За день до нашей смерти: 208IV

— Значит, на этом для меня всё? Конец? — глухо прозвучал мужской голос. — Да, — твёрдо ответил второй, более хриплый и неприятный. Фигуры медленно передвигались по поросшей травой дороге. Мягкая слуху музыка сверчков развеивала ночную тишину. Впрочем, как и хриплые стоны дремлющей неподалёку стаи — сотни и сотни пустых человеческих оболочек тащили себя далеко на юго-запад — зимовать. Путники держали приличное расстояние друг от друга, увеличиваться которому не давала лишь верёвка, завязанная петлёй и накинутая на шею позади идущему достаточно сильно, чтобы тот не думал сопротивляться, и достаточно слабо, чтобы мог дышать и идти. — Может… Ты хоть мешок с головы снимешь? — Нет. Не сниму — не хочу портить тебе интригу. Свет уходящей луны блекло отражался в свежих лужицах и волнами разлетался по округе, когда на него ступала тяжёлая нога человека. Близился рассвет. Ещё пара часов, и спутник Земли окончательно скроется за горизонтом, освободив небесный простор яркому солнцу. — Слушай… Ну, должен признать, что… выхватить меня из моего же дома, в моём же городе и не попасться… — задыхаясь, говорил пленный. — Выйти, не… Кто ты вообще такой? — Хватит пытаться выведать что-то, — устало ответил второй. — Ни хрена оно тебе не даст, только воздух понапрасну расходуешь. Придём на место — тебе всё тут же станет ясно, всё поймёшь, всё узнаешь. Несмотря на новую «ночную угрозу», слухи о которой так стремительно заполонили уши и рты всех живых людей, тёмные вечерние краски всё ещё казались проводнику более безопасными, чем дневные. «Под лунным светом не встретишь сотни наполовину разложившихся трупов, которые всеми силами стремятся у***ь тебя, — думал он. — Не встретишь бандитов, отбившихся от не менее опасных стай, убивающих всё и вся, словно животные; военных, стреляющих по людям, как по воробьям; или наёмников, которые убьют просто ради того, чтобы ты не убил первым, — без людей этот мир становится даже чуточку лучше. Спокойнее, по крайней мере». — А может, договоримся? — сказал второй, вдруг остановившись. — Опять то же самое… — Ну, ты — охотник за головами, верно я думаю? Небось, похитил бывшего главу Единства и ведёшь к своему «невероятно богатому» заказчику… Зачем? На допрос? На личную месть? На расправу из выгоды?! Я прав?! Плевать! Сколько бы он тебе ни предложил, я заплачу в два… в три раза больше! Я богат, ты ведь это знаешь; ты же был в моём доме, всё видел! А это был даже не основной!.. В ответ верёвка лишь сильнее потянула его вперёд и петля, сдерживающая усталое дыхание, стянулась ещё больше. Спустя десятки минут шоссе, по которому прежде шли путники, превратилось в сплошную грязь. И если идущий впереди человек ловко обходил ямы, то тот, чьё лицо было закрыто мешком, беспощадно для себя падал в непроглядно грязную смесь земли и воды. Его когда-то белый костюм покрылся тёмно-коричневыми пятнами и был больше похож на старый и изношенный наряд, который в былое время носили либо нищие, либо покойники; красная рубашка лишилась последних кроваво-винных пуговиц, а тёмно-коричневые туфли, всё время спадающие с вялых ног, порвались в нескольких местах. Они шли уже несколько дней. Бесконечная дорога истощала и без того слабый организм — редких остановок на сон и еду не хватало обоим, но у одного из них была цель, а у другого — отсутствие выбора. Тем временем грязь превратилась в смесь камней и песка — что-то вроде самодельной дороги — единственной, которую могли себе позволить люди того времени. — Мы что… Мы… в городе?! — почувствовав знакомую почву под ногами, похищенный опешил. — Ха-ха-ха-ха-ха-ха! Только не говори, что твой заказчик настолько глуп, что решил меня порешить в каких-либо стенах! — в ответ не раздалось ни слова. — Или… Погоди. Ты что… Ты продать меня хочешь?! Серьёзно?! Да ты хоть знаешь, как быстро твой план накроется?! Меня найдут и освободят быстрее, чем ты награду в кабаке пропьёшь! Но ответа вновь не последовало. Лишь скрипучие ворота приветствовали пленника своей обыденной мелодией. Покачиваясь от слабого ветра, они повествовали о печальной истории города, забытого и заброшенного редкими жильцами, о сотне трупов, навсегда похороненных в своих собственных домах. Шаг идущего впереди становился всё твёрже, всё быстрее, и второй едва ли поспевал за ним. Задыхаясь, падая от усталости и откашливаясь, казалось, потом, он не раз проклинал своего похитителя не только за сам акт, но и за такую изнурительную дорогу. Ведь, несмотря на то, что с выпуска последнего автомобиля прошла не одна декада лет, элитные наёмники, коим старик и считал своего похитителя, как-то умудрялись добыть их и использовали при каждом возможном случае. Но нет. Он и его проводник шли пешком. Долго и нудно, днями и ночами, через дорогу и грязь его гнали, словно скот. У него был не один шанс скинуть мешок со своей головы. Руки были связаны на поясе, но нагнуться и схватить тонкий лоскут ткани не было бы проблемой. А в те же моменты, когда половину мешка приподнимали для того, чтобы напоить или накормить… И всё же он этого не делал. Он ждал, надеялся, просил, понимал, что всё его влияние в этом прогнившем мире было обесценено. И, кто знает, возможно, лишь благодаря своей покорности он всё ещё не бродил среди зараженных, скармливая своё тело вирусу и низвергая в мир сотни миллионов бактерий. В конце концов путники начали подниматься вверх. Железные ступени приятно постукивали при каждом шаге, хоть и были, казалось, слишком мелкими для взрослой ноги. Шаг за шагом они поднимались всё выше и выше. Петля вновь стала затягиваться. Волей-неволей приходилось ускоряться. Каждый шаг отдавался болью и в ногах, и в лёгких, но жизнь ведь заставляет идти дальше, верно? Шаг за шагом преодолевать самого себя. Шаг за шагом двигаться дальше даже тогда, когда смерть переставала быть таким большим безумием… Они остановились. Несколько мгновений вокруг стояла полная, абсолютная тишина. Внезапно яркий свет ослепил старика, принося его глазам резкую, невыносимую для его возраста боль. Он сморщился, закрыв лицо связанными руками, и застонал от ожогов зрачка, не успевшего сузиться до нужного диаметра. Лишь через минуту, когда его взор привык к освещению, а ум обрел ясность, он осознал, что мешок, который был на его голове, уносит ветром, а сам он, как было видно, стоит перед огромной дырой на крыше не менее огромного склада, посреди ещё более большого, но забытого города. Обветшалые дома-избушки из обломков былого мира и глины пришли в ещё большую негодность, чем в тот момент, когда были построены. Краска облезла с дверей и окон, а сами стены покосились и стояли под довольно странным углом, едва придерживая крыши. Простые жилые домишки и торговые прилавки давно прогнили, обвалив вальмы и полки с когда-то ценным товаром. Грядки, за которыми следили гораздо лучше, чем за золотым запасом страны, исчезли в бесконечном море кустарника и гнили. И лишь огромный саркофаг — склад из пластин железа и стали, стоящий в центре города, остался цел — тот, на котором они стояли прямо сейчас. — Узнаёшь это место? — раздался вдруг голос позади. — Нет… Нет, не узнаю, — неуверенно ответил он, не решаясь оглянуться. — Жаль. А стоило бы. Из-за спины испуганного и недоумевающего старика медленно вышел очень высокий мужчина. Поправив воротник чёрного кожаного плаща, он многозначительно посмотрел на своего собеседника, ожидая какого-то подобия чуда. Через несколько секунд молчания он понял: похищенный им человек не отдаёт себе отчета в том, кто стоит перед ним. «Логично, — подумал похититель. — Столько времени прошло… Даже я почти забыл о нём. Конечно, возможно, у него и есть здравые предположения, но это явно не то, что мне нужно». Шли секунды тишины. Он неподвижно стоял перед ямой, давая своей жертве рассмотреть себя получше: под старой накидкой, внутренних карманов в которой было больше, чем в любой сумке, виднелся лёгкий бронежилет — такой носили в Старом мире правозащитники. В самом бронежилете были прорези для магазинов, заполненные боеприпасами разного калибра и маркировки, а за этим обмундированием виднелась светло-серая расправленная рубашка, покрытая то ли непонятным мужчине узором, то ли пятнами. Чуть ниже были два пояса: один удерживал плащ, непринуждённо и свободно скользя по телу, а второй — чёрные толстые джинсы. На правом бедре красовалась пара кожаных ремней, столь удобно удерживающих пистолет и нож, а на икре левой ноги — тесак. Завершали образ тяжёлые ботинки, защищающие от воды и прочих жидкостей, и маска-бандана в тон бронежилету и того же цвета кепка, что служила защитой глаз от навязчивых солнечных лучей. За спиной висела длинная, доходящая от головы почти до сгиба колена, винтовка, перекинутая через плечо, а на самом плече был старый серый рюкзак, доверху набитый чёрт не знает, чем. Через минуту похититель снял кепку и опустил бандану. Из-за маски сурового наёмника показалось уставшее, не старое, но и не молодое мужское лицо. Слегка худощавое, оно обладало правильными пропорциями, широкими скулами и тонкими губами. Из-под светло-чёрных бровей на пленника с давно угасшей ненавистью косились карие глаза, ровные чёрные волосы ниже щек, через которые уже пробивалась первая седина, были собраны назад, и только чёлка, раскиданная по обе стороны от лица, изредка падала на лоб, закрывая обзор. Кое-где покрытые то ли морщинами, то ли ссадинами щёки закрывала короткая чёрная борода, которую, в свою очередь, рассекала пара старых, параллельно идущих по диагонали шрамов с правой стороны челюсти — раны почти «выцвели» и приобрели общий оттенок, но всё же их легко можно было заметить из-за их глубины и уродливого узора, что они создавали на свету. — Всё ещё не узнаешь? — монотонно спросил мужчина, чей голос без маски звучал ещё противнее. — Даже не представляешь, кто я? Ха… Впрочем, это и вправду было давно. Чёрт, ты же наверняка имена многих даже не знал, — старик, недоумевая, пялился на похитителя, — тех, кто висел в клетках над крышей этого склада, — он взглянул на пропасть из-за плеча и немного оскалился, — а я тут к тебе такие требования предъявляю… Ладно, вот тебе один наводящий вопрос… Наёмник схватил похищенного за край петли и потащил к краю пропасти. Тот стал сопротивляться изо всех сил, но седина на его висках была куда белее, чем у наёмника, а этих самых сил было куда меньше. Его костюм рвался об арматуры, торчащие из пола; листовой металл, выпирающий из-за коллизии, резал ему кожу, а шансов ухватиться за что-либо было столь мало, что даже попытка казалась глупостью. Мужчина схватил пленника за воротник пиджака и поставил на самый край — прямо над тёмной дырой, позволяя лишь носкам его ног держаться на земле. Там, снизу, казалось, была абсолютная пустота, которая лишь изредка прерывалась нечеловеческими стонами и криками, издаваемыми невесть кем. И она — та пустота — смотрела на них обоих хищным взглядом сотен глаз — взглядом голода… — Скажи, — продолжил он с нечеловеческим холодом и спокойствием, — чего стоит жизнь простого мальчишки, выброшенного в этот мир? Мальчишки, лишившегося за один короткий миг отца, дома и цели? Проданного в р*****о и оставленного умирать в этих грёбаных пастбищах лишь потому, что тебе стало скучно издеваться над ним? Ну?! В этот миг рассвет обрушился на глаза обоим путникам. Похититель, ослеплённый солнцем, откинул своего соперника прочь, оставшись у края пропасти. И пускай он сейчас стоял позади огромной ямы, и пускай лишь шаг отделял его от верной смерти — его противником был семидесятилетний старик, который, несмотря на всё своё желание жить, уже не мог сопротивляться и просто переводил дыхание, а его потенциальный убийца тем временем сел на краю. — Ты же просто чёртова сволочь, — продолжил он. — Всю жизнь ею был. Я столько хотел сказать тебе и спросить, но, когда увидел твоё лицо вновь, сразу понял, что мне даже не нужны будут ответы… Как вообще можно быть таким ублюдком, зная, что половина страны рада тебя прирезать?! Да какой там — весь континент… Поверь мне, убив тебя, я окажу охренеть какую услугу этому обществу. Этой стране, если бы блядская страна ещё имела место быть. — Да?.. — хриплым голосом спросил ответчик, схватившись за расцарапанную ногу. — Чего тогда медлил несколько дней? — Потому что мне по херу на это общество. Ты даже не представляешь, сколько раз я проигрывал всё это у себя в голове, сколько раз подбирал новые и новые слова, совершенствовал действия — ты в моём личном списке. И сейчас мне нужно от тебя только одно: чтобы ты вспомнил. Но даже после того, как я описал тебе то, что ты сделал со мной, ты сидишь и с рыбьим взглядом поглощаешь мои слова — я ведь не первый и не последний с таким сюжетом, верно? Вот тебе детали: я хочу, чтобы ты вспомнил, как тридцать с чем-то лет назад ты ворвался в старый бункер, находящийся неподалеку отсюда — у Джонсборо, — убил мужчину, который даже защититься нормально не мог, на глазах у его ребёнка, а самого мальчишку хотел скормить даже не псам, а этим… тварям! — сказал мужчина старику, кивнув вниз. — Но что-то в тебе посветлело, и ты решил пощадить пацана. Не просто избавить его от мгновенной смерти, но и подарить другую — более мучительную. Хочу, чтобы ты вспомнил, как морил его голодом месяцами, избивал плетью на глазах у своей секты, обращался как с грёбаной игрушкой, вечно тыча перед ним головою его же отца, держал над этой же самой пропастью в клетке, думая, сдохнет ли он от вируса, а потом… выкинул посреди рынка рабов, — рассказчик запнулся на мгновение, уставившись на солнце, — как надоевшую игрушку. Выкинул и исчез в надежде на то, что его затопчет толпа. Что какой-то ублюдок, очень похожий на тебя же, выкупит его, не оставив и шанса на нормальную жизнь… И забыл, — наёмник взглянул на старика с вновь зажжённой ненавистью в глазах. — Для совсем тупого: прозвище у меня было «Стреляный Ли». — Уильям? — тихо прошептала фигура. В тот миг прозвучал выстрел. Из-под когда-то белого рукава чернокожего мужчины хлынула алая кровь. Тот самый Уильям всё ещё сидел у пропасти, и лишь старый револьвер был направлен в сторону удивлённого пленника. Крика не последовало. Только странное выражение лица старика и перехватившее его лёгкие дыхание сопровождали весь этот процесс. Тот хотел было схватиться за рану, но не успел — палач медленно подошёл к жертве, схватил её за самую рану и повёл к обрыву. Там, у края пропасти, вновь послышался выстрел. Старик упал, сжимая икру левой ноги. То же самое через секунду стало и с правой. В порыве ярости он попытался выхватить пистолет у своего мучителя, но безрезультатно — высвободившись из слабой хватки раненого, револьвер палача выстрелил вновь, рассекая плечо на единственной здоровой конечности. Мученик стоял на коленях, смотря вдаль и корчась от боли. Из его ног и рук сочилась кровь, а конечности больше не слушались — он умирал. Процесс превращения был запущен. Паразит, появившийся в далёком две тысячи тридцать седьмом году, уравнял собою всех людей на земле — богатых и бедных, стариков и детей, мужчин и женщин. Постепенно мутируя, понижая процент смертности и повышая процент заражаемости, он в итоге оказался в каждом живом организме. Он селился там, где и все самые страшные убийцы: в лимфатических узлах — главных опорах человеческого иммунитета, — чтобы ждать, покорно вести «спящее» существование до тех пор, пока человек не оступался. Тяжёлая болезнь, ранение, аллергия, инфекция — всё это гарантировало активацию клеток паразита, всё это приближало смерть. Хуже были только те случаи, когда человек вдыхал активных особей через лёгкие, ведь они достигали своего пункта назначения — шейного и нижнего мозга — куда быстрее. Уже тогда человеку могли помочь только две вещи: естественноe сопротивление организма и удача. Ни того, ни другого в большом количестве на Земле не было ни у кого — все рано или поздно проигрывали. Шли медленные и тягучие минуты молчания. Стрелок просто смотрел со своей жертвой на солнце и молчал, пытаясь совладать с собственной яростью и довольствуясь чужой болью. Он понимал: раны пленника больше не приносили мучений своим существованием, лишь холод одолевал его вялое тело, а сон атаковал разум. — Да, — наконец ответил тот, — Уильям. Да-да-да, мать твою, — с каждым словом подавленные эмоции брали верх, но голос звучал всё ещё спокойно. — Уже чувствуешь холод, Смитти? Или лучше «Хозяин»? «Мистер Джефферсон»? Что, нет? Совсем? Вот… и отлично! — мужчина с размаху ударил старика в челюсть. — Не выключайся — самое интересное впереди. Итак, на всякий случай, я представлюсь тебе ещё раз: меня зовут Уильям из Джонсборо, более известный тебе как Уильям Хантер или Стреляный Ли — мальчишка из бункера, которому ты так часто пророчил хреновую смерть. Я выжил. Смит стиснул зубы. Его тело заметно трясло. Были ли это попытки пошевелиться или просто судороги, Хантеру было плевать — он слышал лишь тихий шёпот, пробивающийся сквозь сомкнутые губы старика, почти беззвучную мольбу, направленную ко всему живому, что слушало и было способно слышать. — Хочешь позвать на помощь, Смитти? Давай, я разрешаю, — пленный молчал. — Хм… Знаешь, я даже тебе помогу — уверен, в силу возраста тебе трудно кричать. Итак… — проводник набрал побольше воздуха в лёгкие. — Помогите! По-мо-ги-те! Давай, Смит! — Но Смит всё ещё молчал, тогда наёмник подошёл и вдавил палец прямо в рану, смотря на то, как бывшего главу Единства дёргает в конвульсиях. — Давай! — По… По… — Громче! — Помогите… — Громче! Давай, сука, ори! — Помогите!.. — Да-а-а! Да-а-а-а-а! — По-мо-ги-те!.. — Ха-ха-ха-ха-ха-ха… Знакомая ситуация, правда? Я был всего на полтора метра ниже тебя — в той клетке, — он пальцем указал на едва заметный контур в воздухе, ржавчиной поскрипывающий от ветра. — Сидишь там, кричишь часами, зовёшь самих, сука, богов, а в ответ — тишина… Хороший способ воспитать атеиста, скажу я тебе. — Помогите!.. — Хватит воздух драть, мой бывший хозяин, я просто хотел показать тебе, насколько великим и могущественным ты стал в этом месте — так высоко засел, что никто тебя не слышит… Предлагаю тебе сыграть в игру — единственное твоё спасение. В этом револьвере… — сказал Уилл, указывая на пушку, — знакомом тебе, кстати, если бы ты помнил получше, — осталось всего две пули. Я раскручу барабан и нажму на курок ровно два раза. Шанс твоего выживания — один к трем в каждом случае или один к девяти в сумме, но не это самое главное. Как ты уже наверняка вспомнил, мы с тобой находимся в Хоупе — «первом полноценном городе Нового мира»! — похититель проговорил последнюю часть нарочито театрально, раскинув руки в стороны. — В том, что от него осталось, по крайней мере. Этот склад — ваша бывшая «резиденция», или как ты там её называл. И ты прекрасно знаешь, что или кто в нём хранился. Хантер схватил голову Смита и направил вниз. Из тьмы, из самой непроглядной темноты и самых отдаленных углов, на него смотрели глаза. Десятки, сотни полуразложившихся глаз, шевелящихся в темноте, груды бесполезных конечностей, которые служили пропитанием, и облака смертельно опасного вируса, осевшего слоем пыли и грязи на стенах помещения. Мужчина пытался вырвать слабые молитвы из своего рта, но стиснутые напрочь от боли зубы не давали ему сделать даже этого. — Смотри на них — матки Поколения Три… — прошептал Уилл. — Проиграешь — я просто скину твой тёплый труп им на пиршество — достойное мясо таким тварям, как они. Если верить книгам, то мозг человека ещё шестнадцать секунд после смерти продолжает жить, — ты успеешь пожалеть обо всём, что сотворил, если ещё не нашёл свободной минутки для этого. Но если выиграешь и останешься жив… Я спущу тебя вниз на этой же грёбаной веревке, от которой так зудит твоя шея, оставлю там и буду… смотреть, — он приблизился к лицу Смита настолько, насколько возможно. — Вглядываться всей своей чёрной душой в то, как ты корчишься в агонии, умоляя меня у***ь тебя, как клетки паразита жадно проникают в твой организм, мутируя и принося тебе адскую боль в рекордно короткий срок. И если… Если тебе не повезёт, то ты потом станешь парализованным перебежчиком — ещё целый год, а то и больше будешь наблюдать за тем, как другие ходячие, что проходят сюда через щель в стене, подпитывают твою смерть и уходят, в то время как ты сам будешь гнить изнутри без возможности шевельнуть даже зрачком своего глаза, а твоё тело будут медленно поглощать корни, обвивая и переваривая его живьем!.. — взяв перерыв, чтобы перевести дыхание, он продолжил: — Ну что, Смит Джефферсон, сыграем? — С-с-слушай, — едва слышно и очень хрипло заговорил раненый в то время, как убийца вращал барабан, — Ли, я всё понял… Прошло тридцать лет, и я давно осознал свою ошибку. — Барабан остановился, и за спиной Смита не было слышно ни звука. — Клянусь, Ли! Пожалуйста… Это было так давно… Ты не можешь! Не можешь так поступить! За последний десяток лет я пальцем не тронул ни одного ребёнка! Сзади послышался щелчок. Джефферсон вскрикнул и закрыл глаза, но ничего не произошло. Рассвет всё так же разукрашивал облака в огненные тона, а ветер всё так же развевал его кудрявую седину. Через несколько секунд он вновь услышал знакомый треск — барабан был снова во вращении. — Хотя бы… просто убей меня быстро. Мать твою, я заплачу сколько угодно лишь за то, чтобы не гнить среди них! — в ответ ему следовала тишина. — Да послушай же меня, Ли! — вскричал тот. — Я ведь дал тебе шанс! Дал! Я не пристрелил тебя прямо там, рядом с твоим отцом! Я подарил тебе жизнь! Щелчок… щелчок… щелчок… щелчок. Позади Смита раздался громкий смех, а ему под ноги упал пустой барабан из револьвера. Огромные капли покатились по щекам старого сектанта. В агонии он попытался ещё несколько раз попросить о пощаде, но лишь всхлипы и стоны выходили из его напряжённого горла. — Никогда не называй меня «Ли», — резко посерьёзнел Уильям и, схватив своего врага за плечо, приблизился к его лицу. — Ненавижу. — П… Про… — Знаешь, я никогда не хотел иметь с тобой ничего общего, Смит, желал вычеркнуть всё, что было до и после встречи с тобой сильнее всего на свете. Но теперь нахожу, что кое в чём мы с тобой всё-таки похожи… Отвратительно, да?.. Видишь ли, в тот момент, когда ты пристрелил моего отца, единственное, чего я хотел, — смерти, — наёмник на секунду взглянул на оружие. — Твоей или моей — это уже неважно. Но ты не дал мне и этого. А знаешь, чем я отвечу тебе? — Не надо… — сквозь слёзы попросил старик. — Не надо… Хантер высунул горсть патронов из кармана, поднял с пола пустой барабан и начал его заполнять. Медленно, но уверено каждая пуля становилась на своё место. За эти секунды в голове раненого чернокожего пронеслась вся жизнь. О, сколько предположений он сделал о том, что же с ним будет, сколько догадок и надежд… Но всё это развеялось ровно в тот миг, когда четыре выстрела прогремели в воздух, а пистолет с двумя пулями попал Смиту во внутренний карман у сердца. — Ровно столько пуль из этого же пистолета ты подарил моему отцу. Приятного полёта! В голове Джефферсона потускнело. Какой-то знакомый, но неприятный гул заполнил всё его сознание. Он даже не заметил, как его тело накренилось над пропастью и начало медленно падать вниз. Верёвка всё ещё тянулась за ним. Стоило бы Уильяму схватить её или привязать к арматуре, как шея старика непременно бы сломалась под грузом его же собственного тела. Но нет. Он всё летел. Падение казалось ему куда более долгим, чем весь этот путь, который он проделал к забытому городу Хоуп — бесконечно долгим, бесконечно страшным, бесконечно болезненным. Но, к счастью или к сожалению, всему в этом мире приходит конец. Спина треснула при падении, принося и так раненому невыносимую боль. Хребет наверняка был сломан, ребра трещали, а таз был вывихнут. Адреналин пульсировал в венах и разгонял кровь по всему организму. Облако вируса поднялось над тьмой и заполонило воздух. Вдох. Смит буквально чувствовал, как паразит забивает лёгкие и разбредается по организму через кровь. Сквозь с болью открытые глаза старик увидел Уильяма, который склонился над пропастью и улыбался в темноту. Руки болели. Болели при каждом сгибании пальца. Но он, раненый и переломанный, потянулся в карман своего пиджака и достал оттуда револьвер. Мысли Смита наверняка путались. В сумбуре из мучений, агонии и желания жизни, в котором находились его тело и разум, главенствующее место, как позже решил для себя Уилл, заняла она — та, которая так типична ему и всем, кто остался после него, — месть. Ладони тряслись. Сильно тряслись. При малейшем колебании воздуха прицел уводило то вправо, то влево, но он выжидал. Целился, даже не замечая, что кто-то медленно подползает к нему из темноты. Прозвучал выстрел. А за ним еще один. Фигура Хантера неподвижно стояла над пропастью, а его улыбка стала ещё шире, чем была. Смит со слезами взглянул на своего убийцу и через непонятные крики заражённых услышал лишь одно тихое слово: — Промазал. Чья-то рука коснулась раны пленника и когтями проникла в отверстие пули — плечо. Раздирая плоть, она добиралась до самой кости и с нечеловеческим стремлением пыталась уцепиться, вырвать её из тела. Коленные суставы дробились частыми и порывистыми ударами, глухой стук от которых так эффективно вызывает мурашки по коже, изо рта вскоре хлынула кровь, дыхания недоставало. Сквозь темноту он видел, как разлетаются по ангару куски красного мяса, когда-то бывшего его телом; он видел, как руку его унес один из ходячих — прямо на пропитание своей драгоценной матки; он видел, как его обглоданную и оборванную кость швырнули в непонятном направлении; он видел… но почему? Хотя он не отдавал себе отчета в том, за сколько времени его разодрали в клочья. Часы, минуты, века? Впрочем, это было неважно. Он хотел закрыть глаза, но не мог. Хотел перестать слышать, но всё же слышал. И где-то там, сверху, на него всё так же смотрел его убийца — один из тех, кого он оставил в живых. С самого низа пропасти до Уильяма доносился лишь ужасающий его сознание крик. Так не мог кричать человек, но всё же он кричал, и крики той агонии сливались с хрипами заражённых, десятки которых забредали в этот склад ради поживы. В молчании он снял с плеча свою винтовку. Тяжёлое снайперское ружьё ловко скользило в кожаных перчатках, и уже через несколько секунд тепловизор был направлен прямо на сердце Смита. Странно, но именно в моменты тяжёлых решений меньшее, чего хотел Уилл, — это думать. Хотел забыться в своём опиуме и отдать монетку первому встречному — плевать на то, что выпадет, даже если странный символ капитала страны зависнет в воздухе — это всё равно будет выбор. «Но избегает проблем только трус, — подумал наёмник. — А я стою здесь — я не трус. И я не боюсь этого решения… Не боюсь…» Его разум вновь вернулся на это маленькое поле боя, а глаз вновь смотрел в прицел: по щекам бывшего убийцы текли слёзы. Лежа там, на полу, он в безмолвном обращении умолял закончить это. Умолял воздать ему по заслугам. Но он был убийцей. Куда более страшным, чем все те, о которых писали в книгах ужасов, и Уилл это знал. Знал, что в тот момент, когда его отец с застывшим навечно выражением лица рухнул на пол, тот убийца лишь смеялся. Знал, что все те люди, которые жили в городе и бункере, погибли по его вине. Мужчины и женщины, дети и старики, люди разной расы и религиозных убеждений — все. Но вот он — корчился от боли и желал смерти самому себе, хотя выбирать было не ему — это должен был быть поступок Хантера. И он, Хантер, знал, что уже давно осуществил свою месть — оставалось решить лишь один насущный вопрос. — Нет, — прошептал себе он. — Не дам тебе даже и шанса на то, чтобы прожить на день дольше. Выстрел. Эхо. Шум листвы. «Моя месть свершилась», — мысль никак не шла из головы мужчины, но он, парадоксально, и не хотел осознавать её. Словно в стазисе, она зависла где-то в его подкорке и медленно разъедала все существующие идеи. Там, стоя над пропастью, ему понадобился не один десяток минут, чтобы понять, что эта месть, как и любая другая, в конце концов, не принесёт счастья. Покой — да, но не счастье. От смерти никогда не бывает легче. И потом, когда пройдет этот покой, останется лишь пустота. Казалось, он уже достаточно стар и умён, чтобы понимать это, но нет. К тому же до покоя, до боли, которая приносит месть, человеком овладевает чувство, которое всегда забывают упомянуть моралисты, боясь самого себя, — удовлетворение. В те секунды, в том месте и в то время его, того самого удовлетворения, было предостаточно. Секунду за секундой он пытался привести себя в норму, спускаясь по ступеням, но его дыхание оставалось всё таким же тяжёлым, а изо рта издавался хрип. Через несколько минут на наёмника вдруг обрушился приступ кашля. Сильный и неконтролируемый, он забивал собою все лёгкие и не давал даже возможности вздохнуть. Он отлично знал, что это означало, а поэтому остановился, чтобы откашляться — по одетой в перчатку без пальцев ладони медленно растекалась кровь. Скривив верхнюю губу и сморщив нос, он глядел на стекающее по его ладони алое пятно. В его голове вновь пронеслась печальная мысль о том, что, сколько ни бегай, от судьбы убежать не получится, и, рано или поздно, она достигнет своей цели. Запустив руку в карман бронежилета, он достал оттуда маленький пластиковый коробок — специально собранная для него военными аптечка. В прорезях, надписи на которых давно стёрлись, лежали таблетки — абсолютно одинаковые белые пилюли, которые так часто выручали человечество. Он знал, что именно принимать и в каких дозах — почти машинально его рука опускалась в аптечку: «Этих — две, этих — одну, две…» — думал себе Хантер, глотая лекарство. Какое-то мерзкое и знакомое ощущение проносилось по его горлу вместе с таблетками, задевало нутро и заставляло тело дёрнуться от мурашек — таким было по ощущениям спасение. Прошло несколько секунд. Звуки вновь вернулись, а в сознании снова поплыли мимолётные идеи. Сердце опять билось ровно, а голова мыслила холодно, и это не могло не радовать. Словно ничего и не было, Уильям из Джонсборо водрузил кепку себе на голову и накинул бандану. Настало утро. Стаи проснулись от своего мнимого сна и вновь начали рыскать в поисках незаражённых людей. Впереди его ждала очень долгая дорога в Оклахому — к очередному заказу, от которого он, как обычно, просто не имел права отказаться.