Писатель-начало

 Ветер несёт старую смятую газету в своих мягких объятиях. Он качает её на волнах, любовно, как маленького ребёнка. Сейчас здесь нет никого, кроме только одной девушки. Не типичной девушки. Она заканчивала свои пятую тетрадь и всё же ничего из того, что она написала сейчас, не стоит и ломаного гроша. Мари только и жила своим творчеством. В жизни больше не было ничего интересного. Ничего не волновало, не радовало... Только книги и заставляли сердце биться. Звонит телефон-наверняка мама волнуется, но не время сейчас... Всё не дошло до нужного момента... Ручка вдруг проскребла по бумаге, не оставив на ней следов. Вернее, оставив, но... кровавый. Дыхание стало быстрым и громким от страха. То, что случилось, закрутило в ураган всю кровь в её теле. Кулон-компас на шее Мари бешено заметался, завертел во все стороны стрелками. Ту мелодию принёс ветер... Ворота в старый парк всегда были закрыты, а теперь... Может быть, ветер открыл их... Мари никогда прежде не видела этот парк изнутри и что-то неведомое всегда её влекло. Как будто белый кролик притаился где-то здесь... Ветер здесь дует абсолютно другой, воздух кажется свежим, насыщенным, холодным. Может быть, это даже похоже на горный воздух... Есть ли кто-нибудь здесь? Почему-то арка из вьющихся растений, переходящая в коридор, выглядит привлекательной. Бутылка мятной водки в сумке звякнула о ключи. Хочется попытаться внушить самой себе, что по ночам гулять одной совершенно нормально. Это так похоже на одну из её, Мари, книг. Любимых книг... Ручка в руках, прижатая к блокноту, оставила бесформенную каплю на бумаге. Запах чернил стал разноситься повсюду. Чернила Мари всегда любила больше авторучек, а бумагу предпочитала старую. Изгородь, там, вдали, где раньше была старомодная эстрада, зашевелилась, как будто очнувшись ото сна. Это напугало до дрожи. Почему? Да потому, что изгородь из роз железная и ничего, кроме железных цветов, нет здесь! Волосы развевает приятный тёплый ветерок. Искуственные растения из изгороди сплетались с настоящими, будто увлекая за собой куда-то в другой мир. Подумав, Мари решила прекратить обращать внимание на страх. С долей опасливости она шагнула вперёд, листья обхватывают её со всех сторон, будто обнимая. Ни вспышек, ни искр, ничего. Не было никакой магии. Как будто она просто перешла лес... Но здесь всё выглядело по другому. Воздух, как будто горный, с трудом входит в лёгкие. Этот мир окутала вечная ночь... Инстинкт самосохранения не говорил, а уже просто вопил: "вернись назад!" Идущий по той стороне человек её заметил. Мари стала ускорять шаг, двигаясь к фонарю, которые, кажется, для этого места были редкостью. — Сэр!—крикнула она, ускорившись до бега.—Если вас не затруднит, не могли бы вы мне объяснить, где я нахожусь?— Мужчина остановился, но в свет не выходил, из-за этого невозможно разглядеть его лицо. — Pardonne moi? Вы ведь не отсюда, мадемуазель...—его хриплый голос затягивал в гипнотический омут, окутывал хмелем, который, кажется, не исчезнет никогда. Мари на какое-то время потерялась. Лишь от услышанного голоса её сердце забилось так быстро... — Где я? Я... писала и вдруг попала сюда... Я писала одну из своих книг...—когда все слова исчезли из головы, девушка просто замолчала. — Это Гримм-сити... Не знаю, как точнее объяснить, мадемуазель... Вы в книге...—его акцент был абсолютно непонятен, а хриплый голос наводил мысли о демонах. Он был каким-то... сверхъестественно хриплым. — Гримм-сити? Книги? Это как будто сон... А почему вы не выходите на свет?— Зелёные, как у кота, глаза, сверкнули ярче фонарей в темноте. Это сияние обожгло глаза Мари, но болевые ощущения пропали быстро. Это сравнимо было со светом лазерной указки. Тьма помогает тьме, неожиданно появилась мысль. Брюнетка шагает прочь с освещённого пространства. Какое-то время Мари не видит ничего. У этого мужчины глаза тёмно-зелёные, цвета болота. Какой-то потусторонний шарм присутствует в них. Его губы практически белые и временами, когда он произносит что-то со своим странным акцентом, поблёскивают тонкие и длинные белые клыки. — Свет мешает... Он не вредит, он глазам моим боль причиняет...—этот голос... Он будто вводил в некое состояние транса. Мари ощущала себя кроликом перед удавом. Эти глаза были пропитаны тьмой и всё же... Своим тяжёлым взглядом он смотрел прямо в душу. — Вы такой странный... Вы...—эти слова не могли вписаться в сознание. Они казались чем-то неправдоподобным даже для писательницы с таким воображением. — Да. Я вампир...—хрипловатый смешок.—Даже спустя столько лет писатели боятся вампиров?— — Я не стала бы утверждать, что я боюсь вампиров. Скорее...—словно бы молния пронзила всё тело насквозь. Вчера она отбросила рукопись книги о вампирах, идею которой когда-то предложил лучший друг, покойный ныне... — Глупо спрашивать такое, находясь в книге- а вы, случаем, не знаете, кто мог написать вас?— Мари почему-то ощутила напряжение в этой ситуации. — А кто людей создал, вы знаете? Ну уж точно не ваша глупая выдумка- бога нет!—голос со странным акцентом умолк. Брошь с буквой "L" со старинным гербом, похоже, фамильным, сверкнула почти так же ярко, как его глаза. Три ремня, немного уже потрёпанных, удерживали метательные кинжалы. Он был таким... каким, наверное, бывает обычный живой человек. Но из очень-очень старых времён. — Если я вас оскорбила, простите меня... Я ведь только что сюда попала. Прошу вас, вы можете показать мне этот город?—Мари поняла, что сделала что-то не так. Она и раньше встречала тех, кого оскорбляло имя бога. Но чтобы такая бурная реакция... Он протянул к Мари свою бледную руку, холодный и невесомый как видение, он стоял и влёк её за собой. — Я могу показать вам этот город... Если вы не боитесь...—шепчет хриплый голос. *** — Здесь нет солнца и почти нет света. И нет людей... Ну, это вы уже понимаете, мы уже давно обходимся без них, потому что не губить жизни легче.—тоном обычного экскурсовода произносит вампир.—Здесь вам лучше держаться меня, а то неровен час, писателем кто-нибудь пообедает.—улыбка мелькнула в тёмно-зелёных глазах.—А в шато есть люди, мои слуги...— — а имя у вас есть или оно под большим секретом? А может быть, оно такое жуткое, что никому нельзя его называть?—Мари касается опять холодного как лёд, но практически идеального шёлка кожи мужчины. К нему хочется прикасаться, хочется отдаться этой магии... — Кристоф...—