Аншлаг на приёме у фрау рейхскомиссар

Параграф 14

§ 14

В подъезде на первом этаже кто-то намалевал большую свастику. Когда я поднимался, её ещё не было. Фрау Видриг остановилась и даже потрогала свастику пальцем, чтобы убедиться, что она совсем свежая.

— Ах, молодёжь, молодежь, — проговорила она задумчиво. — Это очень мило с вашей стороны, да только ваш энтузиазм останется неоплаченным. Ведь выгоду из этого извлечём м-ы! Правда, Феликс? — и она уставилась на меня, откровенно, насмешливо улыбаясь.

— Так точно, сударыня, — кратко ответил я, а про себя подумал:

«Разумеется, так. Если Старуха безумна, то не потому ли, что находятся люди, которые в своём не меньшем безумии дают ей основания быть безумной?»

Тут же мне пришло в голову, что мысль — не самая очевидная для семнадцатилетнего юноши, и не потому, что семнадцатилетние недостаточно умны, чтобы понять такие мысли, а потому, что они совсем не часто задумываются о таких вещах.

А ведь я и сам в форме Вермахта! И сейчас нужно будет выйти в ней на улицу. Фу, какая, на самом деле, гадость, во что это я ввязался?

У подъезда стоял, конечно, никакой не «Хорхь», а чёрный «Ауди». «Видимо, в её повредившемся уме одно кажется другим», — подумалось мне. Меж тем задняя дверь была уже открыта, а шофёр, обычный русский парень, встал рядом почти что навытяжку.

Я закрыл за Старухой дверь автомобиля и сел на переднее сиденье, как и полагается адъютанту. Фрау Видриг назвала адрес, прочитав его по бумажке. Я перевёл.

— Цу бефель, гнэдиге фрау, — пробасил шофёр с отчётливым русским акцентом. «Цу бефель» можно перевести как «Рад стараться» или, в другом варианте, «Так точно».

Старуха поймала мой взгляд в зеркале — в этом взгляде, наверное, был настоящий ужас — и довольно рассмеялась.

— Думаю, это Фрида его научила, — пояснила она. — Можно ведь и попугая научить кричать «Хайль Фюрер!», за деньги, разумеется. И даже русскую обезьяну. Идёт ему как корове седло, но мне приятно. Кстати, её на самом-то деле зовут Зильке, но просто я всех своих девочек называю Фридой. Подумай, Феликс, насколько сильны деньги! Деньги в некоторых случаях отменяют таинство крещения, и фрау Видриг оказывается сильней пастора, ха-ха-ха! Впрочем, не уверена, что эту девочку крестили. В ней есть здоровое народное языческое начало, и если бы не её возможное лесбиянство… А ты, полагаю, служишь не ради денег, а по идейным соображениям, правда? Может, мне и жалованья тебе не платить, а?

— Как вам будет угодно.

— Не беспокойся, я пошутила. Я собираюсь называть тебя на «ты», Феликс, конечно, не при посторонних, этот русский баран не в счёт, он всё равно не понимает ни бельмеса. Ты ведь не против? В конце концов, ты годишься мне в правнуки.

— Так точно, сударыня. Разрешите спросить: куда мы едем?

— Куда едем? В «Ассоциацию народов России», здесь есть местная общественная организация с таким названием. Кстати, не обязательно «сударыня», можешь называть меня просто «фрау Видриг» или «фрау рейхскомиссар», тоже не при посторонних, разумеется. Русские не идут в счёт. Я оценила твои хорошие манеры, даром что ты незаконнорожденный. Я тебя раскусила, Феликс! Ты не фриз, и, скорей всего, вообще не немец! — Я вжался в кресло. — Одно из двух: ты или австриец с долей французской крови, или эльзасец, судя по твоему произношению и форме носа. Но ты не огорчайся! В конце концов, Фюрер тоже был австрийцем… Я слишком болтлива. А ты тоже слишком любопытен, что не очень хорошо для адъютанта!

— Виноват, сударыня.

— Ладно, ладно… Выше голову, Феликс! Мы приехали.

«Ассоциация народов России» находилась в подвальном этаже обычного жилого дома. Нам пришлось спускаться по неприглядной лестнице и долго идти по узкому, плохо освещённому коридору.

В офис «Ассоциации» мы вошли без стука. Само помещение тоже производило несуразное впечатление: дорогая кожаная мебель, но в углу — колченогий стул, которому давно пора было на свалку; люстра с претензией на авторский дизайн — но свет тусклый. Высокие шкафы до потолка делали комнату похожей скорей на спальню, чем на офис. В углу стоял манекен, одетый в форму оберштурмбанфюрера СС. Я не стал его разглядывать, будто видел эту форму по сто раз на дню. Едва мы вошли, с дивана поднялись два человека. Фрау Видриг протянула им руку, одному — для поцелуя, другому — для рукопожатия. Если быть точным, она просто протягивала руку, а уж её собеседники сами решали каждый, что с ней делать.

— Господа, это Феликс Эрнст, мой адъютант. (Для экономии места здесь и дальше я буду опускать пометки вроде «Я перевёл сказанное».) Знакомься, Феликс: Ярослав Пороховенко. А вы, как понимаю, господин…

— Карлис Кангерис, — подсказал тип с очень светлыми волосами и водянистыми, почти бесцветными глазами.

— Жаль, что я не вижу представителей Поволжья, Татарстана и русского Севера, вы обещали, что они тоже будут. А чтó, — с юмором полюбопытствовала Старуха, — эстонцы тоже являются народностью России?

— Госпожа Видриг, в некотором роде, — пришёл на помощь коллеге Пороховенко, мужчина с безвольно скошенным назад подбородком, вытянутым вперёд, словно у хорька, лицом, но при этом изящными, даже фатовскими усиками по моде начала XX века, их кончики закручивались вверх. — Например, у нас в городе есть эстонская община.

— Вы хотели сказать, семья из трёх человек?

— Д-да, примерно так, — Пороховенко смутился.

— Шутник!

Старуха, не спрашивая ничьего разрешения, опустилась на кожаный диван, «господа» сели рядом, найдя для себя стулья, я остался стоять, продолжая чувствовать себя в своей форме крайне неловко. Вот же, передо мной сидят трое взрослых людей, неужели ни один не воскликнет: «Снимите с мальчишки этот карнавальный костюм, прекратите этот балаган!»? Но нет: видимо, никто не считал это балаганом. Напротив: Кангерис, бесцветный субъект, разлепил губы и произнёс:

— Мы счастливы видеть, что немецкая молодёжь может позволить себе носить форму, которую с честью носили их деды, — выражался он витиевато, говорил по-русски правильно, но медленно, очень по-книжному и с сильным акцентом. — А н-а-ш-и ветераны, проливавшие кровь за свободу Эстонии от сталинского ига, не м-о-г-у-т себе этого позволить.

— Господин Кангерис, — живо откликнулась Старуха, — я очень сочувствую  вашим ветеранам, но иногда мне кажется, что вам просто недостаёт мужества. Посмотрите на того же Феликса! Молодой человек, из хорошей семьи, с правильными взглядами, не боится носить униформу Вермахта, и где? — в России, где любой старый хрыч, увешанный сталинскими побрякушками, может разбить ему голову своей клюкой. А на ваших ветеранов, почтенных людей примерно моего возраста, никто не поднимет руки. Чего же вы боитесь?! Проведите шествие, парад на день независимости Эстонии, пусть ваши ветераны вновь достанут из шкафов чёрную форму и с гордостью несут на своей груди боевые награды. Вы опасаетесь осуждения? Никакого осуждения бояться не надо, в любом случае, надо попробовать и посмотреть, что из этого выйдет. Уверяю вас, реакция населения окажется самой положительной. Смелым принадлежит мир. Царство, как известно, силою берётся, и сильные восхитят его себе. Собственно, почему только ветераны? Пусть ваша молодёжь тоже наденет форму своих дедов. Пусть молодёжь идёт в школу и проводит в этой форме уроки патриотического воспитания. И больше того: я бы на вашем месте начала с детских садов, с того возраста, в котором только и закладываются основы здоровой народной нравственности! Вы понимаете меня? Я вижу, что понимаете, но между «понимать» — «мечтать» — и «делать» есть огромная разница. Напишите хороший, чёткий, внятный бизнес-план. Рассчитайте, сколько вам нужно для продвижения ваших идей в государственных органах и на уровне местного самоуправления, какой масштаб вы имеете в виду, к какому результату хотите прийти, в какое время. И тогда вы безусловно можете рассчитывать на мою помощь и на мой кошелёк, даже и сомнений в этом нет! Я остаюсь здесь до 13 августа, кстати, 13 числа я приглашаю вас на приём по случаю отъезда, начало в восемь вечера, Фрида перезвонит вам и скажет адрес. У вас есть целая неделя для того, чтобы составить бизнес-план, приносите его с собой, и мы поговорим более обстоятельно. — Кангерис принялся благодарно кивать головой, словно в нём включился моторчик.

— А вы, господин Пороховенко, — обернулась Видриг к другому субъекту, — имеете совершенно другую ситуацию. Правда, есть одно, что вас объединяет с вашим коллегой: я не знаю, в какие политические круги вы вхожи на Украине и какое влияние вы там имеете, но, в любом случае, в России вам делать нечего. Я встречалась вчера с молодыми русскими националистами. Зрелище бессмысленное и удручающее. Начнём с того, что ребята дурно воспитаны. Но это было бы полбеды. Никакой самостоятельности они не имеют. Они скопировали у Старого Рейха всё, всё! Символику, форму, вождей! Ну что может быть глупей, чем русская овца, которая выкидывает руку в партийном приветствии перед портретом Фюрера немецкой нации? Нужно искать с-в-о-и национальные корни, изучать старину, исследовать мифологию — или создавать её на пустом месте, если её нет. Поэтому я очень надеялась на встречу с татарами и этими, как их, карелами, я слегка разочарована их отсутствием. Но почему именно татары? Национальных республик в России — раз, два и обчёлся, так вы никогда не достигнете серьёзных результатов! Нет, надо работать прямо с русскими. На том месте, где был основан ваш город, жили завоёванные славянами племена: меря, чудь. Вот первый шаг: найдите сказки меря, остатки языка меря, обычаи меря. И чем больше в них будет первобытного язычества, тем лучше. Второй шаг: разработайте и углубите мифы, придумайте былины, обряды, костюмы. Сфальсифицируйте древнюю рукопись, если нужно. Берите пример с этого мальчика: господин Эрнст уже мыслит в правильном направлении, вчера, кажется, он мне представил фальшивую солдатскую книжку, правда, сделанную очень топорно. Не повторяйте его ошибок! Шаг третий: добивайтесь автономии. Четвёртый: воюйте за независимость! И Россия, это нелепое раковое образование, расползётся по швам! Я говорила это вчера, но, хотя и заслужила аплодисменты, боюсь, их лидеры недостаточно умны, чтобы понять эти простые вещи. В уличных драках они отбили себе все мозги. Я понимаю, что вам, Пороховенко, это малоинтересно, в конце концов, вы украинец, а не русский. У вас е-с-т-ь своя земля — вот за её свободу вам и нужно воевать.

— Госпожа Видриг, — надулся Пороховенко, — Украйна нэзалэжна!

— Вы ошибаетесь, мой милый, — возразила Старуха. — Юридически это, может быть, и так, но до тех пор, пока вы находитесь в духовной тени большого, грязного и вшивого соседа, мышление ваше останется холопским, а вы сами так и будете окраиной, потому что «Украина», если я не ошибаюсь, означает именно «окраина», окраина Метрополии. Надо бы начать с изменения названия государства! Вам нужно выйти из тени и стать полноправным членом содружества культурных наций, Старого Рейха, который, как вы знаете, уже в следующем году свяжет единой валютой страны от Испании до Польши! Так надо действовать. Не сразу, вначале придётся готовить почву. На Украине плодородная почва для здоровых идей, ещё Чехов писал, что у вас втыкаешь в землю оглоблю, а вырастает тарантас. Лет через пять — бросить пробный шар на уровне вашего парламента, например, запретить русский язык и вещание русских станций. Но бросить этот шар в парламенте через пять лет смогут только те, кто избирается в него прямо сейчас, а не те, кто сидят разинув рот и ждут схождения святого духа Фюрера. Параллельно нужно формировать правильное народное отношение к жидам, это — тоже большая и тяжёлая, полевая работа. И только лет через десять-пятнадцать, если всё пойдёт гладко, вы сможете рассчитывать на революцию, которая освободит вас от ярма иудео-большевизма. Это долгий путь, и я боюсь, что уже не увижу своими глазами его финала. Но дорога в тысячу километров начинается с первого шага. А у вас есть представление о том, как сделать этот первый шаг? Или вы предпочитаете сидеть и предаваться праздным мечтаниям, вроде того, как было бы хорошо, если бы можно было изготовить таблетку, которая заражала бы человека идеями национал-социализма, и скормить её всем Иванам? Нет, мой дорогой, такой таблетки сделать не получится. Миром правят духовные законы, а не физические. И когда вырастают люди, способные управлять миром на основе понимания этих самых духовных законов, всегда найдётся и кто-то вроде старой карги фрау Видриг, скопившей немножко деньжат, и с этими деньжатами она расстанется без всякого сожаления! Но для мечтателей у меня нет ни пфеннига. Подумайте, прошу вас, подумайте в практическом и реальном направлении. У вас, как и господина Кангериса, ещё есть время. Кстати, вас я тоже приглашаю к себе на приём в следующую пятницу. — Старуха, широко улыбаясь, поднялась с дивана и протянула руку, благосклонно пронаблюдав за тем, как оба, Кангерис и Пороховенко, поочерёдно склонились для поцелуя. — Была рада встрече с вами, господа. Всегда приятно поговорить с людьми правильных взглядов.

— Холопы, — бросила она в сердцах, поднимаясь по лестнице. — Сущие холопы. Ни ума, ни фантазии. Только и знают, что сидеть в своём гнезде и пищать, словно кукушата: «Денег, денег!» Эти хотя бы воспитаны, а прошлые, веришь ли, нет, оказались совсем хамами. У тех, русских националистов, есть энергия, но мозги отсутствуют напрочь. А у этих всё наоборот. Беда с ними!

— Сударыня, разрешите задать вопрос?

— Изволь.

— Неужели Украина в самом деле может войти в Старый Рейх как полноправный участник?

— Что, Украина? Нет, конечно. Если она и войдёт, мы откроем в Харькове гигантское отделение «Фольсквагена» — или в Лемберге,[1] там народ не так заражён большевистской агитацией, — сгоним туда всех мужиков, чтобы работали по шестнадцать часов за те гроши, которые мы им дадим — потому что других грошей всё равно не будет! — а всех девок вывезем в Германию. Их даже и вывозить не придётся, ускачут сами, задрав хвосты. Члены национальной администрации, конечно, бедствовать не будут, нам ведь нужны управленцы, понимающие местную психологию. Ребятишек, что посимпатичней, будем усыновлять. Я думаю, Пороховенко всё это понимает, а если не понимает, он конченый идиот. Но просто такие вещи вслух не проговаривают, мой милый. Например, если в обществе кто-то испортил воздух, ты откроешь окно со словами «Кажется, очень жарко», а не со словами «Кажется, кто-то пёрнул». Это очевидные вещи. Извини, я устала от этих двух остолопов, и у меня снова мигрень.

Фрау Видриг, закрыв глаза, откинула голову на подушку автомобильного кресла с недовольным выражением лица. Остаток обратного пути мы провели молча.

У самой двери она остановилась и оглядела меня сверху вниз.

— Хорошо всё-таки на тебе форма сидит… — пробормотала она, умилившись.

— Какие будут дальнейшие распоряжения, фрау рейхскомиссар?

— Никаких. Ты свободен на сегодня. Чтó ты глядишь на меня, лупая глазами, прапорщик Эрнст? Ах, да... Свою гражданскую одежду получишь в конце службы.

[1] Немецкое название Львова (прим. авт.).