— Вот! — воскликнул я, прижимая рукой смятые купюры к деревянному рабочему столу.
Марина Владимировна посмотрела на меня как на умалишенного, потом на деньги, выглядывающие из под моей измученной ладони, и ее бровь взлетела в высь. Точно, смотрит как на дурачка. Причем не своего, местного, а на чужого и серьезно больного.
— Все-таки заболел, да? Головой тронулся? Что это? — ее тон был грозным, недовольным, кишащим презрением.
Подумала она явно о чем-то другом. Поэтому я поторопился объясниться, пока заведующая не добралась до какой-нибудь папки, вновь обращаясь со мной, как с грушей для битья.
— Возьмите это, мою зарплату и переселите Олю в отдельную палату.
Теперь обе ее брови приподнялись, создавая глубокие морщины на лбу. А слишком удивленные глаза стали бегать по мне. Она зажмурил
