Дети лечебницы Квин

– Только идиот не заметит, что она со странностями! – Не смей так говорить о моей дочери! Голоса за стеной раздавались всё громче. Казалось, они вот–вот проломят тонкую стенку и мощным потоком обрушатся на мою голову. Это всё родители. Они который вечер продолжали ругаться, уже даже не пытаясь это скрыть. – Я просто хочу помочь! Поверь, эта терапия пойдёт ей только на пользу, – голос отчима стал мягче, елейнее, противнее. Как липкая патока из магазина сладостей. Если упала на штаны – пиши пропало: отодрать её невозможно. Но, как ни странно, это успокаивало маму, которая после всех этих выяснений отношений всегда бежала в мою комнату, прижимала меня к груди и долго гладила по голове, не отпуская. Думаю, она сама жалела, что всё ему тогда рассказала. Уверена, если бы решающее слово было за отчимом, то чемодан с моими вещами уже стоял бы на улице. И вот, наконец, у него появился повод. Неделю назад маму вызвали к нашему школьному психологу. Нашли что–то в моих документах. – Ив, детка, ты не могла бы войти? – я вспомнила, как дрожал мамин голос, когда она выглянула из кабинета мисс Гейли. – Посиди здесь, Пейн, это недолго! – шепнула я, вставая со скамьи и переступая порог. Школьный психолог мисс Гейли в своих больших очках и цветастых нарядах была похожа на большую яркую стрекозу. Она всегда поила меня чаем, смеялась и говорила, что все дети в моём возрасте большие выдумщики. Но женщина, сидевшая за столом, ею не была. Она напоминала нашего завхоза мистера Броди – высокого толстого мужчину с мясистым носом и красным лицом. Только брови у неё были не кустистые, а тонкие, как усики у таракана. – Иветта, пожалуйста, садись, – женщина указала на стул так, словно до этого я не приходила сюда дважды в неделю. Будто на нём не успел вырисоваться отпечаток моей пятой точки, и я не единственная, кто из всего класса посещал этот кабинет. – Меня зовут Гертруда Айлидж. Но ты можешь звать меня просто Гертруда. Я временно заменяю мисс Гейли. Думаю, мы с тобой подружимся, – улыбнулась она. «Это вряд ли», – подумала я, глядя, как уголки её губ растягиваются, пытаясь достать до кончиков «тараканьих усиков». – Видишь ли, Иветта, мисс Гейли отмечала в твоём школьном деле некоторые… странные вещи. Вещи, – замялась психолог, – которые ты якобы видишь. Я испуганно обернулась на маму. – Ой, она у нас такая фантазёрка! – та нервно хихикнула, сжимая мою руку. – Не сомневаюсь, Леонора. Можно, я буду звать вас так? – строго посмотрела на неё мисс–усатые–брови. – Я ознакомилась с результатами тестов, которые проводила предыдущий школьный психолог. Первые симптомы в девять лет. Сейчас вашей дочери двенадцать, а видения не проходят.  – Понимаете, у Ивви мало друзей. Вот она иногда и придумывает себе воображаемых. Это просто такая игра. Это же дети. Я права, Ив? – она повернулась ко мне. Когда мама делала такой взгляд, я понимала, что она хочет, чтобы я ответила «да». Не важно, так это или нет. Но, что бы я сейчас ни сказала, мы обе знали правду. – Выдуманные друзья? Поздновато для такой большой девочки, – возразила Гертруда и тоже обратилась ко мне: – Ив, ты же понимаешь, что они ненастоящие? – Разумеется, – послушно говорю я и уверенно смотрю в её глаза. Лицо миссис Айлидж приобретает смущённый вид. Видно, что она мне не верит. Не верит и маме. Женщина открывает папку, на которой большими буквами написаны мои имя и фамилия. Из неё выпадают листы. «Задержка в развитии», «апатия», «нервный срыв», «подозрение», «отклонения» – можно ухватить мелко отпечатанный шрифт на падающих страницах. – Тебя беспокоят головные боли? – внезапно спрашивает психолог. – Иногда… – уклончиво отвечаю я. Мама нервно кусает губы, сжимая сумочку. Я уже чувствую, как она хочет взять меня за руку и выскочить из кабинета. Этот психолог не привыкла спокойно пить чай, ставя «одобрено», «без отклонений от нормы». На её столе даже кружки нет. – Леонора, чтобы удостовериться в своих догадках, я попрошу вашу дочь пройти простой тест, – Гертруда многозначительно посмотрела на маму. Не дожидаясь её одобрения, она вновь обратилась ко мне: – Ив, сейчас я покажу тебе кое–какие картинки. Сможешь сказать, что на них нарисовано? Я кивнула, приготовившись увидеть кучу клякс. Мисс Гейли часто просила меня их рассматривать, спрашивая, на что они похожи. Зачем это было необходимо, я не понимала. На листках были нарисованы кляксы, похожие на… кляксы. Много разных. Разноцветных и чёрно–белых. Но это была игра. И я знала, что от меня хотят услышать. Вместо «пятно–пятно–пятно» я произвольно называла растения и людей. Так было безопасно. Но Гертруда дала мне не их. Вместо этих пятнистых листков она протянула мне рисунки с животными. Задание для трёхлеток, которое я принялась рассматривать, нахмурив лоб. – Крокодил, заяц, лев… – послушно называла я. – А это... Я ещё раз взяла листок в руки. По тому, что я остановилась на этом рисунке дольше, чем на других, психолог поняла, что что–то не так. – Ты можешь сказать, кто это? – спросила она. – Да, – ответила я, поднимая глаза. Я чувствовала, что не стоит говорить правду, но не смогла промолчать.