Через два месяца пребывания Наташи в коме я уже и сам перестаю верить в то, что она очнется. Иногда у нее бывают проблески, но чаще девушка лежит безвольно на койке, никак не реагируя на окружающий мир. Пару раз она открывала глаза, вызывая всеобщий ажиотаж, а затем так же внезапно их закрывала, вызывая у меня настоящее отчаяние. Гипс с нее сняли, но другие травмы стали только чуть получше, также не вселяя надежды.
Чего я только не делал, чтобы вызвать отклик от Наты: гладил, щекотал, целовал, один раз даже на не совсем трезвую голову под-ро-чил ей, но все бесполезно. Она будто решила не возвращаться в этот мир. Еще и врачи не добавляют оптимизма, все, как один, начиная заявлять, что надо отключить ИВЛ и не позволять Веденкиной мучиться дальше. Лишь один из докторов, тот которого я чуть ли не на крови заставил поклясться, борется вместе со мной за девушку. Но шансов остается слишком мало, консилиум постановил, что, если изменений в лучшую сторону не будет, то они будут настаивать на праве решать, как им с Натой поступать.
- Любимая, очнись, - в последний раз прошу я ее, чуть не плача. – Очнись хотя бы не ради себя, а ради меня! Неужели совсем меня не любишь? Да-да, ты ни разу не говорила этих слов, но что же, получается, что и не скажешь теперь?! Нельзя так, малыш, нельзя. Тебе еще жить и жить. Знаешь, я тебе мало рассказывал о своей покойной жене, может, пора это исправить? – Наверно, это единственное, что я теперь могу сделать.
И я рассказываю. О том, как встретил ту самую, как мы влюбились и начали встречаться, как я сделал девушке предложение, мечтая о совместной жизни, и конечно же о том, как у нас появилась малышка Даша. А потом, скрепя сердце, рассказываю о ее болезни, см-ерти и жутком дне похорон. О том, что я даже не чувствовал слез на своем лице, лишь маленькую ручку дочери в своей ладони. Я выплескиваю из себя все чувства и горести, которые копил долгие десятилетия, не видя будущего.
- Ты – мое будущее, дорогая. Поэтому вернись уже. Я не смогу без тебя жить, - думаю, так и есть: едва Наты не станет, и я, наверно, вздернусь. – Люблю тебя, милая, так сильно люблю.
- Вижу Деда Мороза, - хрип раздается из уст Веденкиной.
Я не верю, что она и впрямь говорит…Не верю! Беру ее лицо в свои руки, всматриваюсь в открытые глаза – девушка в сознании. Черт подери.
- Да хоть дьявола лысого. Зови как хочешь, только не переставай разговаривать, - теперь мне совершенно точно плевать на провода, кидаюсь обнимать Наташу, - боже, боже, как же я рад.
Одним этим словом не описать мое состояние эйфории. Я будто заново родился, всего лишь заимев возможность снова посмотреть в глаза любимой. Душа поет дифирамбы современной медицине, в животе вновь порхают бабочки.
- Ты слегка смахиваешь на сумасшедшего, - вновь закашливается Наташа, но даже не может поднести руку ко рту, чтобы соблюсти правила приличия. Я ей помогаю. Легкая улыбка трогает лицо девушки, заставляя меня чуть ли не кричать от радости. – Может, уже пора позвать врачей? Сколько я вообще уже тут тру-пом валяюсь?
Последний вопрос не слышу, предпочтя последовать просьбе пациентки.