы дышали полной грудью, потому что только что получили свой заслуженный студенческий отпуск, который предвещал полтора месяца свободы.  Мы шли вниз по улочке, вымощенной камнем, и обсуждали экзаменационные билеты и ответы, которые мы давали по теме или же мимо кассы.  Это то самое чувство, когда ты делаешь глубокий вдох и чувствуешь, как все закончилось. Теперь есть время для самореализации, отдыха, заработка пускай небольших, но очень приятных карманных. И каждый уже составил определенный план, определенную последовательность действий, которые  начнёт совершать уже завтра. А сейчас веселые крики и обсуждения, шутки, которые своими острыми иголочками впиваются в тело сознания, а после в миг растворяются в смехе, и прохладное пенное в руке.  В вышине яркий синий небосвод, под ногами полированные подошвами камни, а в воздухе запах свободы. Правда, в этот момент его можем почувствовать только мы. И только сейчас мне стало понятным, что запах свободы на самом деле есть всегда. Он присутствует в любом из миров каждое мгновение, но заметить его сложно. Тому много причин, о которых говорить и скучно, и глупо, и можно развернуть многостраничное описание-размышление на эту тему, с которой будет согласна, по скромным подсчетам, половина увидевших этот текст и не согласна,  по скромным подсчётам, вторая половина.  Но мы чувствовали эту свободу, которая была для нас в лучах солнца, пробивающихся сквозь зеленые листья деревьев, которая пела голосами летних хитов, доносящихся из ларьков. Все это, пускай, смазанными, но очень яркими кадрами мелькает на задней поверхности моих закрытых век. Не знаю, почему я вспоминаю это. Вообще не знаю, почему я об этом вдруг начал думать... Меня по-прежнему волнует вопрос о том, где я сейчас, но по какой-то причине я прекрасно понимаю, что мне никто ничего не ответит. Мои веки раскрываются. Свет попадает на кристаллик глаза и кинофильм заканчивается.  Я вновь погружён в вязкое пространство, которое обволакивает меня, как вода или же как космос. Я чувствую себя рыбой в аквариуме. Сейчас все мои движения плавные и пластичные, как будто бы я нахожусь в жидкости. Но есть одно «но»: даже пытаясь двигаться вперёд или назад, вверх или вниз, я остаюсь на месте. Я стараюсь шевелить руками и ногами так, как я делал бы это в воде, но ничего не происходит.  Быть может, это космос? Но не тот, который я видел. Не тот, который днём отдавал цветом самых ярких голубых глаз. Не тот космос, который своими звёздами рисовал тело девушки с маленькими точками родинок. Нет! Может быть, это тот самый космос внутри меня? Такой, внутри которого нет ничего и никогда. Только я, застывший в бездвижном пространстве и инертном спокойствии. Что, если я здесь в попытке сбежать от своих чёрных мыслей или  обстоятельств, которые сложились в жизни, или же ради долгожданного отдыха? Я не помню того, как очутился здесь. Точнее, всего того, что было до того, как я открыл глаза и очутился здесь, будто бы не было... Последнее, что я помню, это как мои ботинки поднимали собой эластичную воду вверх. Я шагал по лужам на встречу в назначенное место. Недавно прошёл дождь, и дорога была усыпана небольшими искусственными озерцами, в которые я наступал и создавал микроскопические цунами.  Я даже помню саму встречу, потому что я давно хотел увидеть человека, который сидел напротив. Руки его были сложены вместе и иногда они сплетали пальцы в узел. Глаза прыгали по комнате или стремились куда-то в сторону тонких пальцев. На кистях выпирали косточки, которые после развивались в стройные и совершенно гладкие предплечья. Плечи были узкими, шея тоненькой. Волосы чуть длиннее линии ушей, но не достающие плеч. Слева, прямо из-под мочки, застенчиво выглядывала маленькая татуировка, нарисованная такими цветами, которые можно найти в мире только в разгар весны. Чуть позже, когда человек поправлял темные как смоль волосы, я заметил, что рисунок продолжается дальше, и в тот момент я увидел, что это строка символов  «*****. – Что это значит? – спросил я.  – Это на китайском. Айбие Лику. Страдания разлуки. Вот что это значит, – ответил собеседник, ещё сильнее потупив взгляд и повернувшись ко мне другой щекой. После этого я общался с человеком, сидящим по отношению ко мне в профиль. От этого лучше не стало, потому что теперь я увидел проколотое ухо. Только правое было с двумя дырочками, из которых выглядывали «гвоздики». Внутрь головок каждого из гвоздиков были инкрустированы камешки. Так от мочки и от козелка уха микроскопическими фейерверками, маленькими вспышками искр, отражались совершенно все лучи, попадающие в кристаллическую структуру.  Я смотрел на человека, сидящего напротив, на то, как этот человек накручивал салфетку вокруг пальца, как отворачивался и прятал глаза, все больше стараясь смотрел в нейтральные территории стен, стола, картин, всяких статуэток и прочих предметов интерьера этого уютного места. Мы сидели за круглым столиком для двоих в самом центре зала и не отличались от других путешественников, которые так же, как и мы, брели по жизни, как ток по вольфрамовой спирали: все мы одинаково заходили на следующий виток и надеялись на производителя. Неосознанно, но каждый из нас верил в длительную продолжительность бега по спирали и надеялся, что она не оборвётся из-за брака или некачественных материалов, на которых сэкономил завод, что выпустил серию лампочек – поколение с нашими именами и прочими идентификационными данными. В том небольшом кафе было много света из-за больших окон. Само заведение расположилось на первом этаже офисного здания. Нижние этажи лучше всего подходят для больших витринных стёкол и подиумов, на которых следует рекламировать что бы то ни было. В том хорошем месте мы были в роли лампочек на какой-нибудь выставке. – Положение и благосостояние позволяло, а иногда и обязывало меня посещать именно такие места, – высказался я вслух и тут понял свою ошибку, которую не замечал раньше: Не надо было встречаться с Мелиссой в том кафе, надо было выбрать что-нибудь попроще! Осознание приходит ко мне, и вся мозаика, связанная с этим хрупким человечком и её поведением, все кусочки этого паззла занимают свои нумерованные позиции.  – Дурак!– произношу вслух и даже немного запинаюсь в конце этого короткого, но очень точного изречения.  – Да,– вновь появляется голос Никого из Нигде, в котором оказался я, дурак.  Но я не скажу, что это переломный момент моей жизни. Нет! Это просто рядовая встреча с милой девушкой. Это просто последние предшественники тем событиям, что свершаются прямо сейчас. Но это было действительно круто и приятно сидеть в кафе с девушкой, милой до предела, но не до тошноты... До сих пор уголки губ непослушно ползут в противоположные стороны от мыслей о том, как она прятала свои глаза от моих, как прятала взгляд и старалась замести следы своего пребывания на моем лице, губах, руках, ключицах, волосах, мешках под глазами, прыгающем кадыке... меня забавляла её манера собирать меня по крупицам, как бы выкрадывая каждую новую деталь в краткие моменты моей невнимательности или же увлечённости.  Только сейчас я понял, что это смущение, эта зажатость и предельная скромность, это всё – её особый запах. Еле уловимый, чуть осязаемый, практически прозрачный, присущий только этой девушке запах с легкими нотами мяты и вишни. Всматриваясь в окружающий меня свет, я представил эту девушку, сидящую около плетёной корзины. Она перебирает вишню и мяту с материи рядом и перекладывает в сплетенную  из веточек сумку. Половина отведена для алых ягод с кисло-сладким вкусом, вторая для темно-зелёных душистых листьев. Я смотрел на представленную картину своими глазами и старался улыбаться не так сильно, как это получалось на самом деле. Почему-то я подумал, что это её идеальное сочетание... вишня и мята для прекрасной девушки с именем Мелисса. Ещё я подумал о том, что обязан преподнести ей небольшую плетёную корзинку с мятой и вишней, и что я выберусь отсюда для того, чтобы воплотить эту фантазию в жизнь. Не ради результата, без цели воспользоваться ей, а просто потому что я хочу увидеть её с этой корзинкой в руках.  А девушка передо мной продолжает перебирать ягоды и листочки, откладывая шлак в сторону и оставляя для себя самый смак. В этом есть музыка, во всех контурах, в движения, во взгляде Мелиссы есть песня. Она звучит легкими минорными нотами, пентатоникой клавиш пианино... И от этого пространство вокруг начинает приобретать звучание. Такое, которое появилось в моих мыслях! Оно оживает и плавно вторгается в мое Ничто в Нигде, и в этот самый момент девушка поднимает голову.  Не знаю, как это возможно, но происходит следующее: буквально на пару секунд, на несколько мгновений Мелисса, корзинка с вишней и мятой будто бы покрывается плотным туманом, а потом посреди этого неизвестного мне места девушка появляется вновь. Она сидит за столом и смотрит на меня. Перед ней две большие чашки и пакет. В одной ягоды, похожие на вишню, они покрыты кристалликами льда, и я понимаю, что она высыпала их из пакета, купленного в гипермаркете. Она выковыривает косточки и выбрасывает в пакет, а ягоды перекладывает из одной чашки в другую. Ещё на столе я замечаю упаковку кулинарной мяты, и от этого уголки моих губ растягиваются по направлению к мочкам. Девушка по-прежнему внимательно смотрит на меня... Внимательно и даже с каким-то небольшим испугом. Музыка продолжает играть, от чего все происходящее становится похожим на сон, и я понимаю, что это СОН! Ничто в Нигде –это просто сон! И внутри становится легко и хорошо.  – Что?! Как?! Что ты делаешь на моей кухне?! Что это значит?! – испугано, в недоумении приподнимаясь со своего места, заваливает вопросами Мелисса.  – Это просто сон,  – произношу я вслух и улетаю по нотам звучащей музыки. – Какой сон?! Ты о чем?! – уже кричит девушка. – Ты появился секунду назад из Ниоткуда и теперь висишь в пространстве посреди моей кухни с блаженным видом! Что это значит?!  – Что-то не так, – вдруг осознаю я. – Ты меня видишь?– Вижу ли я тебя?! Конечно, вижу! Какого черта ты делаешь в моей квартире?! Почему ты висишь в пространстве?! Что за фокус-с-с?! Последнее слово она произносит медленно и даже ширит, как змея. Глаза девушки закатываются, показывая мне только белки. Её мышцы перестают удерживать тело, и девушка медленно начинает спускаться вниз. Все происходило очень медленно. Я  попытался поймать Мелиссу, но не смог сдвинуться с места. Вместо этого изображение передо мной вновь окутал плотный туман, а когда он рассеялся, то я был уже в совершенно другом пространстве, где было просто темно. Руки и ноги не слушались. В горле сильно пересохло. Я  лежал на спине и не мог пошевелить ни единым мускулом. Это ощущение было таким странным, что напугало меня. В этот миг в моих мыслях вновь всплыла та музыка, которую я слышал там, в том пространстве, наполненном светом. Она кружилась, повторяя себя раз за разом, а потом слова сами по себе начали складываться во фразы и предложения.    «Ощущения такие сильные, Мятой и вишней, запахом милым Цветов ванили нарисованные сны.    Я застрял навсегда Где-то между миром лимба и твоим, Как астронавт, застрявший над землёй.    Целой жизни мало, Чтобы познать величие звезды меж планет, «Ты – звезда» – на все мой ответ…»