Великое Делание-2, или Битва за Пентатерру

VIII

3    Ницше полагал жажду власти чертой, присущей каждому человеку. Никогда не соглашался с ним, пока сам не занял чиновничье кресло. Чёрт, мне понравилось, лгать не стану!

    Про казаков ходят разные байки и небылицы, будто они всегда выступали на исторической сцене не более чем карателями, вешающими революционеров, слепым орудием реакции – так, будто не было Стеньки Разина и Емельяна Пугачёва! В моём лично случае – а я являлся потомком казаков, выросшим вдалеке от степи и до недавних пор ни разу не седлавшим лошадь, – однако, кое-что отрицать не приходится.

    Я действительно возглавил портовую полицию.

    Это совсем немного, мелочь, можно сказать, но за мной имелся и должок. Пара наёмных убийц едва не отправила меня на тот свет, и я страстно желал узнать, по чьему наущению, хотя бы ради собственной безопасности. У меня даже возникло смутное подозрение, что дело имеет весьма серьёзную подоплёку, как-то связанную с сокровенными тайнами Пентатерры. Найти заказчика, одарить его «столыпинским галстуком» или, на республиканский манер, обезглавить – вот что занимало мои мысли!

    К сожалению, в следственно-розыскном деле я не смыслил ни бельмеса. К тому же возникли некоторые приоритетные вопросы, решения которых самым настойчивым образом требовало начальство. Вы, наверное, не удивитесь, но речь шла о взяточничестве и злоупотреблениях, которыми столь прославилось чиновничество всех сортов. Не успел я получить форменные накидку и дублет – последний представлял собой шикарный предмет гардероба лазурного, изумрудного и серебряного цветов, – как Этельвульт Ладжори быстро разъяснил, что именно ему от меня нужно.

    Мы как раз собрались в небольшой комнате в западном углу Консилария – Ладжори и те муниципальные чиновники, которым он мог доверять, всего два десятка человек. Более всего это сборище напоминало заговор. Ладжори вещал, а мы внимали. Я сидел в первом ряду и, потупив взор, рассматривал перекрещённые меч и ключ, изображённые у меня на дублете.

    - Первое, – толстый волосатый палец нового Первого Советника, туго охваченный золотым перстнем с рубином, почему-то упёрся мне в грудь, – ты – все вы, откровенно говоря! – должен избавить наш город от такой нечисти, как Дуилло. Делайте с ними и с их партнёрами что угодно, но они должны исчезнуть! Это семейство теперь стоит вне закона!

    Все беспорядки, до сих пор не утихшие, Ладжори списал на Дуилло. Богатейшие семейства дружно отказали им в кредите и потребовали заплатить по счетам. Стоило Дуилло появиться на людях, как их под любым предлогом грабили и убивали. Дуилло, впрочем, удерживали несколько кварталов, почти полностью населённых членами их семейства. Осада, осуществляемая переодетыми солдатами и шайками уголовного сброда, постепенно перерастала в настоящую войну. Мне это всё напоминало события «Хрустальной ночи» в нацистской Германии.

    - Второе – лично тебе! – К первому пальцу присоединился ещё один, тоже с золотым пояском – но уже с бриллиантовым камушком в двадцать, не менее того, карат. – Не вздумай препятствовать перевозкам чая! Это привилегия семейства Виченто, и их поддержка – последнее, с чем я готов попрощаться, включая место в Совете!

    Я мрачно кивнул: деловые интересы наших партнёров следует охранять, спорить тут не с чем.

    - Третье! – Крупный прямоугольный сапфир в платиновой оправе украшал безымянный палец, ткнувший в меня на сей раз. – Наведи в порту порядок! Я хочу, чтобы в Дощатом Причале жители не опасались ни за кошелёк, ни за жизнь, ни за целомудрие невинных девиц!

    Я вновь кивнул: вдобавок к убитым накануне мародёрам до обеда мы арестовали ещё с десяток, включая двух зачинщиков. Одного, некоего Адальгера – тот принадлежал к платной агентуре Ладжори и, видимо, и спровоцировал поджог склада, – к сожалению, пришлось отпустить. 

    - И, наконец, главное! – Пальцы Ладжори сжались в крупный, дынеподобный кулак; я смог различить ещё два перстня – с жёлто-зелёным хризобериллом и розовым гранатом, на большом пальце и мизинце соответственно. – Не вздумай мне воровать!

    В подкрепление своих слов Ладжори угрожающе потряс кулаком перед самым моим носом. Хорошо, что герметитовый перстень – не такой ли я видел у Моше-Мишеля? – он носит на другой руке, а то мог бы произойти неприятный магический казус.

    Ладжори замер, внимательно глядя мне в глаза; общее напряжённое молчание свидетельствовало о том, что собравшиеся от меня чего-то ждут. Я встал, коротко поклонился и пообещал всё выполнить. Первый Советник сопроводил меня похлопыванием по плечу, жестом, явно требующим поторопиться, словно дело не терпело отлагательств.

    Быстрым шагом я покинул Консиларий, понимая: меня просто сплавили, чтобы преспокойно обсудить свои грязные делишки. Меня ждали мои служебные обязанности.

    Должен сразу признаться, что в конечном итоге я самым грубым образом нарушил все заветы своего благодетеля и с треском слетел со своей должности.

4    Однако давайте по порядку: начал я, если не рьяно, то законопослушно, и собирался не ударять в грязь лицом перед правительством и народом Пентатерры. Заново явившись в Муниципий Дощатого Причала в сопровождении взвода рундаширов, я, несмотря на позднее время, велел немедленно передать мне все дела.

    Как ни странно, но бывший Ключник, господин Скарлес, среднего роста мужчина с лихо подкрученными рыжеватыми усами, вскоре пришёл на службу. Демонстрируя нескрываемое раздражение и почти откровенное презрение ко мне, человеку приезжему, он передал все печати, ключи и документацию. Это было сделано вежливо и учтиво; Скарлес, однако, охватывал руку кружевным платочком в случаях, когда ему приходилось касаться вещей, к которым уже коснулся я. Бесспорно, речь шла о завуалированном оскорблении, но на самом деле увольняли его, а не меня, и это на нём уже лежало незримое клеймо, подобное язвам проказы: «Бывший».

    Скарлес, конечно, проявил благоразумие, явившись на мой зов: кабинеты, чьи бывшие владельцы сослались на занятость или усталость, просто взламывались. По всему Муниципию стоял треск высаживаемых дверей; замки выворачивали наружу клинками или вырубали топорами. Шум был такой, что, казалось, в здание вторглись разбойники или, хуже того, началась революция.

    До глубокой ночи я листал пергаменты, исписанные аккуратным почерком Скарлеса и его предшественников: списки арестованных, графики перевозок по морю и каналам, расписание работы разводных мостов, доносы агентуры… От обилия цифр и имён, которые следовало запомнить, голова шла кругом. Мне принесли горячий кофе без сахара и кусок мясного пирога, и я, полагаясь на хорошее пищеварение, свойственное молодости, проглотил и то и другое.

    Пришли и немногочисленные стражники; вот кто доподлинные блюстители порядка! Мы уже скоро как сутки засели в Муниципии, едва ли не разнесли его, а они прячутся как мышки! Всё же я не уволю их сразу, ведь, пусть и продажные, они обладают отсутствующими у нас знаниями и опытом. Самых энергичных и сообразительных я оставлю на их должностях, по крайней мере, на первое время. В эту ночь определится мера их соответствия новым стандартам законности в Пентатерре. Те, что предпочли остаться дома, разумеется, уже утром получат расчёт.

    Доставили планы порта и Дощатого Причала вообще – самые крупные, какие только удалось найти, – и я стал отмечать на них расположение построек, принадлежащих Дуилло. К ним же прилагался и список кораблей, пребывающих в собственности семьи; их состояние, несмотря на долги, оценивалось во многие миллионы.

    Им не заплатит никто – даже за то, что бесспорно принадлежит им. А вот долги Дуилло пойдут в рост, даже несуществующие, и взымать их станут всё решительнее. Я это вполне осознавал – и начал составлять карту.

     Пришёл Адальгер – высокий молодой человек, черноволосый и с ястребиным лицом, внешне чем-то похожий на меня, то есть на Боэмунда. Он имел при себе условный знак от Ладжори – половинку от золотого «консуло», идеально подошедшую к той, что находилась у меня. Мне осталось только присвоить эту половинку – и засесть за карту вместе с Адальгером. Он отлично знал Район и всех населяющих его людей – воров, проституток, сутенёров.

    Тот ещё персонаж. Отряды его собирались уже в тавернах и притонах, готовясь повторить выступление, сорванное вчера нашими действиями.

    Я чувствовал себя глупо, вынужденный исправлять собственные «ошибки». Адальгер потребовал вина – и я приказал выкатить из здания пару бочек из спасённых накануне, чтобы «штурмовики» получили возможность заправиться.

    Вместе мы надписали небольшие бумажные флажки и прикрепили их к булавкам. Теперь я знал, сколько человек, куда и в котором часу отправлены. Это походило уже на настоящую полицейскую операцию. Позже мне предстоит составить приказы и рапорта о том, как на деле мы будто бы защищали законность.

    Меня едва не стошнило. Адальгер, наоборот, казался вдохновлённым процессом.

    В полночь, когда все без исключения каналы и некоторые из улиц перегородили цепями, а ворота, разделяющие Районы, заперли на замок, мы удвоили нашу активность. Платные соглядатаи то и дело доносили о поджогах и убийствах – стражники же в горжетах, наоборот, сохраняли непроницаемые выражения лиц, словно происходящее их ни в коей мере не волнует. Они приводили арестованных – приказчиков и кладовщиков Дуилло – и докладывали об опечатанных помещениях.

    С кораблями Дуилло нам не повезло – все их парусники и гребные суда ещё днём снялись с якоря и вышли в море.

    По сообщениям, доставляемым ежечасно посыльными, я мог судить о размахе столкновений. Бои шли в нескольких Районах, Дощатый Причал оказался едва ли не самым спокойным.

    Мы с Адальгером выпили и некоторое время не без интереса наблюдали с балкона за пожаром. Масштабы, конечно, уступали нероновским, но всё-таки внушали опасения за будущее города.

    Один из наших отрядов навестил семейство Виймане. Испугавшись до полусмерти, те откупились; деньги эти, оказавшиеся в конечном счёте на моём бюро, я и Адальгер поделили поровну. Принесли и книги Виймане; впрочем, отнюдь не конторские. Это оказались хорошо отделанные фолианты в кожаных переплётах, некоторые даже с серебряным тиснением.

    Я то и дело зевал; веки мои слипались. Борясь со сном, я потребовал сварить мне кофе. От партии в тинколо с мошенником Адальгером я отказался и, больше от нечего делать, стал читать.

    Я взял лежавший на самой вершине небольшой пирамиды увесистый том. Несмотря на присутствовавшее в названии слово «История…», речь шла отнюдь не об учебнике. Просто члены семейства Виймане делали записи обо всех значимых событиях в личной жизни – и в жизни города. Летописцы, сменяя друг друга, витиеватым, подчас архаичным языком вели хронику собственного мещанского бытия: записи о войнах, далеко не таких редких, как можно предположить, неожиданно чередовались с размышлениями о возможности существования вселенского разума и иных миров, некрологами и отчётами о торговых сделках. Порой встречались даже художественные фрагменты, явно вымышленные, повествующие о путешествиях в дальние, сказочные края.

    Тем не менее, если самые старые участки манускрипта, переписанные из более древних книг, не лгали, хроники семейства Виймане охватывали период более чем в шестьсот восемьдесят лет. Я листал книгу, обращая самое пристальное внимание на всё, что касалось Великой Машины.

    Уже светало, когда Адальгер откланялся и ушёл. Я пожелал ему доброго здоровья, а мысленно – чтоб он свернул себе шею, – и продолжил чтение. В какой-то мере «История…» дополняла знания, почерпнутые мной из дневника Дисфета; мне даже начало казаться, что вот-вот я сделаю какое-то – очень важное – открытие.

    Открытие так и не пришло – взамен у меня разболелась голова. Мысли стали медлительными и путаными, а потом я заклевал носом и уснул. Проснулся я уже засветло. Пожары большей частью стихли, а значит, мы одержали победу.

    Встав, я сделал несколько упражнений, измерил кабинет шагами из стороны в сторону. Поразмыслив, решил улечься спать тут же – и, позаимствовав у кого-то из рундаширов одеяло, на происхождение которого красноречиво указывал фамильный герб Виймане, вытянулся на построенных в ряд стульях.