Главы нашей любви.

4.

Октябрь 1910 год. В театре она сидит на балконе в окружении своих подруг. На ней кружевное белое платье, а волосы как всегда распущены, лишь передние пряди убраны назад. Девушки вокруг явно подражают ей, потому что еще три месяца назад, когда я был здесь, никто так не ходил. Только она. Все предпочитали стянутые в тугую прическу волосы, в то время как она спорила со своей матерью, говоря, что это слишком больно. Какой ребенок... Да, конечно, я заметил ее уже давно. Чистая, не имеющая никаких дурных помыслов, живая, яркая, непосредственная. Другая. Мимо такой красоты сможет пройти только сущий дурак. Всю постановку она, не отвлекаясь ни на что, смотрит на сцену. Я стараюсь следить за спектаклем, но мой взгляд все равно отрывается от действия, я возвращаюсь к ней. Все эмоции отражаются на ее красивом лице, их буквально можно считать. Как и в повседневной жизни, она не скрывает, что думает, что чувствует. Я люблю это в ней. Открытость сейчас не в моде. Сзади нее постоянно шепчутся, но она даже не оборачивается на своих подруг, однако иногда недовольно хмурится, но плотно сжимает губы, чтобы сдержать гнев. Неудивительно, что она хотела другой компании. — Прекрасная постановка, — шепот жены раздается для меня слишком громко. Я оборачиваюсь к ней и только киваю. — Хорошо, что мы пришли. Я прикрываю глаза. Сейчас я как никогда понимаю бессмысленность своего увлечения. Но что я могу сделать? Когда спектакль заканчивается, она первая встает с места и начинает аплодировать. На лице восторженная улыбка, и она совершенно не смотрит на людей вокруг. А вот их взгляд прикован с ней. А вскоре за ней встает и весь зал, помещение наполняется шумом и смехом. В то время как мы выходим из основного зала, музыканты начинают играть на скрипках веселую мелодию, а официанты кружат вокруг людей с бокалами вина и шампанского. Начинается очередной праздник, так похожий на все остальные. — Там дочь отставного генерала, — говорит Лиз, взяв меня под руку. — Какая красивая. Наверное, скоро пригласят на свадьбу... Такие надолго без мужа не засиживаются. Я перевожу на нее хмурый взгляд, но не могу показать всего своего недовольства, а потому лишь киваю. — Пойдем, поздороваемся? Хочу узнать, как поживает ее мама. Великолепная женщина. И сколько пережила... Когда мы подходим, она как раз отказывается от бокала шампанского и общества какого-то молодого человека. — Здравствуйте, — она вежливо склоняет голову, мы с женой тоже. На ее лице улыбка, но я вижу по глазам куда больше, чем она позволяет себе показать. — Рада Вас видеть, дорогая. Как матушка? — Спасибо, все в порядке, — отвечает она, а я просто смотрю на нее, пытаясь поймать ее взгляд, но она не смотрит. — Отец устраивает бал по случаю ее дня рождения в следующем месяце. Вы придете? — Непременно будем, верно? — жена поправляет мою форму, я лишь холодно отстраняюсь. — Хм, — кажется, это приводит ее в замешательство, но она знает, что делать, когда я не в настроении. — Я пойду на улицу. Немного проветрюсь. Не провожай меня, — говорит она, а вскоре исчезает. — Сурово Вы с ней, — она наконец-то смотрит на меня. — Не надо было так. Она все-таки Ваша жена. — Прошу меня простить, но я думаю, мы сами разберемся. Чуть поодаль стоят молодые девушки, я слышу шепот о нас. — Ваше право, — она пожимает плечами. Зачем же ты притворяешься, что тебе все равно? Ты так прекрасна, когда не скрываешь своих эмоций. — Простите. Мне тоже пора. Тут душно. Я вижу слезы в ее глазах? Она, не прощаясь ни с кем, уходит. Несколько секунд я стою на месте. Верным ли было вести себя грубо? Верным ли будет стоять здесь, или все-таки догнать ее? — Прошу Вас, постойте, — я нагоняю ее уже на лестнице. Вокруг никого нет, только официанты пробегают туда-сюда с новой порцией шампанского и легких закусок. Она снова не смотрит на меня. — Я пришел ради Вас. Почему Вы убегаете? — Это неправильно, — она качает головой. — Мы просто разговариваем. — Я не об этом, — я удивленно вскидываю брови. — Я знаю, что такое военное воспитание. Я всю жизнь видела, насколько отец бывает суров. Но Ваша жена прежде всего женщина, а не помеха нашему свободному общению. Да, там, на войне, за вами идут тысячи людей, они готовы сделать все, что вы им прикажете, они обязаны подчиняться. Но здесь... Она не должна была уходить только потому, что Вам так угодно. Это неприятно. Я улыбаюсь, она удивленно хлопает глазами. Я не знаю, какой реакции она ожидала от меня. Оправданий? Или молчания, бездействия? Да, в моей семье это так. И нас обоих это устраивает, моя жена никогда не была воинственной женщиной. Она всю жизнь держалась за моей спиной, находилась под полной защитой, имея свой светский круг, но взамен я требовал подчинения. Я касаюсь ее щеки своей рукой. Какая же у нее нежная кожа. Девушка вздрагивает. — Боец, — шепчу я. — Какой же Вы боец. Она хватает ртом воздух. А затем шумно выдыхает. — Не понимаю. — Я потрясен тем, что за Вами сегодня встали все в зале. Легко вести за собой людей, которые дали присягу. Сложно сделать то же самое со светскими червяками. — Вы перевели тему. — Я научился у Вас. А дальше происходит то, чего я никак не ожидал. Она берет мою руку и почти невесомо касается ее своими чувственными губами. Я давно уже не чувствовал такого волнения, стоя перед женщиной. — Я и правда должна идти. — Я понимаю, — делаю шаг назад. — Позволите написать Вам? Она улыбается, хотя все еще дрожит. — Да.