- Меня удивляет даже не его цель – возможно, цели нет никакой, - сказал я, - а то, как ему это удается. Вот мы с вами не вылезаем из соцсетей, с нами понятно. А он? У него же времени на знакомство с окружающим миром в пять раз меньше. Одна неделя из пяти, как он сказал. А остальные четыре – тяжелый труд, после которого уже не должно быть сил на умственные занятия. Как он успевает?
- Вообще-то я мало что успеваю, - послышался голос сзади. Мы все обернулись и увидели Треххвостого, догонявшего нас. Теперь он был без тележки – потому-то мы и не услышали грохота, который до этого упреждал его появление. – Вот Чит – он молодец. – Треххвостый показал рукой назад. Посмотрев в ту сторону, мы увидели, что часть группы – в том числе, похоже, все солдаты – отделилась от остальных и теперь поднималась вверх по тропке. Кто из них был Чит, я не определил. – Так он недавно стал соавтором доказательства какой-то теоремы, за которую то ли в Берлине, то ли в Нью-Йорке дали большую премию. - Видя наше немое изумление, Треххвостый с увлечением продолжил. – Ну, понятно, Чит не поехал ее получать. Он активно писал в одном математическом блоге, и так получилось, что они втроем с еще двумя англичанами натолкнулись на необычное решение. Эти двое оказались очень благородными и прямо настаивали, чтобы указать Чита в соавторах. – Видно было, что вся эта история Треххвостого здорово забавляла. – В конце концов он согласился, придумал какое-то несуществующее имя, а деньги попросил передать в благотворительный фонд. Я потом специально посмотрел: это выдуманное имя действительно фигурировало в списке авторов! Чит – вот кто у нас самый умный!
- Они ведь не знали, кто он на самом деле и откуда? – спросил Марк.
- Конечно. Мы все – ну, все, кому это нравится – пишем в сети под разными никами или вымышленными именами. Я, если честно, раньше публиковал стихи. – Он чуть смутился.
- Стихи – вы? – воскликнула Йоки.
- К счастью, они прошли незамеченными, потому что, конечно, мало чего стоили. Они были слишком сентиментальными, - он неловко улыбнулся.
Представить, что этот парень пишет лирические стихи, было выше нашего понимания, поэтому мы не нашлись, что сказать.
- Было бы интересно почитать, - только и сказала Йоки, и эти слова впервые за историю их употребления не были данью вежливости. Это было бы действительно чертовски интересно!
- О, искренне надеюсь, что вы на них не наткнетесь, - весело махнул рукой Треххвостый, словно смахивая навсегда эту нелепую веху своей жизни. – Сейчас я пишу культурологические эссе, но вы – он с уважением посмотрел на Марка – наверняка сочтете их фашистскими, поэтому я даже не стану называть места их размещения.
Марк промолчал.
- Зато Снип – вон она – считается в определенных кругах интересным поэтом. Она пишет по-французски, и под мужским именем, - добавил он как можно тише.
Однако девушка – как раз та, которую он катал в тележке – то ли услышала его, то ли по выразительному взгляду догадалась, о чем он говорит. Она засмеялась, замахала рукой и произнесла последовательность звуков, из которых мы – было довольно далеко – уловили только нечто похожее на «Шшш, тххх». Треххвостый явно обрадовался возможности снова вступить в ритуальный диалог с женщиной. Он состроил нарочито испуганную гримасу, исторг из себя что-то вроде «иийхс обсстерр!» и, изображая испуг, вприпрыжку помчался вверх по склону. Уже отбежав на почтительное расстояние, он обменялся с девушками еще несколькими шипяще-свистящими фразами, после чего снова оборотился к нам:
- Жаль, что нельзя продолжить нашу интересную беседу. Мне пора. – Он указал назад, на развилку, куда свернули его товарищи. – Думаю, мы еще увидимся.
- Куда вас направляют? – воскликнула Йоки.
Мне показалось, у нее был разочарованный вид.
- Задание. Служба, – просто ответил он и, поклонившись и взмахнув хвостами, быстро бросился догонять ушедших.
Йоки вздохнула.
- Не печальтесь. Вряд ли он тут один такой супермен, - подмигнул ей Ержи. – Встретите и других!
- Господи, да о чем вы говорите? – возмутилась она.
- Иногда я задаю себе вопрос, как вы вообще сюда попали, - чуть слышно прошипела Мария, покосившись на Ержи. – А главное, зачем.
- Вам стоит задать этот вопрос местному верховному жрецу, - Ержи галантно склонил голову. – Это он меня выбрал. Уж не станете ли вы сомневаться в его мудрости?
После разделения наша группа сильно поредела. И только тут я понял, что давно не видел Тошука. Я сообщил об этом остальным. Мы принялись высматривать его, вертя головами по сторонам. Оказалось, что никто не заметил, в какой момент он исчез.
- Вроде бы он все время шел впереди, беседовал с этим хвостатым и его товарищами, - пытался вспомнить Ченг. – Но потом хвостатый подошел к нам, а Тошук, выходит, остался…
Но впереди Тошука не было; в голове колонны брели двое пожилых сабинян (точнее, сухоньких мужичков лет сорока). Не было его и сзади: там шагали девушки и еще несколько мужчин помоложе, которые не ушли вместе с солдатами. Выходит, он поднялся вверх вместе с ними? Но как же мы не заметили, как он перешел в хвост колонны? Я был растерян. За последние дни я привык всюду следовать за ним, и немного оробел, оказавшись один. Впрочем, конечно, я был не один, нас была целая группа, но ведь я едва знал этих людей… К тому же, он здесь единственный был моим соотечественником.
- Вы, кажется, хотели, чтоб нас передали местному провожатому, - вздохнул Ченг в сторону Ержи. – Похоже, это и произошло. Хотя по мне было бы лучше путешествовать в сопровождении более-менее знакомого человека. Ну что ж, придется привыкать к самостоятельности!
- Однако он мог бы и попрощаться, - недовольно сказала Мария.
Однако обсуждение коварного исчезновения Тошука быстро прекратилось. Впереди за деревьями показалось первое картофельное поле. Немного погодя – еще одно, засаженное тыквами и кабачками. Наконец, глазам открылась широкая терраса, сплошь затянутая лоскутами огородов, словно пришитых один к другому. То там, то здесь виднелись серые фигуры работавших людей. Они склонялись над кустами и грядками, или, наоборот, тянулись к ветвям деревьев: участок по периметру окружал широкий фруктовый сад. Между лоскутами-полями текли ручьи. Судя по частоте и правильности их линий, русла были специально прокопаны для нужд орошения. Издали были различимы большие кочаны капусты, растущие правильными рядами. За ними – такие же ряды высоких кустов, усыпанных красными шариками – видимо, помидоры. Но больше всего было картофеля и тыкв – самых неприхотливых культур, что выращиваются для пропитания, а не для удовольствия. Впрочем, росли здесь и яблони, а также, как я мог разглядеть, сливы. Несколько женщин и детей собирали урожай с деревьев в большие корзины, подбираясь к ветвям с помощью дощатых помостов. На полянке в отдалении я заметил несколько рядков маленьких, словно игрушечных, домиков. Так и есть, это пчелиные ульи. Значит, машинально соображал я про себя, сабиняне все же не чужды, так сказать, и развлекательной функции еды. Во всяком случае, немножко сладкого они себе позволяют (себе или своему начальству? – тут же перебил мой внутренний скептик). В самой верхней части участка, прямо под скалистым уступом, находилась обширная невозделанная поляна. Там я впервые увидел жилище сабинян. Издали это был бесформенный сарай, составленный из нескольких деревянных коробок (комнат?), соединенных друг с другом явно безо всякого плана; возможно, их пристраивали в разное время. У некоторых коробок стены были не из дерева, а из сшитых кусков кожи или холстины, натянутых на деревянный каркас. Высота коробок тоже была разная. Над крышей некоторых возвышались печные трубы из жести (не считая ведра Теше, это были первые металлические предметы, увиденные мною здесь). Я рассудил, что деревянные отапливаемые коробки были, видимо, зимними спальнями. Легкие постройки из холстины использовалась для жилья летом, а зимой служили хозяйственными помещениями. Окон видно не было. Если бы я не знал точно, что это жилой дом, то решил бы, что передо мной большой сарай для инвентаря или курятник. Перед домом размещалась нечто вроде походной кухни: над двумя большими кострами дымились котлы и суетились люди. Видимо, шло приготовление ужина. Пространство вокруг костров было прикрыто от дождя тентами из рваной холстины. Здесь же лежали рядками несколько бревен - видимо, для сидения во время общих трапез.
Если бы не дом-сарай и огороды, то кухня походила бы на обычный туристский лагерь в лесу. В свою очередь, разноцветные лоскуты огородов с рассеянными по ним сероватыми фигурками напомнили мне средневековые миниатюры, посвященные трудам крестьян. Но, в отличие от мышиного подобострастия, с которым герои миниатюр обычно встречали процессию своего феодала, лица сабинянских крестьян при виде нас выражали лишь дружелюбное равнодушие. Ненадолго отвлекшись на наше появление, они снова углубились в свои занятия. И ей-богу, это не было равнодушие от отупляющего труда. Они смеялись, то и дело переговаривались, что-то обсуждали. Скажем так, наш визит не был для них экстраординарным инфоповодом. Казалось, они так увлечены чем-то внутри своей жизни, что все внешнее – будь то очередные экскурсанты, или вся наша цивилизация вокруг стены – значило для них не больше, чем шелест листвы на ветру.
Видимо, те же мысли посетили и моих коллег, потому что – я заметил – даже такой насмешливый скептик, как Ержи, приближался к ферме в благоговейном молчании. Что до Ченга, то он был в восторге.
- Смотрите, смотрите, как великолепно организованы посадки! – шептал он нам. – Не хуже, чем в Германии или во Франции. Какие помидоры, вы видите? А яблоки? А вон там – даже виноград! Картошка, смотрите – такая здоровая, и не одного паразита. Хотя химикатов тут нет по определению.
- Должно быть, немалого труда стоит содержать все в таком образцовом порядке, - неуверенно сказал Тим. – С учетом того, что нет ни машин, ни технологий.
- Конечно, ручной сельский труд тяжел, - наставительно подхватил Ченг. – Это совсем не то, что в наших городах пальцем по экрану смартфона водить. Но посмотри на эти лица – разве похожи они на измученных каторжной работой? А эти розовощекие загорелые женщины? А детишки? Да, у них руки и ноги в земле, но глаза прямо светятся радостью и здоровьем!
Возразить было нечего. Я подумал, что лица крестьян напоминают колхозников с пропагандистских плакатов сталинского СССР. Разве что те рисунки не имели ничего общего с реальностью, а эти люди были живыми и настоящими. Пожалуй, они выглядели даже лучше, чем на плакатах: сталинские колхозники все как один изображали какой-то штампованный щенячий восторг, а сабинянские лица были разными. Многие казались погруженными в себя, но, стоило соседу обратиться к ним, как они с готовностью поворачивали голову и отвечали, после чего вновь возвращались к своим мыслям. И они у них были, несомненно! Припомнив Треххвостого и его друга-математика, мне пришла в голову фантазия, что они похожи на группу философов, по идейным соображениям вышедших поработать в поле. Хотя для философов они управлялись уж слишком споро и умело, и руки их действительно были грязны, как у настоящих сельских тружеников. Должен признаться, я не находил в своей душе ни единого возражения этой благостной картине.
Ченг выбежал вперед и первым поравнялся с молодой женщиной, окучивавшей картошку. Одета она была ровно так же, как наши сабинянские спутницы – в линялую рубашку до колен и обмотку поверх нее, сделанную из более плотной ткани. Прическу из кос дополняла маленькая косынка. Сейчас солнце уже давно миновало зенит, но, видимо, в полдень здесь припекало. Ченг устремился к ней со счастливой улыбкой, явно желая получить подтверждение своим оптимистичным предположениям. Женщина, поняв это, оставила работу и выпрямилась, покорно ожидая бомбардировки из вопросов. Похоже, ей все это было не впервой.
Ченг постарался как можно церемоннее поклониться, совсем как в костюмных исторических фильмах.
- Здравствуйте, бог в помощь вашему труду! – воодушевленно произнес он.
- Спасибо, и вам здравствуйте, - после мгновенной заминки по-английски ответила женщина, слегка наклонив голову.
Видимо, ей, как и всем остальным, требовалось пауза, чтобы переключиться на чужой язык.
- У вас великолепный огород! Должен заметить, его одного достаточно, чтобы дать достойный ответ недругам Сабинянии!
- Разве у нас есть недруги? – удивилась женщина, и в глазах ее мелькнули веселые искорки.
- Ну как же, - смешался Ченг. – Э-э… Многие ненавидят вас за то, что вы являете принципиально иной образ жизни, отрицающий стандарты цивилизации…
Женщина на миг задумалась, но затем лицо ее прояснилось. Как и предыдущие наши собеседники, она не сразу сообразила, что от нее хотят добиться.
- Я не думаю, что нас ненавидят, - сказала она. – Нам, может быть, завидуют. Хотят занять наше место. Нам ведь достался самый счастливый жребий. Нас мало, и мы живем на большой пустой территории. А тех, за стеной – семь миллиардов, а места мало. Так что в какой-то степени это мы должны чувствовать вину за то, что нам так повезло…
Она хотела еще что-то сказать, но остановилась, заметив, что мы с открытыми ртами слушаем ее. Марк очнулся первым. Он огляделся и сказал больше нам, чем женщине:
- М-да. Не знаю, как вы, а я все-таки не ожидал от сабинянских земледельцев такой чисто городской саморефлексии. Тут, оказывается, тоже принято испытывать чувство вины! – Он повернулся к женщине. – Похоже, вы каждый день после работы зависаете в соцсетях.
- Нет, не каждый день, - засмеялась она. - Я захожу в интернет не чаще раза в два-три месяца. Работы много, а после работы я хочу отдохнуть, и мне не до интернета. Но соцсетей у нас тут и так достаточно. Видите, сколько людей!
- Все равно, боюсь, большинство поклонников Сабинянии в нашем мире были бы сильно разочарованы, если бы вас сейчас услышали. - Марк, наконец, сбросил с себя напряжение. – Они-то утешают себя – он мельком взглянул на Ченга, - что тут эдакая резервация отшельников, которые знать не знают интернета, ничего не слышали о наших культурных раскладах, носят исторические костюмы и поют фольклорные песни. И вдруг – слом шаблона!
Он сбросил рюкзак и уселся на землю, словно припечатывая этим жестом свою речь.
- Погодите, где это вы видели таких узколобых поклонников Сабинянии? – воскликнул Ченг. – Во-всяком случае, среди нас их нет. Лично я как раз был готов встретить здесь уникальный симбиоз современной постхристианской культуры и традиционного образа жизни… Который эти образованные люди выбрали сами, чтобы спасти и природу, и себя. – Он говорил очень горячо и складно, хотя было заметно, что он немного сконфужен. – И потом, посудите сами – как бы эти люди отражали натиск конкурентов, которые претендуют на их природные ресурсы, если бы не говорили на их языке? Чтобы победить врага (а как бы то ни было, цивилизация – враг Сабинянии) нужно досконально изучить ее. И местное руководство совершенно разумно тратит много сил на теоретическое, так сказать, вовлечение своих жителей в нашу культуру…
Тут Ченг заметил, что женщина перестала слушать и вернулась к работе. Смутившись, он поспешил к ней меж гряд картофеля:
- На самом деле мы все мечтали бы оказать Сабинянии хоть какую-то помощь… Не хочется быть праздными экскурсантами! Позвольте помочь вам в прополке…
Женщина что-то вежливо ответила. Мы не слышали, что именно она сказала, но, видимо, она одобрила его идею, потому что Ченг, даже не сняв рюкзака, неловко опустился на колени и старательно принялся оказывать помощь Сабинянии. Туда же, в картошку, за ним следом устремилась и Мария. Я подумал, что это, пожалуй, было самое правильное решение. Я тоже меньше всего хотел быть здесь праздным туристом. Но Тошука рядом не было, а мне не хватало смелости, чтобы напрашиваться самому. Марка, впрочем, ничуть не напрягало амплуа туриста: он уже достал блокнот и увлеченно делал набросок. Судя по всему, на тему «Сабинянка и туристы». Йоки и Тим, не сговариваясь, двинулись к фруктовому саду – тоже, вероятно, пообщаться и предложить свою помощь. Сопровождавшие нас сабиняне тоже разошлись кто куда: одни присоединились к полевым работам, другие поволокли свои тележки и котомки к жилой постройке. Интересно, что рассредоточение произошло без малейшего промедления, как по команде. Однако командира я не видел.
На тропе остались лишь я, Марино и Ержи.
- Куда же исчез Тошук? – растерянно пробормотал я вполголоса.
Никто не ответил.
- Думаю, надо посмотреть на их дом, - наконец, сказал Ержи. – И с кухней познакомиться. Может, поесть дадут?
Он решительно двинулся к постройке, а мы с Марино поплелись следом.