За стойкой сегодня – как и всегда – Лоренцо, владелец заведения. Это низкорослый розовощёкий мужчина, круглый как мяч. Круглое у него тело, круглая и голова, даже волосы, по причине почти полного отсутствия, не нарушают почти безупречных пропорций тела. Я никогда не видел, чтобы Лоренцо пил на работе, но, тем не менее, он почти всегда под хмельком, чем особенно импонирует клиентам. Круглые глаза его доверительно заглядывают в самую душу, а круглый рот, обнажая сахарно-белые зубы, искусно договаривается о кредите.
Должников у него море. Один из таких ребят, будто бы приходившийся Констанц дальним родственником или одним из многочисленных любовников – или и то и другое,– только что вышел наружу. Зловещая улыбка плясала у него на лице, а пальцы правой руки поигрывали рукоятью заткнутого за пояс стилета.
Я ожидал прихода Боэмунда, и, в отличие от этого подонка, не видел происходящего на улице; не исключено, что именно мой приятель и привлёк его внимание. Я, однако же, не нашёл в себе сил разорвать объятия Констанц, и дождался, пока двери распахнут – с той стороны.
Он вошёл – конечно же, Боэмунд. Первым делом обратив внимание на клавикорд – этому парню всегда всё внове, – он, удивлённо вскинув брови, обронил один из многих своих загадочных комментариев.
- Прямо музыкальный автомат.
Это не так важно, что он порой говорит странности. Главное, что у него должны водиться денежки. Все мы – я, Фальканд, Рикхар и даже Ладжори – отлично знали, что Боэмунд утаил более трёх либр золота, добытых на прииске «Генеральский», и что сейчас он, вероятнее всего, уже разменял их.
Я-то как раз сидел на мели – и рассчитывал поживиться за его счёт. Чёрт! Я же проболтался Констанц о Боэмунде и золоте, а она, наверняка, как-то сообщила Лоренцу или напрямую тому разбойнику, что более вероятно.
Боэмунд заказал ещё одну бутылку и подсел к нам.
- Что это, приятель? Ты разжился деньгами?
Он должен Фальканду двести «дин-динов» – сумму, которой кредитор так и не увидит. С Фалькандом я потом договорюсь. Он – нормальный человек.
Тут Боэмунд напомнил мне об одном немаловажном факте.
- Я убил человека, Джордано. – Я ощутил, как Констанц вздрогнула, и прижал её к себе сильнее.
- Ради денег?
- Нет, ради того, чтобы сохранить их.
И только-то! До вечера мертвеца могут и не заметить – день слишком солнечный, все сидят дома.
Когда он, тихо шепча, поведал мне историю, случившуюся на пороге заведения, я не смог сдержать улыбку. У него ещё слишком мало опыта – не догадавшись спихнуть труп в канал, он распивает вино среди бела дня буквально в двух шагах!
Сейчас уже поздно – уверен, будет расследование, и лучше ждать стражу на месте происшествия.
- Не принимай близко к сердцу, приятель. Ты знаком с Констанц? Констанц, это Боэмунд дю Граццон!
Последние слова я произнёс слишком громко, и Боэмунд побледнел. Его обвиняющий взгляд, казалось, говорил: «Ты бы ещё здесь мой адрес оставил!».
- Я слышал, ты поселился в Гнилой Щели. – Он выругался, впрочем, совершенно беззвучно. – Да, отвратительное место, друг мой.
Взгляд его, исполненный подозрений, начал скользить по окружающим, их одежде и выражению их, отчасти скрытых сумраком, лиц. Судя по обрывкам фраз, долетавшим до моего уха, и пышущим злобой взглядам, которые то и дело, словно невзначай, останавливались на нас, новость о подвиге Боэмунда уже стала достоянием общественности.
Оставалось только ждать развития событий.
- Боэмунд, я договорился на завтра с Фалькандом о встрече. Эти деньги…
Я многозначительно посмотрел на Боэмунда.
- … эти двести динров – ты можешь передать со мной. Фальканд сказал, что знает – они у тебя уже есть, – и хочет получить их как можно быстрее.
Всё сказанное соответствовало истине лишь отчасти, но в положении Боэмунда брезговать моими советами не приходилось. Он немедленно передал мне затребованную сумму серебром. Только я заметил, как алчно загорелись глаза Констанц.
К сожалению, не одной лишь Констанц. Один из завсегдатаев заведения встал и вышел.
Скоро он вернётся с сообщниками – или, что вероятнее, в компании стражников.
Боэмунд беспокойно заёрзал на стуле, но я отрицательно замотал головой. О конспирации следовало думать раньше – сейчас, когда возможность всё отрицать упущена, остаётся лишь выдавать грех за добродетель.
О Единый, лишь ты знаешь, как падки мы на искушения – и как слабы порой! Но мы верим в тебя – и всегда раскаиваемся.
Не прошло и получаса – мы только-только заказали очередную бутылку вина, – как в таверну ворвалось около десятка стражников, вооружённых алебардами.
Жак 1 Джордано, несомненно, обладает двумя более чем сомнительными достоинствами – способностью читать мои мысли – и создавать мне неприятности. По крайней мере, к такому я пришёл выводу, распив с ним пару бутылок.
Едва в таверну вбежала, бряцая вычурными бронзовыми горжетами о кирасы, вся городская стража Пентатерры, у меня душа в пятки ушла. То ли дело Джордано – злорадно улыбаясь, он поманил командира патруля рукой.
- Если вы по делу об убийстве, то вам сюда!
Конечно, им сюда. Грохоча всем вооружением и бронёй, они немедленно окружили нас, а алебарды их угрожающе приблизились к нашим незащищённым телам.
- Это он? – спросил командир. Свирепо сдвинутые косматые брови, глаза, мечущие молнии праведного гнева, низкий рык, идущий из могучего горла, – всё это свидетельствовало о неотвратимости справедливого возмездия.
- Конечно, он! – Джордано снисходительно улыбнулся. – Кто ещё мог нанести столь великолепный удар?
Спасибо, Джордано! Большое спасибо!
В теперешних обстоятельствах рассчитывать на помощь Негера не приходилось – о да, наихудшую «услугу» из возможных он мне уже оказал! – и я начал мысленно готовиться к аресту. Впрочем, правая рука моя, уже вполне привыкшая самостоятельно осуществлять правосудие, самовольно сжала эфес шпаги.
Стражник обескураженно нахмурился.
- По-вашему, это заслуга?
Мысленно проклиная и Негера, и всю Пентатерру с её средневековыми порядками, я незаметно высвободил шпагу из ножен на несколько сантиметров. Я ещё, строго говоря, не знал, не разумнее ли дождаться суда, однако выпитое вино горячило кровь. Предостерегающий взгляд Джордано, однако, принудил меня не спешить с ultima ratio.
- Конечно, заслуга, милейший! – Джордано улыбнулся как можно шире. – В этом городе стало одним грабителем меньше!
- Грабителем? – взгляд стражника стал недоверчивым. – Приятель ваш выглядит подозрительно, хотя вы…
- Субалтерн на «Покоряющем», и отлично вам знаком! Зовут меня Джордано Негер, а приятеля моего – Боэмунд дю Грацон. Это дворянин и офицер, лейтенант рундаширов, только что вернувшийся с Талвеха, где оказал Республике выдающиеся в своём роде услуги.
Стражник, всё ещё подозрительный, покосился на меня.
- Вас я узнаю, господин Негер, но приятель ваш похож на оборванца…
- Тяготы похода, милейший! – Джордано налил вина в пустовавшую кружку и протянул её стражнику. – Дай ему золотой!
Последние слова он буквально прошипел – так, что лишь я мог их услышать.
Прихлёбывая вино за здоровье господина Негера, стражник как бы невзначай приблизился ко мне, и я, вытряхнув из потайного кармана один «консуло», пожал ему руку.
Зовите меня Боэмунд Золотая Рука. Я вполне заслужил это прозвище.
Командир патруля, крякнув, пожелал господа доброго здоровья – и удалился. Ему и его подчинённым ещё предстояло очистить улицу от мертвеца.
2 - Где они только прохлаждались? Он пролежал там битый час, и если бы не доносчик, лежал бы ещё бог весть сколько! Господь благословил мою десницу, когда я нанёс роковой удар!
Мы продолжали пить – наш обед, состоящий из жареной с овощами рыбы, только готовился, – и я, счастливо избежав тюряги, расхорохорился. В конце концов, так и ведут себя в этом пространстве-времени. Сразу вспомнился Шопенгауэр, не представлявший себе материю вне соответствующей системы отсчёта.
Интересно, как там сейчас настоящий Боэмунд? Читает ли Шопенгауэра? Едва ли.
- Друг мой, как всё-таки хорошо, что Единый благословил твою десницу – не его. Моя же создана, я полагаю, для иного. – Губы Негера, произнося эти слова, улыбались, в то время как его рука, повторяя путь змея-искусителя, обвила талию Констанц. Девушка же оказалась ничем не лучше Евы: она немедленно положила свою головку на плечо Джордано, её милое личико выражало полное удовлетворение и согласие с его желаниями.
- За то, чтобы дружба от этого не страдала!
Ergo – bibamus!
В тот вечер мы выпили ещё три бутылки – относительно немного для двух молодых, сильных мужчин и развесёлой портовой девицы, способной дать фору любому из нас. Тем не менее, язык Джордано понемногу развязался, и я смог выудить из него обрывки жизненно важной информации. Например, о Пентатерре…
- … всё решает происхождение, благородная кровь… и умение торговать ею! Ха-ха-ха! Порой мне кажется, что в борделе более приличий, нежели в нашей политике! Породнился с теми, подговорил тех… ты ещё многое из этого увидишь, мой друг Боэмунд, если тебе, конечно, посчастливится прожить достаточно долго!..
Весьма интересное выражение вырвалось из уст Джордано, когда часы пробили четыре часа, и я упомянул о сцене у разводного моста.
- Восемь склянок – полдень: разводят главные мосты –
Приехали товары заполнить нам столы!
Великая Машина тепло даёт, качает воду, ночью освещает,
Великая Машина – залог нашей судьбы!
Это настолько походило на детскую считалку, что я не удержался и подшутил над Негером. Шутка оказалась неудачной – мне пришлось выслушать целую лекцию на тему того, как детей в городе принуждают заучивать эту считалку наизусть ещё сызмальства. Я, к сожалению, и в куда более зрелом возрасте никак не мог уловить, о чём же речь, несмотря на зачаточное политехническое образование. О своём детстве, прошедшем на берегу тающего, как призрак, под лучами красного солнца Карфагена, я предпочёл умолчать.
Однако Джордано сумел дать пищу моему воображению: разыгравшись не на шутку, оно рисовало самые необычайные картины сложнейшего двигателя, обслуживающего Пентатерру. Великая Машина! Одно название указывало на то, что я приблизился к величайшей из загадок, возможно, именно той, что вновь откроет ворота в мой родной мир.
Но захочу ли я возвращаться домой – к манифестациям, срочной службе и ядерному психозу?
На минуту я призадумался. Так ли плох этот мир и стоит ли его в действительности покидать? Вскорости, уже после первого десятка парных аргументов pro et contra , я был вынужден оставить это занятие. Словно пьяные бродяжки, мои мысли сделали круг и вернулись к тому, с чего начинали. Великая Машина – вот в чём разгадка всех чудес, с которыми мне довелось встретиться!
Заключающую часть нашего застолья я провёл в состоянии крайней невнимательности и почти полной рассеяности, всё более и более погружаясь в собственные мысли. Впрочем, Джордано и Констанц, всецело занятые друг другом, ничего, как мне казалось, не заметили. Наконец, воспользовавшись тем предлогом, что хмель вот-вот меня одолеет, я смог благополучно улизнуть.
Выйдя на улицу, я поразился – уже полностью стемнело; оказалось, что мы бражничали до глубокой ночи! Поверхность ближайшего канала поблёскивала серебром в свете фонарей и звёзд. Подмигнув их танцующим на воде отражениям, я отправился к себе на квартиру.