Спасти Сталина

Поздним, осенним вечером тёмно-зелёный мусоровоз ярким светом фар разгонял на мусорной свалке стаю громко кричащих толстых ворон. Они целыми сутками напролёт огромными полчищами шакалили в поисках елы. Обычно к вечеру вечно голодные птицы утихали, но сегодня им что-то не спалось. В кабине машины на всю катушку гремел тяжёлый рок. Грузовик натужно скрипнул тормозами и остановился. — Приехали, Лёха! Давай в темпе вальса выгружаемся и обратно в город! Поздно уже, да и мыться мне страшно охота! Что сегодня замаялся я капитально! Прям как какой-то рудокоп на шахте! — прогудел басом крепко сбитый мусорщик, распахнул дверь кабины и ловко спрыгнул на землю. Спецовка на нём была аккурат в цвет мусоровоза со светоотражающим логотипом компании на спине. Под расстёгнутую настежь куртку забирался промозглый, осенний ветр с Балтики. Он пронизывал до самых костей, но мусорщика это нисколько не беспокоило. Встав немного поодаль от машины он стал привычно дирижировать парковкой, а заодно с явным удовольствием подставлял холодным струям ветра своё сильно обожжённое лицо. Будто бы оно ещё до сих пор горело огнём так как это было в первые дни после случая, который перевернул всю его жизнь. — Ну ты, Петруха, и нашёл себе шахту! — прокричал водитель из приоткрытого окна грузовика и стал помаленьку сдавать назад. — В шахте так противно не воняет! Да и платят там порегулярнее! А наш-то «барин» что-то в последнее время совсем уже сильно жмотиться стал! Три месяца мы с тобой пахали как лошади, а он нас до сегодняшнего дня всё «завтраками» кормил. Только сегодня разродился!  Даже не знаю, — может, ну её нахрен эту вонючую работу! Пойду в дальнобойщики! Там хоть мир посмотрю, да платят получше! А то от этих грёбанных, вонючих куч мусора уже тошнит! — Меньше болтай! Ещё немного назад сдай! Здесь как раз место осталось! — прокричал в ответ мусорщик, со знание дела оценивая площадку для очередной кучи мусора. — Стой, хорош! Давай, вываливай! Пётр отошёл в сторону, а мусоровоз поднял приёмный бункер, и здоровенная, выталкивающая плита с шипением и лязгом вытолкнула из кузова весь хлам, накопленный за последнюю на сегодня ходку. — Давай отъезжай! Чисто выгреб! — махнул водителю мусорщик и, подбежав к машине, ловко заскочил в кабину. – Что, Петруша, снова сегодня по бабам пойдёшь? – с ухмылкой спросил молодой водила и покосился на изуродованное ожогом лицо напарника. Тот не отреагировал на его чёрный юмор. Уже привык к несколько грубым, а, порой и совершенно неуместным шуткам молодого шофёра по поводу своей внешности. Мало кто из людей не чураются изуродованных соплеменников. Некоторые стараются сделать пострадавшим ещё больнее. Злые шутки — это что-то вроде защитной реакции. Мол: «Чур меня! Я таким никогда не буду!». Но человек предполагает, а бог располагает. Никто не знает своей судьбы и не застрахован ни от чего. Даже от самого страшного. Не дождавшись от напарника ожидаемой реакции, Лёха сделал музыку погромче и сдвинул на затылок чёрную, шерстяную шапочку. Затем закатил глаза и в такт музыке закачал головой. — Круто ребята лабают! Прада?! Я просто тащусь от этого «Рамштайна»! Хоть и немчуры, а музон у них в самый раз для нашей адской работы! Без неё тут с тоски можно сдохнуть! Верно, кореш?! Пётр безразлично посмотрел в боковое окно, а Лёха в такт музыке стал ещё и сидя пританцовывать. Не прекращая дёргаться, он лихо развернул заметно полегчавший мусоровоз. Нужно было объехать высокую гору мусора, а затем полавировать по мусорной жиже до дороги. Пётр покосился на водилу. Ему стало любопытно: не станет меломан подобно диджею ещё и рулём дёргать в так бешенного ритма ударника. Но нет. Машина шла уверенно, Лёха действительно был водила от бога. По узким дворам сновать между плотно припаркованных машин частников — это ещё тот слалом. С чего это Лёха подрядился в мусоровозы, Пётр не спрашивал. Наконец ударник стих и наступила тишина, прерываемая равномерным урчанием движка и резкими криками ворон за окном. — Ничего твои немчуры музицируют. Только больно уж громко это у них получается. Да и слишком крикливо как-то. Как у наших ворон. Мелодичности в их музыке никакой нет, — наконец высказал своё мнение Пётр. — Что б ты понимал в хард-роке! Это же самая что ни на есть супергруппа! Ещё в середине девяностых немцы её сколотили. Друган мне на днях новый диск из-за бугра привёз! Он дальнобойщиком по Европам шлындает туда-сюда. Меня в напарники зовёт! Круто ведь ребятки играют, да?! Всё! Точняк! В дальнобойщики уйду! Поеду в Германию. Там ихних тёлок пощупаю, пива баварского попью! На живого «Рамштайна» схожу! Поживу хоть малёк как человек для себя, а заодно мир посмотрю. Узнаю, чем там цивилизованная Европа дышит! Не век же мне в дерьме копошиться! Ну что, насчёт баб-то решил? — вновь рассмеялся Лёха. — По бабам я не ходок. Пойду-ка лучше железо в зале потягаю. Больше пользы для тела и духа. А ты на разных сучек осторожнее залезай! Неровен час подцепишь какую-нибудь заразу! Будет тогда тебе радость на всю оставшуюся жизнь! Про СПИД не забывай, да и прочих гадостей на свете хватает! — потянувшись до хруста в костях равнодушно ответил мусорщик. — Не учи учёного! Сам с усами! Зато тебе, Петруха, подхватить болячку от баб уже не никак светит! Они тебя как чумного боятся! – расхохотался напарник. — Тебе с твоей рожей и будкой только в душегубы идти! Твою морду как кто-то в тёмном переулке увидит, так со страху сам все непосильным трудом нажитое добровольно отдаст, а ещё и расписку напишет, что всё отдал сам и без принуждения! Тебе даже пальцем никого трогать не придётся! Во лафа была бы, а не работа! На худой случай ты в охранники мог бы пойти. Никто к твоему подопечному ни за какие коврижки бы не полез! Если, конечно, он на голову здоровый. Деньги бы к тебе сами рекой полились! А ты тут за какие-то гроши в дерьме копаешься! Мне бы твоё здоровье, я бы на твоём месте и минуты здесь не остался! Не пойму я тебя, Петруха, — что ты в этом мусоре-то хорошего нашёл? Или клад всё ещё найти надеешься? Лёха вновь расхохотался. Свет фар выхватил в сумрачном небе тёмные силуэты ворон. Пётр машинально присмотрелся. Птицы летали над горой мусора и раздражённо кричали. Часть из них уже пировала. Видимо падальщики нашли себе хорошую поживу и на радостях загуляли. Оттого и про сон совсем забыли. Их было много. Так много, что даже вечер стал казаться ещё темнее от бесконечного числа чёрных крыльев. Запах поживы привлекал всё новых и новых падальщиков. Те, которые успели раньше своих собратьев добраться до добычи, завязали потасовку с наглыми новичками за свой законный кусок добычи. — Что-то не нравится мне сегодняшний вороний праздник! Пернатым спать давно пора, а они беснуются, будто бы все с ума посходили! – кивнул мусорщик в сторону беснующихся птиц. — Что ты к ним пристал! Пусть пташки малые хоть немного, да потешатся. Нашли жратву — вот и бесятся неразумные! Не одному же тебе от пуза всё время нажираться! — безразлично махнул рукой в сторону ворон водила. Лёха поудобнее перехватил баранку и резво крутанул. Мусоровоз стал выруливать на главную дорогу, которая вела к шлагбауму. Там в будке дежурила охрана. Что она здесь сторожила — никому не понятно. Скорее всего, чтобы никто не пользовался этой свалкой на халяву. С удобными местами рядом с большими городами сейчас напряжёнка. А большой город ежедневно производит этого самого мусора столько, что уже и вывозить его некуда. — Стой, Лёха! Я всё-таки пойду схожу. Хочу глянуть — чему это наши летающие шакалы так радуются. Не нравится мне странное, чёрное пятно на горе мусора, над которым они мечутся как ошалелые! — Вот неугомонный! Да мало ли что едят глупые пташки! Может, какую лису или дохлую собаку нашли. Вот и радуются, что даже уснуть не могут. Не завидуй им! Когда вернёмся в город, сами от пуза нажрёмся! Да так, что про эту кучу разного дерьма вмиг забудем. Я, например, как приеду к своей Таньке, — сразу приказываю, чтобы жареной картошечки мне забацала! Да селёдочки маринованной! Да с лучком, который колечками. Да под рюмашку-другую холодной водочки! Брось, Петруха! Ну, этих пернатых к чертям собачьим! Поехали! А? Не отбирать же жратву у наших братьев меньших! — недовольно проворчал Лёха. — Стой, тебе говорю! Я не долго! Только проверю и обратно! Машину разверни, чтобы фарами вон туда освещать! — указал мусорщик на подозрительное тёмное пятно на горе мусора, распахнул настежь дверь и на ходу выпрыгнул из кабины. — Ты, Петруха не только на всё лицо обожжённый, но и на всю голову обмороженный! — громко проорал в открытое окно Лёха, сплюнул с досады, да грязно выругался, но машину всё-таки развернул, как просили. Пётр с каким-то непонятным нарастающим беспокойством вглядывался в темнеющий на горе мусора силуэт. Вороны с остервенением рвали его на части, с недовольным криком отгоняя подлетающих конкурентов. Наконец он понял, что его всё это время так тревожило и тут же мгновенно рванул с места. Пётр стремглав помчался к мусорной горе и не притормаживая понёсся наверх. Большая, чёрная стая ворон с испугу взлетела и стала с надрывными криками кружить над ним. Самые наглые из ворон пытались атаковать, чтобы отогнать незваного пришельца от своей законной добычи. А Пётр упорно бежал наверх. Когда ему удалось добрался до цели, то встретился взглядом с огромным, чёрным вороном, который гордо сидел прямо на голове трупа человека. Он нисколько не боялся человека. По всему было видимо, что ворон привык к людям. Птица слегка наклонила голову и подозрительно покосилась на Петра. Всем своим видом ворон показывал, — кто здесь хозяин положения и, что добыча принадлежит именно ему. Ворон угрожающе раззявила тяжёлый клюв и недовольно каркнул. – Кышь, падаль! Давай, проваливай отсюда! – крикнул Пётр и замахнулся на птицу. Ворон ещё ниже наклонил голову и недобро покосился на пришельца. Он медлил, явно оценивая ситуацию. Затем ещё раз покосился на человека, нехотя взмахнул крыльями и перелетел на ржавую канистру. Ворон пристроился неподалёку от трупа, полагая, что её конкурент вскоре уйдёт и тогда он вновь будет безраздельно хозяйничать над своей добычей. Пётр подобрал из кучи мусора кем-то выброшенный рваный ботинок и со злостью швырнул им в наглую птицу. Ворон недовольно каркнув, взлетела и стал кружить вместе со своими сородичами. Время от времени он угрожающе, с громкими криками проносился над самой головой человека. Из окна кабины мусоровоза высунулся Лёха. Он опасливо покосился на агрессивную стаю ворон и нетерпеливо замахал рукой напарнику. Ему явно хотелось побыстрее уехать отсюда. Пётр только отмахнулся от его настойчивых призывов и склонился над трупом. По окоченелости и состоянию кожи было видно, что пролежал он здесь, как минимум, дня два. Мусорщик вгляделся в лицо или скорее то, что с натягом можно ещё было назвать лицом. Глаз не было. В сумрачное небо смотрели тёмные провалы глазниц со следами засохшей крови. На лбу трупа ровно посередине зияло аккуратное пулевое отверстие. «Педант какой-то стрелял или отъявленный садист с задатками эстета!», – подумал Пётр. Костюм на неизвестном мужчине был весь в грязи с оторванным рукавом, но всё равно легко можно понять, что его материал не из дешёвых. То тут, то там на одежде трупа темнели бурые пятна крови. На груди коричневым скотчем была приклеен когда-то белоснежный лист бумаги с надписью, сделанной от руки: «Мус...р!». Вороньё исклевали и изорвали некогда белый лист, а от сырости он покорёжился и почернел. Но понять, что именно было написано, особого труда не составляло. Посередине листа лежали механические часы в металлическом корпусе. Странно, что вороны их никуда не утащили. Часы были простреляны, причём, прямо на груди, возможно, ещё живого человека. На котором часе они остановились, понять было невозможно. Стрелок у них не было, а циферблат сильно искорёжен. Пётр осторожно взял часы. Механизм разворочен, а крышечки не было.  Пётр походил вокруг трупа, внимательно глядя себе под ноги. Недалеко, под осколками битой пивной бутылки, всё-таки нашлось то, что он искал. Это была крышка от тех самых часов. Тоже покорёженная, с рваной дыркой почти посередине. Пётр перевернул крышку и тихонько присвистнул. Пуля прошла немного сбоку, но отчётливо была видна часть выгравированного текста: «…КГБ СССР. 1976 год».