Сабинянские воины

Глава 7. Проступок. Часть 2

Я снова раздавал пробирки с зеленоватой жидкостью и снова пил сам, пристроившись на бревне в стороне от всех. Ченг, свежий после купания, держа пробирку наподобие кубка с вином, пожелал произнести нечто вроде тоста:

- Друзья мои! Я знаю – многословие здесь не в чести, и это правильно. Но я, увы, представитель иной культуры. Поэтому я не могу не сказать: ваша здешняя жизнь подтверждает мои самые смелые надежды и посрамляет самые каверзные инсинуации ваших противников из нашего так называемого мира цивилизации. Там, у нас, многие считают, что коммунистическая экономика невозможна, что она-де содержит неразрешимые противоречия и поэтому неминуемо должна развалиться. Но на вашем примере я был счастлив убедиться, что это не так. Я вижу здесь блистательную организацию производства и труда. Тот минимум потребностей, который, на самом деле, и должен быть у человека, здесь успешно удовлетворен. Ваш опыт показывает – рай на земле возможен! Властителям нашего мира выгодно доказывать, что это не так, что человечеству почему-то непременно нужен рынок и капитализм. Но на самом деле капитализм нужен только капиталистам, иначе они не смогут обогащаться… Я верю, что доживу до тех времен, когда ваш опыт будет применен и в других местах земного шара!

Не знаю почему, но я сгорал от стыда. К счастью, мои страдания быстро прекратились: у Ченга внезапно появился критик, причем из числа сабинян!

- Но тогда, боюсь, придется уничтожить половину человечества, а то и больше, - дружелюбно заметил Двукосый, отхлебывая из своей пробирки. – К сожалению, территориальных ресурсов планеты на прокорм такого количества народа не хватит. В смысле, если вести натуральное хозяйство. Ваших спасают только технологии и массовое производство. Что, в свою очередь, и привело к экспоненциальному росту населения.

- Да-да, конечно, - усмехнулся Ченг, которого трудно было сбить с толку оппонированием. – Перенаселение, Римский клуб и так далее. Не забудьте также сказать о вредоносном изобретении антибиотиков. Законы жанра того требуют! И тогда вы будете рассуждать, как заправский защитник ГМО.

- Я и без того так регулярно рассуждаю, - учтиво сказал Двукосый. – Даже, помнится, и с вами как-то раз в сети дискутировали. Вынужден повторить мой тезис, который показался вам таким циничным: рай на всей земле неосуществим. Он возможен только в отдельно взятом малом сообществе, причем за счет всех остальных, которые при этом будут страдать. Конечно, мы не отнимаем у населения Земли еду, но мы в пересчете на человекоединицу занимаем чудовищно много благодатной плодородной земли. Эта – как раз та норма, которая требуется для ведения натурального хозяйства. Таким образом, наше счастье эгоистично. Сознание этого мешает мне наслаждаться им вполне. Но я знаю, что для безопасности Сабинянии нужно, чтобы весь остальной мир вел именно такой образ жизни, какой ведет сейчас. То есть – страдал. Тогда ему хватит ресурсов еще на какое-то время, и он сможет терпеть существование такого исключения из правил, как моя страна.

- Но ведь потом они все равно закончатся! – воскликнул Тим.

- Да, но если ваш мир переймет наш образ жизни, то ресурсы закончатся уже сейчас, - сказал Двукосый и виновато улыбнулся Ченгу. – Простите. Похоже, это не вы многословны, а я.

Ченг был смущен, но, к его чести, пытался не подавать виду.

- Не у меня, ни у вас нет достаточной статистики, чтобы доказать наши утверждения, - произнес он с примирительной улыбкой. – Уверен, что ее нет ни у кого: элиты ее старательно скрывают. Остаюсь, тем не менее, с уверенностью, что мои интуитивные догадки верны.

Двукосый вежливо поклонился, и на том разговор завершился. Хоб тем временем знаком подозвал меня помогать раскладывать кашу. Она была такой же плотной, что и вчера, только более съедобного цвета – бело-желтого. Вкус, правда, был столь же… э-э… непривычный. Если представить в страшном сне, что в Сабинянию организованы настоящие коммерческие экскурсии – типа толпы орущих китайцев с селфи-палками – то гастрономических туров точно не получится. Впрочем, о чем это я? Какие еще китайцы, упаси Бог? И, кстати, здесь есть привычные нам овощи и фрукты, а местные каши… к счастью, их не нужно есть много. Я съел объем столовой ложки, который поместился в моей микромисочке, похожей на подставку для яйца, и совершенно насытился.

За завтраком колхозники – так я стал называть про себя обитателей Трех Ручьев – переговаривались между собой больше, чем вчера вечером. Я догадался, что они обсуждают сегодняшний объем работ и грядущие переброски. Поев, часть людей направилась к своим рабочим местам - то есть на грядки. Другая часть, похоже, стала готовиться к отходу. Откуда не возьмись, на поляне перед кухней появились плотно набитые котомки: внутри угадывалась картошка и другие овощи. Несколько мужчин приволокли жерди и доски, приготовленные для переброски в другое место. Они уже были туго увязаны друг с другом, а на концах связок были сделаны петли: видимо, так их предполагалось нести. Я не завидовал тем, кому это предстоит. Но, судя по тому, как суетились Треххвостый и Двукосый около связок, как минимум одну из них они готовили под себя. Рядом собирались и другие тяжеловозы. Все они были сплошь в худых обмотках, с исцарапанными ногами и без обуви. По этим признакам я уже научился определять «спецназовцев». Вчера за ужином я их не видел, хотя припоминал кое-кого по пути на стойбище. Похоже, они вместе с Треххвостым успели забежать куда-то еще, а потом пришли перед самым отбоем. Закончив с подготовкой поклажи, двое из них подсели к нам с Марией и предложили помочь с мытьем посуды. Котлы еще раньше кто-то унес, и теперь они стояли, блестя как новенькие, доверху наполненные свежей водой.

Со стороны могло показаться, что все делается само собой, без команды; как будто несколько десятков людей понимали друг друга без слов. Впрочем, почему без слов? Просто я не знал их удивительного шипяще-стрекочущего языка, а половину звуков и вовсе не улавливал. Так что, вполне возможно, невидимая организация труда существовала. Но кто был главным, кто отдавал распоряжения, было непонятно. Можно было предположить, что на стойбище верховодит Хоб; должность «при котле», казалось бы, к этому располагала. Но я убедился, что дальше приготовления еды Хоб свою юрисдикцию не простирал. Как ни странно, он даже не заведовал съестными припасами. Видимо, ими распоряжался кто-то другой, потому что во время мытья посуды я заметил, как две женщины подошли к продовольственному складу (он помещался позади котлов, под навесами), уверенно взяли по мешку (видимо, с крупой) и перенесли туда, где паковалась поклажа. Хоб на это даже не отреагировал. Следом подошел еще парень со сложной прической из косичек (может, тоже служивый, а может, модник из «гражданских»), и тем же манером утащил большой мешок с картошкой.

- Хоб, я тут хватит еды? – неуверенно спросил я нашего повара, когда он случился поблизости. – Смотрю, часть ее куда-то уезжает.

- Разумеется, все под контролем, - в обычной шутливой манере ответил Хоб. – Ребята хорошо знают, сколько и чего нужно на каждом стойбище. Лишнего не заберут, не бойся!

- А кто эти ребята? - спросил я, по привычке оглянувшись на солдат, прилежно мывших мисочки. Правда, я был уверен сейчас, что речь не о них. – Кто у вас руководит, скажем так, продовольственным планированием?

- Если я тебе отвечу, что никто не руководит, что это пример высочайшей самосознательности народных масс, ты, думаю, не поверишь.

- Не поверю, - засмеялся я. – Ибо хорошо знаю цену таким формулировкам.

- Ну, а какова твоя версия?

Я задумался.

- Может, опять всесильные жрецы? Они создали некий огромный продовольственный план. На наделю, на месяц, на год. Может, и на пятилетку, как в Советском Союзе. Задача, конечно, не из простых, но если учесть количество народу и размеры территории – то осуществимо. Правда… в это случае было бы резонно централизовать хранение припасов: сделать бы что-то вроде больших складов, поставить там заведующих, и раздавать оттуда всем по мере необходимости. Хотя нет, это приведет к выделению привилегированного класса «распределителей продуктов». Знаем, проходили. К тому же один большой склад более уязвим, чем множество мелких, где всего понемножку. И с точки зрения возможного нападения врагов, и с точки зрения защиты от пожаров и грызунов…

Хоб одобрительно кивнул.

- Таким образом, получаем нечто вроде «динамического склада» размером со всю территорию Сабинянии. Продукты хранятся в разных местах, и постоянно переносятся туда-сюда. То есть как раз то, что мы видим. Но тогда нужна сложнейшая логистическая схема. Наверняка она регулярно дает сбои, плюс это невероятные временные и трудозатраты. И как организовать это без телефона и интернета?

Мне пришло в голову, что это похоже на огромную нейронную сеть. Ведь как хранится информация в головном мозге? Она не лежит мертвым грузом, а все время перемещается. То есть перемещаются импульсы, совокупность которых и есть целостная информация. Может, логистика в Сабинянии – это такой же мега-мозг? Но как он работает? Где локализуется? Все в тех же загадочных компьютерах?

Я ждал от Хоба подсказок, но он, похоже, предпочитал, чтобы я изобрел эту гениальную схему сам.

- Идея интересная, - только и сказал он.

Непонятно, к чему это относилось. К моим словам? Или к мыслям?

Тем временем со стороны ручья показался довольный и улыбающийся Ержи. На завтраке его не было – видать, он снова уснул и проспал. Сейчас он, очевидно, возвращался с купания – волосы и шея были мокрыми – и надеялся перехватить какой-нибудь остаток еды.

- Доброе утро! – он смущенно улыбался, хотя, видно, не сомневался, что голодным его не оставят. – Простите, друзья - не привык к здешнему суровому режиму! Проснулся, когда завтрак уже закончился. А так как все равно опоздал, решил не лишать себя наслаждения погрузиться в ледяные воды ручья. Найдется ли для бедного ослушника ложечка вашей мега-сытной каши? Или хотя бы сырая картофелина?

- Я припас тебе лишнюю порцию, - приветливо улыбнулся Хоб, доставая откуда-то полную мисочку. – У нас так не делается, но тебе, так и быть, можно – ты же все равно нас сегодня покидаешь.

Улыбка вмиг сползла с лица Ержи.

- Вы хотите сказать, что мы переходим куда-то еще? На другое место? – с надеждой пролепетал он.

- Нет, это другие переходят на новое место. А ты возвращаешься за стену. - Лицо Хоба, напротив, озаряла невозмутимая улыбка.

- Но… почему? – Ержи испуганно посмотрел на меня, на Марию и на солдат. Не найдя ответа, он снова перевел взгляд на Хоба. – Я проспал, простите меня… Но ведь это не преступление! Хорошо, как скажете, я ничего не буду есть – пусть это будет мое наказание. Но почему вы из-за этого хотите выгнать меня? – Его голос чуть дрогнул.

Хоб пожал плечами и отвернулся к костру.

- Ты же знаешь, - сказал он через плечо.

Ержи побледнел и замер.

- Ты нарушил правило, которые дал слово не нарушать, - негромко сказал парень со сложной прической, не поднимая головы. – Это и есть преступление. – С этими словами он поднялся.

- Ты, кажется, собирался идти с нами? – он повернулся ко мне и, кажется, уже начисто забыл о Ержи.

Я смущенно кивнул, искоса поглядывая на него и на Ержи. Хоб все так же смотрел на огонь. Мария удивленно воззрилась на нас, но не решалась ничего спросить.

- Идем, все уже готовы, - сказал парень с прической.

Он убрал последнюю вымытую пробирку на поставец, поднялся и двинулся туда, где собирались отходящие. Второй солдат, который закончил работу на удивление синхронно с ним, молча передал Марии котел с водой после полоскания и пошел вслед за товарищем. Еще прежде они предупредили нас, что эту воду следует вылить на ближайшие грядки. Я минутку помедлил, но потом тоже поспешил за ними. Следом за мной побежал Ержи.

- Погодите, послушайте, как же так? - тараторил он, глядя то на одного, то на другого.

Однако собравшиеся уходить как будто не замечали его. Одни навьючивали на себя тяжелые мешки и котомки; другие, покончив со своей поклажей, помогали с этим соседям. Восемь мужчин, среди которых были Треххвостый, Двукосый, парень со сложной прической (я начал называть его про себя Многокосым, потому что в составе хитроумного переплетения на его голове усматривалось несколько косичек, завязанных в один узел), а также его товарищ прилаживали к себе ремни, на которых должны были ехать связанные вместе жерди и доски. На каждую вязанку приходилось по четверо носильщиков, двое спереди и двое сзади. Эти четверо встали наизготовку около наиболее массивной из них. А Ержи в растерянности бегал по поляне, путаясь между людей, и все повторял:

- Слушайте, я все понимаю… Да, я виноват. Но как же так? Вот так просто и выгнать? Ну да, да, я не смог себя сдержать, мне стыдно… У меня нет силы воли. Я не оценил… не оценил, что все так серьезно… Я не знал, что вы меня действительно выгоните!

Женщины о чем-то деловито перещелкивались, не глядя на Ержи. Мужчины смотрели сквозь него. Треххвостый, как мне показалось, на миг скосил на него глаз, но тут же отвернулся. Девушка – кажется, ее звали Кен, и ее жених трудился на каком-то другом стойбище – с улыбкой указала мне на самую маленькую котомку, которая еще оставалась на земле. Я поспешно поднял ее – она оказалась не такая легкая, как на вид – однако все не мог отвести глаз от Ержи. Вдруг он замолчал, упал на колени и заплакал, уже ни на кого не глядя.

- Простите меня… Не выгоняйте меня, прошу… Я так мечтал оказаться здесь…

И тут все повернулись в его сторону. Носильщики жердей, которые уже успели одеть ремни и поднять тяжелую ношу, словно по команде опустили ее на землю. Не говоря ни слова, вся группа сделала чуть заметный шаг к Ержи, окружив его со всех сторон. Все молчали. Я испуганно протолкнулся в середину круга, поближе к нему. На нас глядели серьезно и внимательно. Кажется, даже с сожалением. Я понял, что надежды нет – его прогонят. А, может, и меня вместе с ним. Но именно потому, что терять было уже нечего, я вдруг перестал себя сдерживать. Слова вырвались у меня из горла сами – я даже не обдумывал их:

- Умоляю вас, не выгоняйте… Дайте еще один шанс… После такого человек никогда не повторит свою ошибку!

Кажется, я тоже заплакал.

Одна из девушек что-то прострекотала себе под нос, глядя под ноги. Потом то же самое – я уверен, это были те же слова – повторил кто-то за моей спиной. Потом их подхватил Двукосый. Потом еще кто-то. А следом первая четверка снова накинула на плечи ремни и поднялась вместе с ношей. За ней – вторая, потом третья. По очереди поднялись одиночные носильщики. Группа начала медленно выходить на тропу, обходя нас. Мы стояли и смотрели – я на ногах, Ержи на коленях – и провожали глазами одного за другим. Но последний, поравнявшись с нами, вдруг остановился. Сняв с плеч свою котомку, он поставил ее рядом с Ержи, хлопнул его по плечу и, повернувшись, устремился к картофельному полю – да так уверенно, как будто с самого начала собирался так сделать. Мы сначала замерли, недоумевая. Но уже в следующий миг я все понял, подхватил котомку и принялся навьючивать ее на спину проворно вскочившему Ержи. Что делать дальше? Бежать ли за остальными? Они уходили все дальше. Тут я услышал голос Многокосого.

- Поторапливайтесь! – крикнул он, обернувшись.

И мы припустили бегом. Котомки были тяжелые, но я не сразу это понял – первое время я летел, словно на крыльях. Уже отойдя шагов на триста, я вспомнил, что ни с кем не попрощался - ни с Хобом, ни с нашими. Виновато обернувшись, я увидел огороды, а на их фоне - россыпь фигурок, каждая из которых была погружена в свое занятие. Я вздохнул. Им явно не было дела до моих любезностей. Посреди поля, по цвету одежды я отличил Йоки и Тима. Похоже, они окучивали картошку. И вдруг все фигуры – кроме них двоих – внезапно выпрямились и, кажется, развернулись в нашу сторону. Над головами поднялись руки и помахали. Мне? Не может быть! Но кому же еще, ведь из нашей группы я один смотрел на них! Я узнал Хоба около кухни – он изо всех сил махал полотенцем. Я принялся махать в ответ, чуть не подпрыгивая от радости. Лишь в самый последний момент, поняв причину всеобщего движения, к прощальному ритуалу присоединились Йоки с Тимом. Кажется, я увидел и запоздалые руки Марии, Ченга и Марка. А через секунду, словно повинуясь невидимому приказу, руки огородников опустились, и они снова отвернулись к своим грядкам. Лишь Йоки и Тим продолжали смотреть на нас, пока мы не скрылись за деревьями.