Вожделение и возмездие

ВАДИМ. Часть 2

На следующий день, Евгений идёт к начальнику охраны.       

- Сегодня утром я заметил, что из моего костюма пропал бумажник с приличной суммой денег. – заявляет он. - Возможно, я его выронил в машине или оставил где-нибудь в доме. Пожалуйста, сообщите домашним, чтобы везде посмотрели.

Начальник охраны, уже назначенный в связи со смертью хозяина на другой объект, небрежно кивает головой и отходит в сторону, но через полчаса подзывает к себе младшего Щекатилова явно встревоженный.

- Послушай, Женя! – пристально глядя ему в глаза, говорит он. - Мы нигде не можем найти Юсуфа, также как и его вещи. Вчера он страшно расстроился, когда узнал о смерти Анатолия Георгиевича. Он был к нему сильно привязан! Боюсь, что в порыве отчаяния, зная, что ему грозит интернат, он скрылся из дома, прихватив твой бумажник.

- А разве речь шла об интернате? – удивляется Евгений. - Юсуф был мне как брат, и, если бы мне позволили, он мог бы здесь остаться со мной. Ведь этот дом не государственная собственность, и меня никто не гонит отсюда?

- Не гонит. – соглашается начальник охраны. – Но ему было бы лучше отправиться в интернат!

- То есть с глаз долой? – усмехается Евгений. – Чтобы не ворошил прошлое?

- Ну, ты и сам всё понимаешь. – улыбаясь одними губами, обрывает его офицер. – Что было, то было. На многие вещи из определённых соображений нашей конторе приходится закрывать глаза.

- И вы не намерены сообщать о его пропаже в органы внутренних дел?

- Зачем же выносить сор из избы? Справимся своими силами. А документы мальчика я заберу из школы для перевода в интернат.

- Хорошо. – соглашается Щекатилов. – Вам видней! Может быть, Юсуф и сам вскоре объявится!

Но ни через несколько дней, ни через несколько недель Юсуф, разумеется, не появился. Не нашелся также и, якобы, пропавший бумажник молодого наследника. Писать заявление в милицию об исчезнувшем арапчонке так никто и не стал. После смерти дяди, дом остался без охраны и прислуги, все разъехались кто куда, и никого не волновала судьба одинокого, безродного сироты. Начальник охраны, покрывавший бывшего патрона, чтобы не навредить свой карьере постарался спустить дело на тормозах. Он был явно не заинтересован в нахождении сбежавшего отрока, владеющего неприглядной информацией, а уж Евгений тем более не стремился продолжать поиски дядюшкиного любимца.

Щекатилову вдруг становится поистине жутко от предстоящего нечеловеческого испытания. Он, как бешеный, бросается к двери, наглухо отделяющей его от возможности и в дальнейшем наслаждаться данным ему бытием под названием Жизнь, которая может ещё долго не покидать его здоровое тело. Он начинает с остервенением, ломая ногти, отдирать от наличника гипсовую обивку, предохраняющую  узника от серьёзных травм при попытке к суициду. Он неистово пытается раскрошить неподдающийся гипс пальцами, пробует вцепиться в него зубами, осознавая, что это последний шанс выскользнуть из тесных, до боли в глазах белоснежных стен, смыкающихся вкруг него, как объятия смерти.

Лежнёва как будто кто-то невзначай подтолкнул. Он внезапно проснулся, открыл глаза, и его взгляд упал на экран монитора. Щекатилов с перекошенным от ярости лицом, совершенно невменяемый и оттого почти что всесильный, с чудовищным ожесточением отдирал хрупкую обивку дверей, полагая, что таким варварским способом сумеет вырваться на свободу. Лежнёв нажал кнопку тревоги, подхватил со стола баллон с парализующим газом, резиновую дубинку и со всех ног бросился в подвал.

С другой стороны коридора, к той же лестнице, ему бежали навстречу обнажённый по пояс Гайк и полуодетая Светлана.

- В чём дело? - быстро спросил на бегу Гайк.

- Он впал в какое-то исступление: отдирает гипс и пытается вырваться наружу! - также на ходу выпалил Лежнёв.                 

Гайк выхватил у него из руки баллон и ринулся вниз по лестнице. Лежнёв и Светлана спешно следовали за ним. Подбежав к камере Щекатилова, Гайк открыл решётчатое окошечко в массивной стальной двери и выпустил в образовавшийся проём мощную струю газа, стараясь попасть беснующемуся узнику в лицо.   

Тот, ослеплённый едкими пара¢ми, ошарашено отскакивает на середину камеры и, закрыв лицо руками, принимается жадно хватать зубами воздух, вываливая изо рта разбухший, с белым налётом язык. Сознание покидает его. Он с глухим стоном падает навзничь на гипсовый пол и остаётся недвижимым.

Гайк и Лежнёв, напуганные его состоянием, открывают нараспашку дверь камеры и, выждав, пока газ несколько рассеется, выволакивают заключённого в коридор.

Ганецкая, прижавшись к стене, оторопело наблюдала за происходящим. Гайк опустился на одно колено и склонился над усмирённым бунтарём. Прощупав пульс и заглянув под безжизненное веко, он спокойно кивнул Светлане, давая понять, что небольшое отравление нервно-паралитическим газом не представляет угрозы для жизни арестанта. Светлана, потрясённая увиденным, ещё румяная и разгорячённая ото сна, постепенно приходила в себя. Она не ожидала увидеть невозмутимого Щекатилова в столь жалком состоянии, так как была убеждена, что до этого человека ей никогда не достучаться.

И вдруг поверженный Щекатилов открывает глаза, с силой отталкивает Гайка и бросается мимо Ганецкой к лестнице. Длинный Лежнёв в два прыжка настигает его и отработанным многими годами приёмом сбивает с ног. Щекатилов пытается вырваться, но на помощь Лежнёву уже поспевает сплоховавший от неожиданности Гайк. Вдвоём они умело скручивают руки вырывающемуся пленнику и, подтащив его к камере, снова вталкивают внутрь. Подобрав вырванный бунтовщиком крупный кусок обивки, они запирают железную дверь, подхватывают с двух сторон онемевшую от увиденного Светлану и ведут её наверх, оставив выдохшегося, обмякшего Щекатилова в отравленной газом камере.  

В углу рефрижератора, в позе лотоса, меж ярко-красных замороженных говяжьих туш, уныло свисавших с потолка и раскачивающихся в такт несущемуся по трассе автомобилю, расположился Паломник. Чтобы уменьшить потребление жизненной энергии в борьбе с нечеловеческим холодом, он погрузился в йоговскую асану, позволяющую замедлять физические процессы тела.

Обстоятельства независимо от Вадима сложились так, что он, вопреки обещаниям, не смог взять с собой ожидавшую его Наденьку. Во-первых: у******о милиционера взволновало область, и местная милиция с чрезвычайным усердием поднялась на розыск ушедшего от возмездия преступника. Проверялся весь убывающий из района происшествия транспорт. А во-вторых: узнав адрес генерала Чатаева, Горюнов должен был без промедления, пока тот не заподозрил неладное и не исчез, нанести ответный удар, чтобы навсегда обезопасить девушку от преследователей. Поэтому участие Нади в столь опасной прогулке им полностью исключалось.

Она встретила Вадима возле домика гостеприимно приютивших её друзей и повела его в беседку. Вечер был достаточно прохладен. Он обнял её, она уткнулась лицом ему в грудь. При свете луны всё вокруг казалось романтически нереальным и настраивало на лирический лад. Однако настроение у прощающихся молодых людей не было радостным. Вадим не хотел покидать любимую девушку, смягчившую его суровое, с некоторых пор закрытое для прекрасной половины человечества сердце. А Надя, пытаясь поддержать его, старалась казаться отважной и сильной. Девушка успокаивающе гладила своего избранника по щеке, как будто не он поклялся оберегать её от опасностей, а она его.

- Вот возьми этот адрес! - Вадим протянул возлюбленной обрывок листка. - По нему ты найдёшь людей, которые тебе помогут. Это мои друзья. Через несколько дней мы там встретимся.

- Ты знаешь, - задумчиво поделилась она. – мне всегда казалось странным, почему жертвами таких субъектов, как генерал Чатаев, оказываются люди случайные и безобидные, вроде меня? Почему никто не может нас защитить? Почему мы не можем довериться правоохранительным органам? Неужели агрессии может противостоять только агрессия? Что с нами случилось? Когда произошло это массовое смещение сознания и переоценка жизненных приоритетов?

Вадим снял плащ и молча укутал им дрожащую от волнения девушку.

- Раньше считалось бесчестным солгать, ударить в спину, поразить безоружного или забрать чужое. – продолжала  делиться с ним своими переживаниями Наденька. - Теперь это в порядке вещей, не кажется зазорным и даже приветствуется! Люди смеются над доверчивостью и стараются воспользоваться ею, называя неискушённых лохами. Значит и все дети для них тоже – лохи, потому что они наиболее доверчивы? У нас исчезло понятие благородства! До революции существовала аристократия, где образованность и воспитанность считались нормой. Разбогатевшим представителям из простого народа приходилось оглядываться на высшее общество, равняться на него и, помимо воли, уважать принципы людей порядочных, дорожащих словом и честью. Но после захвата власти людьми без высоких моральных устоев, для которых цель оправдывала любые средства, слова «благородный», «образованный», «интеллигент» превратились в насмешку; представители этих понятий всячески унижались, а порой и уничтожались. Идеалы и взаимоотношения общества перевернулись с ног на голову. И к чему мы пришли? Кто же сейчас является примером для подражания? Тот, кто хорошо устроился. А кого уважают? Тех кого боятся!

Тот же генерал Чатаев для многих в мире является образцом защитника свободы, борцом с имперскими амбициями. Его ложь расценивается как хитрость по отношению к противнику. Воровство людей и пытки ради выкупа – замалчиваются. Захват детей в заложники и убийства преподносятся как неизбежность в борьбе за независимость. Мир погряз во лжи и лицемерии. Мы перестали жить по совести, нас заставляют жить по понятиям.

- Надюша, в тебе сейчас говорит обида. На свете существуют и порядочные люди. Вроде нас с тобой. – попытался придать разговору шутливое направление Вадим.

- Да, я знаю. – никак не успокаивалась девушка. – Но почему к тебе относятся не серьёзно, если ты, действительно, следуешь заповедям? На тебя смотрят, как на чудака, который ничего не смыслит в жизни. А героем нашего времени оказывается авторитет в депутатском кресле! И чем он лучше того же Чатаева? Разве может всё под себя загребающий депуритет изменить мир к лучшему?

Вадим слушал её волнующийся голос, и ему было приятно осознавать подле себя пьянящую близость девушки, её дыхание. Он наслаждался свежим ароматом её волос, с благоговением держал в ладони маленькую прелестную ручку, и был готов бесконечно вбирать в себя её журчащую речь, независимо от того, что будет говориться сладко баюкающим его слух и воображение звуком. А Надя тонко, чисто по-женски чувствовала, что Горюнову она глубоко не безразлична, и что поднятая ей тема не оставляет его равнодушным,  и она была благодарна ему за это.

- Мы не можем изменить мир. Мы не знаем, что для него лучше. – шепнул он ей на ухо. - Мы можем лишь усовестить кого-то личным примером добросердечия и самопожертвования. Ты же знаешь, что попытки насильно осчастливить людей всегда заканчивались поражением, будь то фашизм или коммунизм, или так называемая демократия. Всё человечество движется в одной волне, кто-то впереди, кто-то сзади, в зависимости не от материального, а от духовного уровня, несмотря на расы, классы и религии. Мы все ментально между собою связаны и оттого ответственны друг перед другом.

- Я теперь тоже в ответе за тебя! Я за тебя боюсь и думаю о тебе! –она крепко прижалась к нему.

- И я о тебе всё время думаю! – откликнулся на её откровение Вадим. – Мне вообще ничего не нужно, кроме тебя!

- Не преувеличивай! – Надя положила ладошку ему на уста. – Я расскажу тебе один случай. Когда мне было двенадцать лет, я попала в автокатастрофу, после чего была доставлена в больницу. Меня привезли на операционный стол, и через некоторое время я благополучно скончалась. Да! Не удивляйся, именно скончалась, хотя потом меня и вернули к жизни. Это была клиническая смерть, и отсутствовала я несколько минут. Но то, что произошло со мной в эти минуты, перевернуло моё мировоззрение. Я никому не рассказывала об этом кроме своих близких, да и они приняли мой рассказ с недоверием. А врачи, с которыми я пыталась делиться, называли мои виденья галлюцинациями.

Ты для меня близок и дорог, поэтому я хочу открыть тебе то, что явилось откровением для меня.

- Мне очень интересно всё, что связано с тобой.- поцеловал её в ладошку Вадим. – Если ты мне доверишься, я буду хранить твою тайну. Пусть она станет нашим секретом и ещё больше сблизит нас друг с другом!

- Это не тайна. Когда я умерла, я почувствовала, что больше не принадлежу телу. Я находилась вне пространства и вне времени. Я знала, что вечна и могу очутиться в любой точке Вселенной.

Вчера я плакала, когда погибла мама, но это от ощущения одиночества. Я знаю, что ей сейчас хорошо, и она в руках той излучающей любовь субстанции, которую познала и я. Конечно, приходится тяжело, когда уходят близкие люди! Но мне послали тебя! И я теперь так счастлива, что ты даже себе не представляешь!

Вадим нежно прикоснулся губами к её широко раскрытым, с любовью обращённым на него глазам. Она восторженно прильнула к нему и замерла, наслаждаясь мгновением.       

- Ты сама не представляешь себе, что ты для меня значишь! - взволнованно произнёс он. - Я не хочу покидать тебя. Мне так хорошо с тобой!

- И мне с тобой! – откликнулась Наденька. – Я почему тебе рассказываю про тот случай, потому что испытываю тот же восторг от нашей с тобой встречи, что и тогда, когда вышла из тела и встретила свет, вернее всепроникающую светящуюся ауру, от которой исходили бесконечная любовь и доверие, умиротворённость и доброта, какие исходят только от самого дорогого и близкого человека.

Я чувствовала, как в этой субстанции слилось всё доброе и хорошее, что окружало меня в жизни и было во мне: чувства, эмоции, знания, опыт поколений и вселенский разум. Я сама была её частью, микроскопической пылинкой, составляющей единое целое. Мне казалось, что, пространствовав где-то неопределённое время, я возвратилась домой, привнося туда свой жизненный опыт. Меня принимали такой, какая я есть, и какой бы я ни была.

Перед глазами промелькнула вся жизнь, проплыли картины давно забытые и потерявшие смысл. Но когда я снова в них окуналась, то осознавала, что значила для меня каждая из прожитых ситуаций. Они подготавливали и изменяли моё земное ви’дение, поведение в быту и отношение к окружающему, ненавязчиво формируя меня, как личность. Я видела со стороны, где была не права, а где достойна уважения. Я наглядно извлекала уроки и корила себя за невнимательность и мелочность, за осуждение и зависть, и по прошествии времени за многие поступки была готова сгореть со стыда.

Но всё это выносилось только на суд моей собственной совести. Моё родное, по-матерински встречающее меня лоно относилось ко всему снисходительно и беспристрастно. Любовь – вот единственное чувство, которое оно пыталось до меня донести, и это было главным во всех его богатых бесчисленных проявлениях. Я не могла ответить на это бездонное чувство любви ни чем иным, как таким же страстным, нежным и глубоким чувством безмерного обожания и полного преклонения. Такое же чувство я сейчас испытываю и рядом с тобой!

- Мне даже не верится, что ты это говоришь! Это как во сне, как в какой-то сказке! – притянул её к себе на колени Вадим. – Кажется, невозможно быть более счастливым! Просто какое-то сумасшествие! Разве бывает на свете такое единение душ, такая взаимопринадлежность, что мне, взрослому человеку, хочется скакать и плакать от избытка чувств, как ребенку?

- Я не отпущу тебя! Мы должны быть вместе! – обвила его шею руками Надя.

- Мы обязательно будем вместе! – целовал ей лицо Вадим. – Но, чтобы нас не разлучили, я должен остановить людей, которые поставили себе цель избавиться от тебя!

- Я знаю, что такое смерть, и не боюсь её! Я больше боюсь за тебя! Я не хочу, чтобы твое сердце ожесточилось, и в него закрались месть, гнев и ненависть! Что хотел сказать Христос словами: "Любите друг друга, мы все дети Божьи!"? То, что все мы без остатка принадлежим к той самой светящейся субстанции, рождающей и забирающей нас. Представляешь, как неловко и стыдно будет нам встретиться там с теми, кого мы здесь незаслуженно обманули и обидели!

- Ты большая умница! - Вадим в порыве нежности поднялся со скамьи и закружил её на руках, прижимая к себе. – Я люблю тебя! Твоя отроческая трагедия обернулась для тебя благом! Тебе открылось знание о том, что страшит любого из нас! Ты не боишься смерти! Ты познала любовь!.. А ты знаешь, что многие древние священные книги Тибета, Индии, Египта, а позже Греции и Рима, повествовали о том, как научить мёртвых вести себя после потери тела?

Она остановила его долгим поцелуем, и он позабыл всё, что хотел донести до её сознания. Слова уже не могли утолить переполняющие их чувства. Им была необходима близость, чтобы физически слиться воедино и друг другом насытиться...

Паломника внезапно прижало к стене, разделяющей морозильник с кабиной водителя. Стало непривычно тихо. Шум мотора исчез, и только мерное урчание фреона нарушало подозрительную тишину. Грузовик, свернув на обочину, остановился. Вскоре двери в холодильник широко распахнулись, и два милиционера, негромко переговариваясь между собой, тщательно высветили мощными фонариками невесёлую утробу рефрижератора, тщательно оглядывая бардовые туши, покачивающиеся на острых стальных крюках.

Паломник, подобрав полы плаща, завис в дальнем от патруля углу на огромном обмерзлом куске говядины, должно быть, ещё вчера бегающего по сочным лугам. Его промёрзшие до плеч руки были готовы в любой момент отцепиться и низвергнуть хозяина на пол под жадно шарящие между тушами лучи милицейских фонариков. Однако судьба и на этот раз оказалось милостива к нему.

- Кузякин, закрывай это ледяное царство! Никого здесь нет! - после короткого осмотра, показавшегося ему вечностью, услышал Вадим возглас одного из офицеров.

Едва лишь двери закрылись, и вновь наступила кромешная темнота, Вадим облегчённо соскользнул вниз и уселся на пол. Рефрижератор качнулся и тронулся с места, постепенно набирая лёгкий привычный бег.

Ранним утром в кабинете начальника особой федеральной тюрьмы два охранника под его руководством вешали на стену картину, принесённую из камеры бывшего заключённого под номером 114.

- Поднимите повыше левый край! - командовал, широко расставив ноги посреди кабинета, полковник Бодров. - Да-да, вот так! Теперь хорошо! Всё, можете быть свободны!

По совету главного прокурора Меркулова щекатиловские картины сегодня выставлялись на аукцион. Полковник не очень верил тому, что тюрьма получит с наводящих тоску полотен какую-то прибыль. Будучи честным служакой, он чувствовал себя виноватым в том, что не доложил об исчезновении маньяка, поэтому ему хотелось реабилитироваться в собственных глазах реставрацией лазарета на вырученные от распродажи средства. Скрепя сердце, он согласился на предстоящий аукцион, но одним из щекатиловских творений решил украсить свой кабинет, расположив полотно напротив портрета президента, который висел за его спиной.  

Картина называлась "Рождение" и изображала хорошенького, хотя и с угрюмым взглядом, младенца, вынимаемого нечеловеческими руками из утробы матери. В общем, из всей массы картин это работа, на взгляд Бодрова, являлась наиболее оптимистичной и внушала надежду, что сможет вписаться в скромный интерьер кабинета.

Ещё раз бросив внимательный взгляд на живопись, полковник решил, что не ошибся в выборе, и остался доволен. Будучи в хорошем расположении духа, он с достоинством уселся за массивный директорский стол и удовлетворённо огляделся. щекатиловская работа, в некотором смысле, даже придавала кабинету определённый символизм: рождение нового человека из преступника в условиях пенитенциарной, уголовно-исполнительной системы. «Вот это я удачно придумал!» - похвалил сам себя Бодров и откинулся в кресле.

Насладившись изменившейся обстановкой комнаты, полковник заскучал и поспешил вернуться из уединения к людям. Он легко поднялся из-за стола и зашагал к двери, не замечая того, что со щекатиловского полотна, образовавшего на светлой стене тёмное безрадостное пятно, за ним насмешливо и несколько свысока наблюдал белокурый младенец. Он сверлил темечко ничего не подозревающему начальнику тяжёлым, по-стариковски мудрым взглядом и чему-то нехорошо улыбался в преддверии новых событий грядущего дня.    

Столица. Гостиница "Ленинградская". Семь часов утра. Быстрой походкой в холл с улицы вошёл худощавый молодой мужчина и, оглядевшись, направился к банкомату. Сняв наличные, пришелец подошёл к рецепции. Он был небрит и выглядел неопрятно. На его тёмном плаще изрядно выделялись замысловатые разводы и пятна бурого цвета, будто бы этот с виду приличный человек ночевал в канализационных стоках. Тем не менее, молодой служащий рецепции, юноша романтической наружности, сразу узнал его.

- А, господин К-Климентьев! - радушно приветствовал он клиента отеля, стараясь не подавать виду, что сконфужен его экстравагантным видом. - Вот ваш к-ключ! Да, п-простите, вынужден вас с-спросить: вы у нас п-поживёте ещё или же с-собираетесь нас п-покинуть.

- К сожалению, сегодня вечером мне п-придётся от вас съехать! - невольно заражаясь безобидным дефектом собеседника, ответил Паломник.

- Т-тогда... - начал было рецепционист.

- Знаю, знаю! После полудня я всё равно должен оплатить за весь день! - пришёл ему на помощь Вадим и протянул кредитку. - Вот, пожалуйста, возьмите, я хочу рассчитаться.

Он подождал, пока служащий произведёт оплату, не торопясь, убрал чек в бумажник и, перегнувшись через стойку, доверительно наклонился к нему. 

- Скажите, пожалуйста, уехали ли ваши постояльцы из верхнего люкса? - шепотом поинтересовался он.

Последовала небольшая пауза.

- Видите ли, господин К-Климентьев! - также негромко, но с достоинством произнёс рецепционист. - Мы никому не д-даём информацию о наших ж-жильцах!

- Я вас очень прошу! Дело в том, что это очень близкие мне люди! - умоляюще взглянул на него Вадим.

- Нет, нет! Об этом д-даже не может быть и речи! - сурово оборвал его служащий, жалобно поглядывая на содержимое Горюновского портмоне.

Вадим рассеянно перехватил его целенаправленный взгляд, не сразу догадавшись, что от него требовалось. Сообразив в чём дело, он решил с лихвой отблагодарить парня за свою недогадливость.

- Может быть, вам удастся сделать для меня исключение? - робко улыбнулся Горюнов и, открыв проспект гостиницы так, чтобы его содержимое не просматривалось находящейся над стойкой видеокамерой, вложил туда хрустящую новенькую купюру.

Рецепционист внимательно рассмотрел номинал предложенной взятки и уже весьма благосклонно отнёсся к просителю.

- Ну, если вы, д-действительно, близкий д-друг... - для виду ещё помявшись, шепотом заговорил он. - Наши гости спешно в-выехали сегодня ночью. У них с-случилось несчастье, и они вынуждены были б-без промедления нас покинуть. Знаете, ваши д-друзья – очень п-приличные люди!

- Да-да, я как раз нечто подобное и предполагал. – задумчиво пробормотал Вадим и поинтересовался. - Скажите, а не убирали ли после них номер?

- Нет. - удивился его вопросу рецепционист. - Горничные приходят к восьми утра.  

Горюнов вытащил из кармана и добавил к предложенным деньгам ещё бумажку.

- Не могли бы вы мне дать ненадолго ключ от оставленного ими номера. - попросил он.

- Нет, нет! Это исключено! - энергично запротестовал юноша романтической наружности.

Горюнов добавил ещё одну купюру.

- Ну, если т-только ненадолго... – несколько смягчился от неоспоримого довода служащий и, повернувшись к конторке, отыскал интересующий Вадима предмет.

- Большое спасибо! И от моего номера тоже! – Горюнов взял обе ключ-карты и, оставив лежать перед молодым человеком проспект с деньгами, поспешил к лифту.

Рецепционист бросил рассеянный взгляд по сторонам и, ловко подхватив со стойки искомый проспект, положил его в стол. 

В лифте Вадим нажал на кнопку верхнего этажа. Скоростная кабина взлетела ввысь, и вскоре Паломник уже стоял в бывшем люксе генерала Чатаева. Настороженно осматриваясь, Горюнов двинулся по просторному номеру в поисках какой-либо в спешке забытой детали. Всё выглядело опрятно и чисто. Нельзя было даже предположить, что жильцы крайне торопились, покидая номер. Ничто не привлекало пристального внимания Паломника. Он уже почти отчаялся найти какую-нибудь подсказку для будущих поисков генерала, но, добравшись до туалетной комнаты, понял, что не зря забрался сюда.

В ванне лежал труп чрезвычайно крупного молодого мужчины с вывалившимся изо рта лиловым языком. Его исполинскую шею туго облегал тонкий шнурок, под который убитый, отчаянно сопротивляясь своему удушению, сумел просунуть два пальца. Кто-то обладал недюжинной силой или имел ловких сообщников, если сумел справиться с этаким Голиафом. Вадим узнал убитого. Это был Ахмад, открывший ему имя своего шефа. Вездесущему генералу, видимо, стал известен их разговор, а предательства он не прощал. Интересно, уцелела ли преследовавшая Горюнова в аэропорту хорошенькая черноглазая женщина? Кем она приходится Чатаеву?

Вадим пристально оглядел тело, и его внимание привлекла левая рука убитого, крепко сжатая в кулак. Горюнов попытался разжать стиснутую кисть мертвеца, но остывшее тело закостенело и не желало двигать некогда гибкими суставами. От чрезмерного давления с хрустом сломался средний палец, и Вадим выудил из-под него овальный золотой кулон на массивной цепочке. По всей вероятности, это украшение Ахмад сорвал с шеи душителя во время потасовки, и тот не заметил пропажи. Чрезвычайно довольный находкой, Горюнов сунул кулон в карман и поспешил в свой номер, чтобы наскоро привести себя в порядок и исчезнуть из гостиницы до прихода убирающего люкс персонала.