Ксюша
Утром я кручусь перед зеркалом в своем черном, отглаженном платье. Мама бы одобрила, а я… уже не знаю. Задумчиво смотрю на себя и совсем не понимаю, нормально ли выгляжу?
– Ты долго здесь еще? – заглядывает в комнату Алекс. – Я есть уже хочу. Думал, ты уже приготовила завтрак.
– Я хорошо выгляжу? – поворачиваюсь к нему, заглядывая в голубые глаза.
Алекс окидывает меня оценивающим взглядом с головы до ног и обратно.
– Нормально, – пожимает плечами. – Как и всегда.
– Что значит нормально? – не понимаю я.
– Ну, обычно, Ксюш, – взмахивает рукой Алекс. – Я тебе об одном, ты мне о другом.
Я вздыхаю и беру расческу, чтобы собрать волосы в хвост.
– Сейчас, – отзываюсь, провожая Алекса взглядом.
Прав. Берснев во всем был прав. И это очень меня раздражает. Отложив расческу, я поправляю деловое платье и иду делать бутерброды. Один день становится похожим на другой. Все как–то серо и тускло.
– У нас все хорошо? – этот вопрос слетает с языка сам собой, когда я захожу на кухню.
Алекс увлеченно листает что–то в телефоне, сидя за столом. И, заметив меня, приподнимает брови:
– Что?
– Я спросила: все ли у нас хорошо, – повторяю я.
– Ты решила мне мозг вынести с самого утра? – усмехается Алекс.
– Нет, просто спрашиваю, – отвечаю я.
– Все хорошо, – отвечает он. – Ты бутеры–то мне сделаешь?
– Тогда почему ты не обращаешь на меня внимания? – задаю вопрос я. Просто уже не могу ждать, голова пухнет от тревожных мыслей.
– В смысле? Обращаю же, – чешет голову Алекс.
– Ты как будто ко мне охладел, – вздыхаю я, перебирая пальцами подол платья. – Не замечаешь? Мы живем, как соседи.
– Ксюх, ну чего ты? – он улыбается, поднимается из–за стола и подходит ко мне. – Все у нас нормально.
– Просто… – начинаю было я.
Но Алекс меня обнимает и я прислоняюсь головой к его груди.
– Просто мы устаем, – говорит за меня он. – Такое случается, ты же знаешь.
– Да, наверное, – глухо отвечаю я. И, отстранившись от него, поднимаю взгляд на его глаза: – но мы должны больше уделять внимания друг другу, разве нет?
– Да, конечно, – кивает Алекс. И, оставив поцелуй на моих губах, отходит: – Ксюш, давай в темпе. Я скоро опаздывать начну.
Я киваю и принимаюсь за бутерброды. Алексу нравится, как я их делаю, а мне приятно ему угодить. Хотя порой раздражает его беспомощность.
Утренний разговор дал мне крохотную надежду на то, что все еще может быть хорошо. Я искренне надеюсь, что дело в банальной усталости и нехватке времени. Но первый шаг все–таки оставляю за собой.
Единственное, что меня радует – это то, что теперь я могу вести пары спокойно. Берснев ведет себя сдержанно, не перебивает и не пытается срывать занятия. Ограничивается лишь насмешливым взглядом. В его глазах отлично читается, что он обо мне думает. Но я тоже от него не в восторге. Это молчаливая война.
Вечерами я рисую – так снимаю стресс. Мне с детства нравится окунаться в творчество и ни о чем не думать. Поэтому, когда появляется свободное время, я берусь за кисть и краски.
Однажды в детстве я сказала маме, что хочу стать художницей, когда вырасту, но она лишь посмеялась и ответила, что это не профессия. И я послушала. Всегда ее слушала. Была примерным ребенком и дома и в школе.
Когда глаза уже слипаются, я смотрю на холст. На бескрайнее море, которое получилось лазурно–голубым и насыщенным, на безоблачное небо и золотистый песок. Вроде, красиво.
Убрав краски, я ложусь в кровать и засыпаю. Снова одна. И это уже начинает входить в привычку.
***
Берснев
Качая ногами в воздухе, сижу на капоте своей темно–синей малышки и, наблюдая за тем, как толпы народа торопливо шагают к универу, прикуриваю сигарету.
Куда они так спешат? Как можно вообще с утра спешить за парту? Задница в камень превратится, если постоянно на парах сидеть. И мозг закипит.
Кивнув парочке знакомых, я выпускаю дым изо рта и смотрю, как его от меня уносит легкий ветер. На пару пойду минут через двадцать, еще кофейку хлебну и потрещу с пацанами. А потом уже буду готов посвятить себя знаниям, так и быть.
Выкинув бычок в ближайшую урну, накидываю черную куртку на плечи и неторопливо иду к универу. Как раз суета наверняка стихла и можно будет купить кофе без очереди.
– Леха, здорово, – мне пожимает руку пацан из параллели, имя которого я не помню. – А ты чего здесь?
– Не понял, – хмыкаю я. – А где мне еще быть?
– Я думал, ты давно на паре, – говорит парень. – У вас же с преподшей по русскому контры какие–то. Или ты побесить ее хочешь?
– А она тут причем? – не догоняю я.
– Так у твоей группы же вроде пара сейчас у нее, – он чешет затылок и кивает на стенд: – Изменения в расписании глянь.
Я иду к стенду и, взглянув на расписание, выругиваюсь. Какого хера? Реально пара у Занудовны!
– Звездец, – бурчу под нос и, тяжело вздохнув, прохожусь пятерней по короткому ёжику волос.
Придется переть не третий к ее величеству. Кофе отменяется. Если она опять позвонит отцу, мне будет уже не смешно.
Поднявшись на третий этаж, я открываю дверь и оцениваю ситуэйшн: мадам преподша что–то пишет на доске. На затылке у нее глаз нет, на сколько я знаю, поэтому если пройти тихо, она не должна меня заметить. Проситься на пару и извиняться за опоздание я не стану – много чести.
Приложив палец к губам, я подмигиваю девчонкам в первом ряду и тихонько пробираюсь в аудиторию. Шаг, еще шаг. Вот она моя любимая последняя парта с тихо ржущими пацанами. Кто–то из них снимает меня на телефон, но я лишь показываю средний палец в камеру и с облегчением плюхаюсь на свое место.
– Берснев, рада, что ты все–таки пришел, – слышу голос Ксении Душниловны и перевожу взгляд на нее.
Как давно она стоит лицом к аудитории?
– Я тоже рад, – отзываюсь, развалившись на стуле. – Как дела?
По аудитории проносятся смешки.
– У тебя будут не очень, если еще раз проделаешь что–то подобное, – оттирая мел с рук влажной салфеткой, сообщает преподша.
– Что проделаю? – невинно уточняю я.
– У меня нет времени играть в твои игры, – вздыхает она. – Больше не опаздывай.
Она садится за стол и копается в бумагах. А я, изобразив ее важное лицо, веселю чуваков, которые сидят рядом со мной.
Всю оставшуюся пару не знаю, чем себя занять. Даже телефон не достанешь – Ксения Надзоровна то и дело кидает на меня свои внимательные взгляды. Приходится бороться с ней своими методами: поэтому я просто рисую сердечко в воздухе и делаю вид, что посылаю его ей, не забывая широко улыбаться.
Жаль, нельзя было сфоткать при этом опешившее лицо преподши – ее брови взлетают так стремительно, что я едва сдерживаю смех. После моего сердечка, она на меня больше смотреть не решается. Засмущалась, малышка.
Когда я чего–то хочу, в ход идут самые разные тактики. А сейчас я хочу почилить и на время стать невидимкой. К тому же, как оказалось, смущать Ксению Владимировну тоже весело. И на это она вряд ли нажалуется.
Разве кто-то поверит, что я захочу склеить такую, как она?