Аз есмь-2. Царевна.

Страшишься выбирать, но жизнь тебя заставит, Ответишь за себя — и чудом за других, За тех, кого вчера себе не мог представить, За тех, кто встанет рядом, за близких и родных. Уже нельзя принять ничьи слова на веру, Не знаешь, чем судьба возьмет с тебя долги, Жестокая игра, не знающая правил. Уходят вдаль друзья. Уходят вслед враги. Решенья принимать — жестоко, беспощадно, И самому себе не веря до конца, Сбивая руки в кровь, ты понимаешь в страхе, Что нет, не избежать, тернового венца. — Наташа, дружок мой, присядь поближе. Надобно тебе волосья получше убрать. Да мой жемчуг сегодня наденешь… — Благодарю вас, тетушка. Евдокия Матвеева оглядела девушку и кивнула. Ну разве не хороша, разве не блестяще красива Наталья во всей своей юности? Волосы черные, словно ночь, глаза крупные, черные, чуть навыкате, но ее это не портит, светлое платье ладно сидит на полной статной фигурке, соблазнительно показывая округлые плечи… Просто восхитительна! Неспроста так прихорашивала бесприданницу Евдокия, ой неспроста… Дело происходило в доме Артамона Матвеева, а женщины были его близкими родственницами. Евдокия, в девичестве Мэри Гамильтон — супругой. Наталья же Кирилловна Нарышкина — воспитанницей. Как дальновидный и умелый политик, Матвеев собирал людей впрок и давненько покровительствовал Кирилле Нарышкину. Но — не просто так. Дочь Кириллы, Наталья, одна из всех его чад, воспитывалась у него в доме и достаточно давно — еще с той минуты, как заметил Артамон Сергеевич в юной девушке, почти девочке, недюжинный характер и холодную расчетливость. Казалось, Наталью не интересует мирское, она любила ходить на кладбище, молиться об усопших, но в то же время… Обладая внутренней силой сам, Матвеев нутром чувствовал то же и в других людях. И будучи в гостях у Кириллы Нарышкина, приглядывался к его детям. Наталья, старшая. Иван, Афанасий, Лев, Мартемьян, малыши еще, несмышленыши — пока в детях не было ничего интересного, как и в их отце, Кирилле, которому и не надо было ничего, кроме его стрельцов, да вкусно покушать, да сладко выспаться. Но Наталья… В том, как она отстраненно держала себя, как наклоняла голову, как пристально смотрела на собеседника — в самую его душу, чувствовалось в ней нечто расчетливое, жесткое… Тогда и попросил он жену побеседовать с юной «черничкой». Наталья была юна, но таиться от Мэри не стала. И тетушка с изумлением услышала, что семья Кирилла небогата, к царю-батюшке не приближена, а стало быть, на достойный брак Наталья рассчитывать не может. Нет, если бы эти слова произнесла ее мать! Мэри не удивилась бы, ибо то была чистая правда. Но — дочь?! Дитя, которому и пятнадцати лет не сравнялось? Наталья не скрывала своих намерений. Ей не хотелось выходить замуж за бедняка и всю жизнь рожать ему детей и высчитывать копейки. Юная девушка собиралась спокойно и расчетливо уйти в монастырь. Она была грамотна, хозяйственна, сознательно создавала себе славу богомолки — и хотела всем этим воспользоваться, чтобы стать игуменьей и обрести самостоятельность — и власть. Не то чтобы ее не манило замужество, но с достойным — и никак иначе! Мэри задумалась — и передала эти слова своему мужу, после чего побеседовать с девушкой пожелал уже сам боярин. И услышал те же самые речи. Решения Артамон Сергеевич принимал быстро и назавтра же говорил с Кириллой Нарышкиным о том, что дочь его надо забирать в столицу. В деревне сей дивный цветок зачахнет без ухода. В Москве же!.. О, в доме у Артамона Сергеевича бывает много людей — и в том числе даже бояре. Несомненно, юная Наталья составит достойную партию! Возражал ли Кирилл? Да он был счастлив, что с его шеи снимают лишний рот и что через дочь он еще более приближается к такому великому человеку, как боярин Матвеев! Возражала ли Наталья? Отнюдь. Девушка была полна решимости распорядиться неожиданной удачей как можно лучше — себе на пользу. И да, она умела быть благодарной. Она отлично понимала, что Матвеев потребует с нее плату за свои милости — ее ли делами, делами ли ее супруга, но собиралась отдать этот долг. А для начала… Наталья училась. Она бегло читала и достаточно сносно говорила на нескольких языках. Ловко научилась носить европейское платье и танцевать. Пела и музицировала. И, разумеется, не забывала молиться. Матвеев был образован — и в его доме водились новейшие книги и пьесы из Европы. В том числе — и из Франции, где на сцене безраздельно царил господин де Мольер. Его комедиями Наталья восхищалась и готова была перечитывать сотню раз. Особенно «Тартюфа». Не бойся грешным быть, но бойся грешным слыть! Если бы у юной Натальи был щит — она бы начертала на нем эти строки. И была благочестива, скромна и подчеркнуто невинна. А через пару лет Артамон Матвеев принялся подыскивать ей жениха. Впрочем, Наталья охотилась на крупную дичь. А если быть точной — на царевича Кахети Ираклия. Сей достойный юноша с детства проживал при царском дворе под именем царевича Николая Давыдовича. Был он на тринадцать лет старше Натальи и, что приятно, — умен, красив, богат, пользовался поддержкой народа Кахети… Наталья даже была в него чуть влюблена. А какими горячими черными глазами он глядел! Какие слова говорил! Увидев юную Наталью в доме Артамона Матвеева — царевич сначала восхитился красотой юной девы. Потом оценил ее ум. А под конец, когда безумно захотел поймать в свои сети эту лакомую добычу — то и ее скромность, с которой девушка отвергала все домогательства. Нет-нет, ни в коем разе! Честь моя — это все, что есть у меня… Ираклий получил жесткий отпор — и воспылал еще больше, но покамест было не до брака. Прелестница все-таки была не самого знатного роду, бедна, к тому же Артамон Матвеев тоже не торопился с обещаниями помощи возможному родственнику. А помощь Ираклию была нужна, очень нужна… Пока на троне в Кахети сидел сын царя Картли — Арчил, пока его поддерживал отец… Нужны были войска, деньги… О, если б на то пошло, с большей радостью Ираклий породнился бы с русским царем, а прелестную Наталью забрал с собой в горы, но… Царю такой «родственничек» тоже был особо не нужен. Алексей Михайлович предпочитал кормить кахетинца обещаниями, которые не шли дальше его двора. Ираклий находился в подвешенном состоянии — какая уж тут жена? Наталья, впрочем, рассчитывала добиться своего, ибо слаще запретного плода — только два запретных плода. Но ей требовалось время. — У нас гости сегодня, тетушка? — Да. Его величество и его высочество, — на иностранный манер назвала царя и царевича Мэри. — И я попрошу тебя подать им легкую закуску. — Как прикажете, тетушка. — Ираклий покамест еще молчит? — Да, тетушка. — Ничего страшного. Подождем чуть… — Мне ведь осьмнадцать лет, тетушка… — В монастырь ты всегда успеешь, — безжалостно отрезала Мэри, зная, что такой тон с Натальей действовал лучше всего. И верно, девица чуть надула малиновые губки и принялась осторожно укладывать в сложную прическу черные пряди. Царь… ну что же, что царь. Старый он уже, да и по жене горюет, вот дядюшка и пригласил его — выступления домашнего театра посмотреть, побеседовать. А что до царевича — Наталья и не видела его ни разу. Не дружен был молодой Алексей Алексеевич с боярином Матвеевым — вот и не бывал у того в доме, как ни приглашал его боярин, как уж ни улещивал. Разве что сегодня… — Тетушка, так дядюшка с царевичем замирился? — Не твоего ума дело, — отрезала Мэри. Наталья пожала плечами. О неприязни Алексея Алексеевича… даже не так — неблаговолении его боярину Матвееву разве что вороны на деревьях не знали. А так вся Москва шепталась, что как царевич на троне окажется, так Матвееву и ехать в ссылку в поместье дальнее. Мэри вспомнила, как муж сжимал кулаки. — Щенок! Сопляк! — Успокойся, любовь моя. Что случилось? — Да царя я к себе пригласил… хотел Алексея Михайловича развеять, чай, после смерти жены он все горюет. И на тот момент сынок его рядом оказался, старшенький. — И? — Так Алексей Михайлович и сына с собой позвал, мол, пойдешь, сынок? Душой развеяться… А этот недоросль смотрит на меня, как на вошь, и издевательски так отвечает — ради батюшкиной воли он и в огонь пойдет, не то что комедии смотреть, когда матушки всего пару месяцев как не стало. — Ох ты Господи! Мэри была умна и отлично понимала, что это значит. Это уже было не просто неприятие. Мальчишка показывал зубки. А учитывая, что обаяние Артамона на щенка не подействовало, да и согнуть царевича не удавалось — все становилось весьма опасно… Придет он к власти — все попомнит. Фактически царевич предлагал Артамону Матвееву не зарываться и придержать свои усилия по пролезанию в царские ближники, а не то ведь… сочтемся. — Хоть и не комедия это вовсе, а библейские сцены о трех юношах в печи огненной. Старец Симеон написал…[1] Мэри это не утешило. О том, как старец Симеон из Дьяково вылетел, тоже вся Москва знала. Увы… * * * — Сонюшка, ну что за… свинство! На матушкиной могиле земля осесть не успела, а Матвеев… Гнида! — Блюдолиз он и властолюбец, — Софья пожала плечами, глядя на братца Алешеньку, — что ты хочешь, ему при царе быть охота, а следующим царем ты быть должен. Вот и подлизывается, старый лис… — Ничего, я его хорошенько осадил сегодня… — А отец не прогневался? — Смутился батюшка, но пойти решил. — Ну и ты сходи. Только помни, что в доме Матвеева тебя опутывать по рукам и ногам будут. — Порвем любые путы! Алексей Алексеевич рассмеялся, передернул плечами — и Софья залюбовалась братом. И когда успел вырасти? Как сейчас помнила шестилетнего рыхлого мальчишку со щеками, из-за которых ушей видно не было! Зато сейчас! Стоит этакий юноша, высокий, подтянутый, стройный, сильный. Вон плечи какие широкие, глаза синие, волосы золотые кольцами по плечам — погибель девичья! И с саблей ловок, и с лошадьми — казаки натаскали. Да и с девками… Софья мыслей на ветер не бросала. Были у нее несколько девушек, которые слабы были на это дело. Да настолько, что замуж их выдать возможным не представлялось — прибьет же любой мужик такую гулящую. Софья сильно подозревала, что это не бешенство матки, а юная дурь. Да и гуляли они ради удовольствия, накотуются — успокоятся. А пока… Не гнать же их от себя? Конечно, нет! Использовать! Только за здоровьем следить — и тщательно. С каждой из четырех девушек Софья провела личную беседу — и каждая понимала, что благополучие ее зависит от царевны. Софья будет и терпеть, и прикрывать, и с детьми поможет, буде те появятся, и лекаря даст, опять же, но… Ежели царевна попросит с кем-то специально закрутить, уж не откажи в любезности! Ни одна из девушек не отказалась. Тем более было оговорено, что подарки, деньги и прочее, чем сочтет нужным одарить полюбовник, — при них и останется. Софье ни гроша медного не надобно. И где еще можно такие райские условия найти? Девушки молиться готовы были на свою благодетельницу. И ежели ради нее потребуется поиграть в перстенек да сваечку с парой бояр… ну так что же? Невеликая цена за благополучие. Так что пару недель назад, оказавшись в Дьяково, Софья переговорила с одной из девушек, Ефросиньей. Было сделано честное предложение, проведен осмотр у лекаря — и Алексей Алексеевич проснулся от нежного поцелуя, на который ответил раньше, чем успел включиться мозг. А потом и включаться было незачем. Основной инстинкт прекрасно сработал вместо разума. Фрося была умна и отлично понимала, что замуж за царевича ей не выйти, а потому и привязывать его к себе ни к чему. Научить всему, что мужчина должен уметь, да и уйти, оставив по себе добрую память. Тогда и ей приданое большое будет, и царевна клялась, что всегда ей поможет, а то и ее детям, да и царевич… Первую женщину обычно не забывают. А если все провести правильно — Алексей Алексеевич ее долго добрым словом вспоминать будет. Кто бы сказал Фроське-карманнице, что она в постели с царевичем окажется… Ведь на улице жила, воровала, потом попалась в руки страже, а те ее привели на двор к боярину Стрешневу. А оттуда — к царевне в услужение. По первости думала она сгрести побольше золотишка в карманы да сбежать, даже и приглядывать начала, что бы взять, а потом, как разобралась, куда попала да чему ее учат… Да она каждое утро молилась и за царевича Алексея, и за сестру его Софью, и за добрую тетку Анну! А бежать?.. Где она еще такие райские условия сыщет? Так что за брата Софья была более-менее спокойна. На чем ломаются мужчины? Деньги? Есть. Власть? Куда уж больше, второе лицо в государстве! Женщины… Теперь и тут соломки подстелили. — Все равно поберегись. Матвеев — та еще гадина. — Зато народ его хвалит. — А это главный показатель, — усмехнулась Софья. Из своего опыта она отлично знала, что больше всего хвалят как раз негодяев, а уж кто… народ ли, СМИ ли… да какая разница? Грамотно организованная пиар-кампания — это практически философский камень. Превращает любое дерьмо в золото! Алексей уселся на край стола и взъерошил сестренке волосы. — Сонька, ты у меня чудо! — Я рада, что ты это осознаешь, — ухмыльнулась Софья, выдергивая из-под братского седалища очередной документ. — Расскажешь, как вернешься? — Ты спать уже будешь… — Растолкаешь ради такого дела. Или вообще спать пока не лягу, с Марфушей пообщаюсь. Лешка, у нас девка на выданье простаивает! — И не абы какая! Царевна, умница, красавица… Что было — то было. Внешностью Марфа пошла в мать — Марию Милославскую, только глаза взяла отцовские, синие. Но все равно, белокожая синеглазая брюнетка с королевской осанкой и плавными движениями производила сокрушительное впечатление. Красавица — и все тут. Даже чуть неправильный прикус не портил девушку, а наоборот, придавал ей дополнительное очарование. — Приглядываем царевича? — И из заморских. Сам понимаешь… Алексей понимал. Пока бояре сильней царя, пока стрельцы себе бунтовать позволяют — лучше внутри страны не родниться и кровь не смешивать. Чтобы не было лишних наследников по женской линии. А вот в другие страны… — Грузия? Картли? Кахетия? Софья чуть сморщила нос. — Алексей Алексеевич, летайте выше! Как насчет Прусского курфюрста? — Фридрих Вильгельм? Он женат. — Зато у него есть сыновья. Карл Эмиль — четырнадцать лет. Опять же Фридрих — тот чуть помоложе, ему сейчас двенадцать лет. — Так Марфе-то… — Семнадцать лет. У батюшки с матушкой как раз такая разница и была. — Они ж лютеране! — Нам ли плеваться — сами на грани раскола ходим… — Отец не одобрит. Софья сверкнула глазами. — А ты сам напиши ему. Вместе напишем о добрососедских отношениях, о дружбе народов, о понимании, ну и намек сделай, что у вас сыновья, у нас дочери, не хотите ли хотите? — А ежели не восхочет? — Так намек же не предложение, нам урону не будет. А коли поймет да подхватит, там и подробности вписать можно. — Сонь, а ты в Пруссию не хочешь? Ты там быстро всех научишь строем ходить. Софья рассмеялась. От души потянулась. — Алешенька, братик милый, чем перед тобой Пруссия провинилась, что ты меня туда заслать хочешь? Алексей от души рассмеялся. Конечно, это было больше шуткой. Мысль о том, чтобы расстаться с Софьей его даже и не посещала. Более того, будучи умным парнем, он понимал, что большую часть его царевичевой ноши тащит именно Софья. Она разбирается со всеми школьными делами, рассказывая ему краткие выжимки и давая советы. Она знает, сколько, кому и чего нужно. Она разбирается с золотодобычей на Урале, зная чуть ли не поименно даже всех крестьян, не то что казаков. И это она читает всю царскую почту, фильтруя ее на полезную и ненужную, а потом и рассказывая ему все, что стоит внимания. Когда-то Алексей еще проверял сестренку, но потом понял, что для Софьи их интересы неразделимы, и успокоился. Ничего во вред ему Сонюшка не сделает, этого довольно. Вот за кого бы так сестренку замуж выдать, чтобы она навсегда рядом осталась? Хоть сам женись, право слово! — Батюшка намекнул, что я могу немецкое платье себе заказать. Сонь, ты не хочешь? Софья замотала головой. — Нет уж. Ни к чему нам немчуре всякой подражать! Это пусть они себе кафтаны заказывают! — Дай время — будут. — Как же, дам я им время! Со мной бы им кто поделился! Софья тряхнула головой и улыбнулась. Время, время… сделано много, а сколько еще предстоит сделать? Но у нее теперь есть кузница кадров, и есть первые подготовленные кадры. А через пару-тройку лет к ней будет стекаться информация со всей страны… Развернемся! — Ладно, пойду я к отцу, вскорости уж выезжать надо… — Будь осторожнее, — Софья поцеловала брата в щеку, с грустью отметив, что если не подрастет — скоро придется стремянку подставлять, вытянулся, что твой тополь. — Обещаю. Софья вернулась за бумаги, но на сердце было неспокойно. Поехать, что ли, к Феодосии Морозовой? Там Ванька должен быть, с ним поболтать… или лучше не провоцировать? Нет уж. Лучше сходить к Марфе. Поговорить с ней, направить на изучение Пруссии… Чем черт не шутит? Отец не разрешит, так ведь царская свадьба не в один миг устраивается, Фридрих умница, каких поискать, намек подхватит, а невеста-перестарок… да это у вас, в Явропах перестарок, а у нас — девка класс, кровь с молоком! Да и незачем девчонку до двадцати лет замуж отдавать. Заодно будет время ей мозг проветрить, чтобы не рожала, как мать, каждый год по ребенку. Дед, сволочь старая, Марию наставлял еще до брака, рожай чаще, этим ты мужа к себе и привяжешь — тетка Анна проговорилась. Вот ведь еще… назола! Обещание Софья дала, но что делать с разочарованной девкой более чем сорока лет от роду, причем крупно разочарованной в жизни — пока не представляла. Особых талантов у тетки не было, замуж ее выдать тоже не светило — кому такое счастье нужно, да и сама она не пошла бы. Так что Анна обосновалась в Дьяково, где сидела в Софьиных покоях, плакала и жаловалась на судьбу. Одна надежда была у Софьи на протопопа Аввакума. Вот уж кто мозги любому промоет и на просушку выставит! Но время, опять же, требуется. Так. Ладно. Пойдем-ка мы к Марфе… * * * Попав к Матвееву, Алексей Алексеевич только мысленно присвистнул. Вот как есть — Явропа. Причем с тем оттенком, который придавала этому слову Софья. Язвительно-издевательским. Ничего русского и нету. Зато стены обтянуты голубой с золотом тканью. Мебель же напротив, обтянута красным бархатом. Позолоченные ножки, резные ручки, гнутые стулья, модные шкапы, картины по стенам. Правда, в красном углу есть икона, но одна и такая скромная, что сразу и не разглядишь. Матвеев ужом вился вокруг царя, громко восхваляя его мудрость и рассказывая, как он счастлив принимать у себя такого великого человека. А на долю Алексея досталась Евдокия Матвеева. Да-да, Артамон Сергеевич не держал жену во внутренних покоях. Но при одном взгляде на нее у Алексея заломило зубы. Было что-то такое, сухое, расчетливое и в ее улыбке, и в ее движениях, хотя и была сия дама достаточно полнотела и безжалостно затянута в корсет. И даже в реверансе, который она исполнила так, чтобы юноша полюбовался на ее грудь в глубоком вырезе. Впрочем, грудь впечатления как раз и не произвела. Алексей вспомнил свою полюбовницу, у которой те же прелести были куда как свежее и приятнее для взгляда — и едва не фыркнул. И даже не подумал, как полагалось, приложиться к ручке хозяйки. Вот еще не хватало! — Ваше высочество, для нас честь принимать вас. Алексей вежливо покивал. Спорить он не собирался. Счастье? Да, оно и есть. И вряд ли вы его часто испытаете. — Мы надеемся, что вам понравится наше скромное представление. Которое? — едва не спросил Алексей. Если речь идет о представлении обнаженного тела в глубоком вырезе, так это зря. Его таким не впечатлишь. — Батюшка пожелал развеяться, а мне предложил сопровождать его, — коротко ответил он. — О, я буду надеяться, что вам понравится в нашем доме, ваше высочество, и вы придете к нам еще не раз. Алексей усмехнулся. А потом с издевкой смерил взглядом всю госпожу Гамильтон-Матвееву. От туфелек, выглядывающих из-под подола, до довольно-таки полных плеч в глубоком вырезе. И усмехнулся. Так, что женщина поняла — ее приравняли к обычной девке, выставляющей напоказ свои прелести в надежде завлечь клиента. Вспыхнула краской, но было поздно. Парень кивнул. — Безусловно. В вашем доме есть множество вещей, вызывающих интерес. Скажите, это амур? И демонстративно принялся разглядывать статуэтку. Алексей и не ошибался, Евдокия Григорьевна отлично понимала, какое впечатление производит на гостей. Не привыкшие к европейскому платью, а более того, к дамам в откровенном наряде по последней французской моде, гости смущались. Опять же, ее молодость и красота служили добрую службу, как и умение поддержать беседу. И тут — такой афронт. Ну откуда ж бедной женщине было знать, что открытыми платьями Алексея не удивить. Лейла по просьбе Софьи показывалась и в более откровенных нарядах. Более того, нечто подобное было сшито всем девушкам — и они прекрасно умели все это носить. К тому же — культура движения. Умеют показать себя гаремные красавицы… и тут Мэри Гамильтон тоже было до них далеко. Одним словом — на безрыбье она была королевой, а при удачной рыбалке — не боле чем камбалой. — Д-да… — после недолгого молчания, чуть заикаясь, пробормотала женщина. Алексей чуть скосил взгляд и довольно отметил красные пятна гнева на щеках и плечах. Вот и ладненько. Выведенный из себя противник прекрасно поддается допросу. — И откуда выписали сие чудо? — Из Венеции, ваше высочество. — Зеркала, я так полагаю, тоже венецианские? — Да, ваше высочество. К такому отношению дама не привыкла. Алексей не собирался с ней любезничать, он вообще воспринимал ее как живой справочник. А привлекательность… кто-то другой посчитал бы ее привлекательной. Алексей же… Ну, так себе. Сойдет для сельской местности. И менять свое мнение он не собирался. — Пойдем, сынок. Посмотрим представление. Домашний театр боярина Матвеева вместо скамеек был оборудован мягчайшими креслами, и Алексей удобно устроился в одном из них, позаботившись, чтобы оказаться подле отца. Да, конечно, рядом уселась рыжая матвеевская супруга, но всегда можно было изобразить внимание к представлению — и не общаться с дамочкой. Само же представление на Алексея впечатления не произвело. Тяжеловесные вирши, библейский сюжет… скоморохи ему нравились куда как больше. Да, по настоянию Никона, из городов их гнали, а вот в деревнях те работали. И в Дьяково тоже. Алексей несколько раз ездил посмотреть на представления, с удовольствием рассказывал о них Софье — и та сожалела, что не сможет пойти сама. Но для царевны сие невместно. Был у них и задел на дальнейшее. Алексей, по настоянию сестры, щедро платил за представления, но после оставался — и расспрашивал скоморохов. Сам. Узнавая, где какие порядки, кто сколько ворует, какая о ком слава идет… Молва по стране пошла быстро, теперь многие скоморохи знали, что ежели есть какие сведения, то государь царевич за них может и монетой пожаловать. А уж что из Дьяково не погонят — так это точно. Аввакум ворчал, но недолго и не сильно. Алексей подозревал, что это благодаря собственным Аввакумовым детям, которые также воспитывались при школе. Да и вообще, априори, все, что делал Никон — для Аввакума было неприятно. Хорошо хоть сейчас поостыл, перестал на все собакой бросаться. Но зубы остались. Ничего, придумаем что-нибудь. Грех между собой грызться, когда столько внешних врагов! А вот царю понравилось. Он смотрел с воодушевлением, благодарил Матвеева, да и потом, в уютных креслах у камина — еще одно аглицкое изобретение — был доволен и многословен. Алексей же… С отцом он соглашался. А вот самого Матвеева разглядывал, как жука на булавочке. Нет, надо, надо будет его давить. Рано или поздно, но надо. Не потому, что Матвеев силен, нет. Это слабые люди боятся тех, кто сильнее. Но потому, что Матвеев преследует только свои интересы и уже пытается подмять под себя царя. Он и Алексея никогда не воспримет как государя, для него царевич — мальчишка. А значит — либо ломать жестко, либо просто убрать. Скрипнула дверь, и в комнату вошла девушка. Поклонилась — то есть присела на иноземный манер, прошуршало по полу белое платье. — Не побрезгуйте, государь… Голос был неплох. Низкий, грудной, чистый. Алексей вскинул глаза. Ну… ничего себе так. Полновата, бледновата, но вполне себе симпатичная девушка. Разве что глаза слишком навыкате, она из-за этого лягушку напоминает. А вот отец смотрит с удовольствием. А девушка замерла и слова сказать не может… да что с ней такое? Алексей недовольно фыркнул — про себя, поднялся, забрал у нее из рук поднос, мимоходом коснувшись ледяных девичьих пальчиков, и поставил на стол. А то еще грохнет… Развели неумех! Вот Лейла такой и на голове носила, еще и девушкам показывала, как в танце не сронить, на колени опуститься, подать красиво… скорее бы в Дьяково! * * * Наталья ждала знака от тетушки, поглядывая в глазок. Как сложила Евдокия веер — подхватила поднос с винами и заедками разными — и лебедушкой поплыла в комнату. Присела в реверансе, произнесла, как учили… а потом подняла глаза — и пропала. Потому что не осталось в комнате никого. Ни дядюшки с тетушкой, ни пожилого полноватого человека с русыми волосами — никого. Потому что сидел в кресле самый прекрасный мужчина из всех, что Наталье видеть довелось. Золотоволосый, синеглазый, с такой улыбкой на устах, что сердце зашлось, в висках кровь забилась, в глазах поплыло все. Прижаться бы к нему, целовать, что сил есть… а пока она ни жива ни мертва стояла, красавец у нее поднос забрал. — А это племянница моя, Наташенька, — услышала она голос дядюшки, только вот опамятоваться так и не смогла. Кажется, что-то говорил пожилой человек, а Наталья отвечала, только вот что — она бы и не вспомнила, потому что сияли перед ней синие очи — и ничто другое значения не имело. На подгибающихся ногах вышла — да и сползла за углом по стеночке. Слуги подхватили, в комнату унесли… И только там Наталья поняла — кого она видела. Ведь в гостях у дядюшки сегодня были государь Алексей Михайлович и царевич Алексей Алексеевич. Ой горюшко девичье… * * * Алексей и не понял, какое впечатление произвел на юную Наталью. Ну девушка. И что? Таких в базарный день на пятачок — пучок. А потому он вернулся домой и улегся спать. И назавтра уже и не вспоминал об этой мелочи. Наталье, конечно, досталось от Мэри Гамильтон за все хорошее, но сильно ее и не ругали. Девица ведь! А тут — царь! Еще бы она не сомлела! Посчитали, что это от впечатлений — и на том успокоились. Беспокойны были двое. Сама Наталья, которая горела, то смеялась, то рыдала, дрожала — и сама не заметила, как по уши влюбилась в царевича. И ничего удивительного в этом не было. У любой, даже самой сильной и властной, жестокой и решительной женщины есть в глубине души воспоминания. И заглянув в них, она тихо скажет — вот тут я могла сломаться. Вот на этом парне… Наталья не стала исключением. Любовь вспыхнула ярко и живо, пожирая все доводы рассудка, как деревянные здания столицы. Нет сомнений: если бы ей дали время, она бы перегорела, передумала, успокоилась — и спустя десять лет, став женой какого-нибудь боярина, вспоминала бы этот день с усмешкой. Но жизнь славится своими злыми шуточками. На третий день Алексей Алексеевич уехал обратно в Дьяково. На пятый — царь пришел в гости к Матвееву и завел разговор. Сначала — ни о чем. Потом — о Наталье. — А кто, боярин, та милая девушка, которая нам прошлый раз вино подавала? — То Наташа, Кириллы Нарышкина дочь. Взял к себе да воспитываю помаленьку. — Отчего ж ты, боярин? Я чай, и отец ее не беден? — Да у него еще семеро мал мала меньше, жена от них и никуда, а что девочке в деревне делать? Ей жениха присматривать нужно, государь. Не век же ей вековать! И так уж шестнадцать было, когда забрал! — Неужто такая красивая девушка — и не сговорена? Быть не может! — Ох, государь, красивая она, это есть, да приданого у девочки нет, а без денег — сам знаешь. — А любовь? Неужто никто не люб ей? Быть такого не может! — Откуда бы, государь? Да и какое у девки соображение? Это мне надо партию искать, а ее дело принять, что скажут. Но девочка она разумная, добрая, хорошей женой кому-то станет. — Кому-то… Знаешь, боярин, сватом у тебя выступить хочу. — Государь? — Есть у меня на примете человек один. Богатый, не старый, правда, вдовец, да и дети у него есть, зато добрый, он и Наташу твою любит. — Ох, государь! Ежели есть у тебя такой на примете — век благодарен буду за девку… — Есть. Да только согласится ли невеста? — Ее дело… — Ему нужно, чтобы и она любила. — Поговорю я с ней, государь. Скажи мне только, о ком ты речь ведешь? Кто счастливец тот? — Сам я жениться хочу, Артамон. Выражение «дубиной по головушке огрели» сюда подходило как нельзя более. Именно как дубиной, именно по головушке… Матвеев просто сидел и глазами хлопал минут пять. Зато потом не сплоховал. Упал на колени, взвыл от радости и принялся царю руки целовать — чуть все камни в перстнях не обгрыз, а уж обслюнявил… С чувством лобызал, от всей широкой души! Еще бы, такие перспективы! Да боярин за них голым бы разделся, медом обмазался и на столб влез, а тут все просто так предлагают! Просто потому что Наташка царю приглянулась! Но это у государя всякие доводы вроде люблю, ценю, жениться хочу, а у Артамона другие колесики прощелкивают. Он окажется еще более приближен к трону. Наталья ему благодарна будет. Лет пять, а то и поболее, его власть будет не меньше царской. А еще? А если Наталья сына царю родит? Может так быть, что тот его наследником сделает? А Дума боярская утвердит? Есть, конечно, Алексей Алексеевич, но для того государь вроде как Польшу приглядел, да и мутный он. А еще… Кирпичи — они в любом времени падают одинаково качественно. Или там ворона нагадит со смертельным исходом. Или стрельцы взбунтуются… кого им Алексей Алексеевич противопоставит? Писаришек своих? Смешно! Остальные царевичи? Царевны? Так это как подать! Можно и Милославских в измене обвинить, да и казнить скопом, а всех, кто от Машки Милославской рожден, в монастыри сослать! Ежели интриговать умеючи… Но это потом, все потом, а пока… — Государь, такая честь! Такое счастье!!!