Слушать, как Победин заливается соловьем о своей успешной жизни, мне очень неприятно, даже отвратительно. Получается, пока я пыталась свести концы с концами, растила маленькую, но очень капризную, дочь, он и в ус не дул. Ни разу не позвонил, не написал, не откликнулся на те сообщения, что я ему оставляла, а ведь я в них прямо писала: «Ты стал отцом!». Уж не знаю, можно ли их понять превратно. Именно такие мысли царят в моей голове, пока я на автомате фиксирую ответы Федора в блокноте, мечтая, чтобы эта пытка поскорее закончилась.
— Ау, Уварова, ты меня вообще слушаешь? — щелкает пальцами мужчина, видимо, поняв, что я далека от того, чтобы ему внимать.
— Ага. Аж заслушалась. Не знаю, куда себя девать от твоего величия, — не удерживаюсь от шпильки в адрес Победина. Слишком уж эта ситуация выбила меня из колеи. Я еще поговорю с той девчонкой, что мне не позвонила и не предупредила о ТАКОМ. Да, она человек подневольный, не знает, в каких контрах мы с Федором, но ведь существует банальная рабочая этика. — Всё, закончил?
— Куда-то спешишь?
Лицо у него недовольное, но чего он ожидал? Что я действительно брошусь ему в руки, благодаря о явлении Христа народу?
— В отличии от вашего величества, у меня еще куча дел. Что ж, Победин, мне было неприятно с тобой увидеться, надеюсь, что больше не встретимся, — за секунду складываю вещи в сумку, поднимаюсь со стула, — руку жать не буду, а то еще си-филис какой-нибудь подхвачу. Бывай.
Мне наплевать, что именно подумает Фёдор о том, как я с ним разговариваю. Пусть спишет на то, как мы расстались. А еще у моей грубости есть определенная цель — максимально отбить у мужчины желание со мной видеться вновь. Остается надеяться на то, что инстинкт охотника и собственника у него не проявится. Но подозреваю, что это не последняя наша с ним встреча.
Девчонка все еще в коридоре. Будь она моей дочерью, уже бы отхватила люлей, но что я могу с ней максимум сделать, так это высказать, как и поступаю:
— Еще раз такое произойдет, и я напрягу все свои связи, чтобы ты в журналистике не работала, ты меня поняла? — рычу, наверно, как животное, но нервное напряжение дает о себе знать, этим себя и оправдываю.
Лишь на улице у меня получается вздохнуть свободно. Не смотря на холод, обжигающий горящее лицо, легкие наконец-то наполняются кислородом. Так, нужно успокоиться, нельзя в таком виде показываться людям. Вдох-выдох. Еще раз: вдох-выдох. И снова. Смахиваю с лавочки снег, присаживаюсь, не беспокоясь о том, что куртка намокнет. Боюсь, что упаду в обморок. Теперь, когда могу ясно думать, переживания накатывают волной, и слезы сами струятся по моему лицу. Размазываю их по щекам. Наверно, и тушь потекла, превратив меня в панду. Достаю пудреницу, смотрюсь в крошечное зеркальце — так и есть, просто отврат. Совсем не похожа на ту ухоженную женщину, которой являюсь большую часть времени. Но смысл сейчас об этом размышлять? Лучше уж пострадать дома.
Привести себя в божеский вид не представляется возможным, приходится вызвать такси, пусть это и ударит по бюджету. Так сложилось, что стараюсь деньги экономить, балуя лишь дочку, не себя. Ее частная школа жрет мою зарплату, как голодный тигр.
Вот, то, что нужно! Мысли о Майе меня успокаивают. Сидя в машине, смотря на снежную вьюгу, я вспоминаю, какой крошкой она была, да и сейчас не особо выросла, настоящая Дюймовочка. Последние пятнадцать лет я жила ради этой девочки, ради её будущего, её счастья. Даже когда приходилось голодать, когда сутками не спала, одновременно учась в университете и работая на двух вакансиях в магазине, когда она болела и плакала часами не переставая, я была счастлива тому, что мы есть друг у друга. Майя — моя поддержка и истинная любовь в этом мире.
В квартиру я захожу в уже приподнятом настроении.
— Малыш, я дома, — кричу погромче, зная, что дочь любит заниматься в наушниках и вряд ли меня с первого раза услышит.
Но она выбегает мне навстречу. Наплевав на то, что я в куртке, обнимает.
— Ну что ты, дай хотя бы раздеться, — я шутливо её журю, чувствуя, как лед на сердце тает от такого простого жеста привязанности. — Поела?
Куртку на вешалку, сапоги на полку. Аккуратность — залог уюта и чистоты в доме, где живет подросток.
— И тебе оставила твою любимую Филадельфию. В холодильнике.
— Спасибо, а теперь бегом учиться дальше.
Прежде чем поесть, совершаю свой ежедневный вечерний ритуал: принимаю душ, смываю косметику, переодеваюсь в удобный пижамный костюм. И только после этого отправляюсь на кухню с ноутбуком подмышкой. Даже поужинать мне не удается без него, потому что работы всегда хватает. Например, сегодня в планах у меня допечатать статью о гимнастках, которые заняли первое место на чемпионате мира. Надеюсь, что делая это, смогу забыть о неприятной встрече с Побединым.
Но все мои планы рушатся, словно карточный домик, когда телефон звонит. На экране мобильника высвечивается имя владельца моего канала. Нельзя не ответить.
— Да, Юрий Алексеевич, я вас внимательно слушаю, — стараюсь хотя бы не вздыхать тяжко, тем самым показывая неуважение.
— Нинель, я вот думал, что мы с тобой давным-давно нашли общий язык. А это оказалось не так. Что ты ему наговорила?
Упс.
— Ему это кому?
— Не строй из себя дурочку, Уварова. Ты умная женщина, небось уже сообразила, — в его голосе угроза. — Так вот, мне плевать, что у вас с ним за терки, но мне по шапке уже прилетело. Поэтому я сделаю то, о чем Победин просит. Поздравляю, ты становишься его личной журналисткой на ближайшие пару месяцев, пока ему не надоест. Будешь ездить с ним на все встречи, отвечать на все вопросы и кофе приносить, если понадобится. Так что будь умницей и не позорься.
Юрий Алексеевич отключается, оставляя меня без любой надежды на спокойствие. Оказывается, Фёдор за эти долгие годы совсем не изменился, все такой же уб-людок и эгоист, который думает лишь о собственных хотелках. Теперь главное не перемудрить и не послать его куда подальше в пешее путешествие в первый же день, когда приду снова в злополучный спортивный центр.
Однако, я абсолютно точно уверена в том, что не позволю этому мужчине помыкать мной. И, чего бы мне это не стоило, я заставлю его от меня отказаться.