Причем тут менты!?

Все имена собственные, названия городов, улиц, фирм, а также все без исключения персонажи и их действия являются вымышленными.    Всякие совпадения имен собственных с реальными -- случайны.    Придуманные истории, лежащие в основе повестей, не могли произойти раньше 1993 года. И никак не позже первой половины 1994-го. Автор   А ВСЕ ЖЕ ЖИЗНЬ СМЕРТЕЛЬНО ХОРОША... К. Вагинов   1 СМЕРТЬ ЖУРНАЛИСТАМ!Маленький криминальный зоопарк Возможно, я бы и попытался отразить в своей газете историю о той девятимиллиметровой пуле, которую наикорректнейший джентльмен, более известный в деловых кругах Питера как просто Шамиль, так и не сумел отразить от своей головы, но эта самая газета, похоже, должна была теперь лопнуть... почти как голова Шамиля. Отощавший газетный зубр смотрел на меня набычась, за приоткрытым окном щебетали птички, а пара горилл, только что ввалившихся в кабинет моего шефа, лопотала несуразицу. Причем эти два парня явно обращались ко мне — ко мне, сообразительному, словно тапир, и понятливому, как коала! — Не раздувать! — Чтоб никаких газетных уток! И впрямь зоопарк! Я с опаской отодвинулся от них в своем кресле на колесиках, засунул успевшую потухнуть папироску в баночку из-под пива «Кофф», работавшую в то утро пепельницей, и вежливо спросил: — Что за цирк? — А ты поспрашивай... Поспрашивай — мигом схлопочешь! — Действительно, Дмитрий, давайте послушаем. Как я понимаю, эти молодые люди в некотором смысле на сегодня представляют хозяев газеты. Ну что тут возразить?! Все предельно ясно: в соответствии с обязательствами перед рекламодателями еженедельник «Нота Бене» следовало выпустить еще трижды с сохранением всех заявленных рубрик, кроме моей — «Криминальные итоги» (название не мое!), в которой я обыкновенно пытался со всех возможных сторон освещать какую-нибудь одну животрепещущую тему. Понятно, теперь такой темой была обязана стать смерть Шамиля и связанные с ней таинственные подробности. Однако и жизнь Шамиля, и его дело были застрахованы в солидном страховом агентстве, лидеры которого и прислали к нам своих сыскарей с инструкциями. А они теперь имели право нам «настоятельно рекомендовать». Хотя бы потому, что концерн, в который входило их агентство, имел свои интересы в бизнесе покойного. И запросто мог придавить и меня, и моего главного, и саму газету. Что и планировалось сделать после трех номеров. Во всяком случае, в отношении газеты. Нас с шефом могли бы придавить и чуть раньше. — Значит так, культура там, видеообзор, программка ТВ, светская хроника, но чтоб ничего про Шамиля и близко... Мудрые коалы никогда не вслушиваются в лопотание горилл! Мне к тому же слишком не понравилось их «получишь», я решил предпринять психологическую контратаку. — Простите, мне нужно позвонить... Они не возражали. Они и не мне объясняли, шефу. А я набрал номер главного начальника всех их возможных начальников. — Игорь Николаича Корнева, пожалуйста... Я не стал театрально повышать голос: все равно эти три составляющих имени возымели свое магическое действие! Покруче любых «мене, текел, фарес»[1], разрекламированных слов, за тысячелетия ставших привычными не только царям, но и бандитам, и обывателям, как «взвесил, хмыкнул и обвесил», к примеру. Гости недоуменно переглянулись. Если продолжить тему о зоопарке, то словно «перелягнулись», это не очепятка! — Ты че шуткуешь, отморозок, страх потерял? — спросил один из них без особой убежденности. Я уже подготовил фразу, с которой было бы уместнее всего начать общение с Игорем, по типу: «Я вчера свалил рановато, как закончился вечер?» Это произвело бы впечатление. Затем мне казалось уместным вставить пару слов о том, что люди его концерна порой ведут себя столь же непринужденно, как те самые ужасные бандиты города, «жмеринские», которыми в нашем городе уже больше пяти лет мужья пугают своих жен, а жены — детей и любовников. Однако вышла осечка. Тем более удивительная, что я звонил не по общему номеру, а по одному из тех, которых не указывают на визитках. К телефону должен был подойти или сам Игорь, или кто-то из его телохранителей. — Игорь Николаевича сейчас нет на месте, кто его спрашивает? — пробубнил абсолютно несвежий голос. Почему-то мне сразу вспомнились детективы: в них, когда кого-нибудь упекают в тюрьму, то на телефон сидельца сразу же сажают легавого. Поэтому я не сдержался, и многозначительно предупредив: «Передайте, что у Димы табаш созрел», — повесил трубку. Только по интеллектуальной нерадивости мне не пришло в голову, какой эффект этот обмен репликами произведет на благодарных слушателей. — Ты кому тут мозги едать собрался? — спросили меня гости. И недружелюбно двинулись в мою сторону. — Вообще-то, обыкновенно гурманы предпочитают мозги живых обезьян, — успел просветить их я. И сразу почему-то отлетел к шкафу. Ну вот, начали ломать мебель. Старый тощий зубр успел возмутиться: — Позвольте, не кажется ли вам, что подобные методы убеждения... Прислонившийся к шкафу парнишка так не него посмотрел, что зубр довольно быстро понял, что и такие действия могут являться «методами убеждения». Причем — действенными. Их, наверное, давно тянуло поломать мебель, но просто лень было делать собственными руками-ногами. И вот один из этой сладкой парочки лениво прислонился к шкафу, а второй, используя меня в качестве самонаводящегося метательного снаряда, приступил к делу. Ему вовсе не хотелось причинять мне боль, он явно считал для себя более важным эффективную борьбу с вещизмом. А воплощением ненавистных достижений нашей порочной цивилизации для него в тот момент служила мебель. Ее было не так уж и много в кабинете шефа: журнальный столик с компьютером на нем и креслицем рядом, большой письменный стол главного редактора, еще три кресла, шкаф с огромной вазой фальшивого хрусталя наверху. Ее подарили редакции какие-то меценаты-спонсоры в честь выпуска первого номера «Нота Бене», но мы с шефом, посовещавшись, решили не выставлять этот символ Дегуманизации искусства на всеобщее обозрение и стыдливо водрузили его на самую верхотуру. — Ты будешь знать, как мозги едать! Корневу он, видите ли, звонит, а?! — Ваши действия все меньше согласуются с требованиями хорошего тона, молодые люди! — Ну, давай, поучи! — Ишь, приятель Корнева... У-у-ух! Меня оторвали от земли и отправили в полет. Затем подобрали и — снова. Я успел заземлиться об каждое из трех свободных кресел — только колесики от ножек в разные стороны! — прежде чем очутился в исходной позиции у шкафа в результате очередной переброски. Да, этого парня с полным основанием можно было назвать «кидалой»! Его коллега, задремавший было со скуки у шкафа, решил присоединиться к развлечению. — И от меня на память! И он с силой приложил меня к дубовым дверцам шкафа, остолоп! С чувством глубокого удовлетворения я возвел очи к небу. Оно не просматривалось сквозь потолок, но возмездие свыше не заставило себя долго ждать. Ну, прямо по Пушкину: «Господь во всем, конечно, прав... недаром создал этот шкаф... » Толстостенное изделие из фальшивого хрусталя покачнулось и не смогло устоять на краю. Мой торжествующий взгляд на мгновение зафиксировал лица «зубра» и «кидалы», на них застыло выражение суеверного ужаса и немой покорности судьбе. Никто не успел предупредить довольно ухмыляющегося остолопа у шкафа. А в его глазах еще светилось такое непосредственное, детское желание еще разок шмякнуть меня о шкаф! Но уже через долю секунды с его лица исчезло всякое выражение, а в выпученных глазах остался только немой вопрос приблизительно следующего содержания: «Да представляется ли вероятным, чтоб воздаяние постигало даже и закоренелых грешников еще в мире сем?» Он рухнул на мгновенно увлажнившийся паркет вместе с тремя огромными кусками стекла. — Я не думал, что мы наливали в эту хреновину воду... — как-то не к месту пробормотал мой шеф. Но дело начинало приобретать дурной оборот. Тело на полу зашевелилось, второй парень, «кидала», увидел в случившемся не предостережение Божье, а лишь досадное стечение обстоятельств. И двинулся на меня, решив, что именно я — ответственный за все возможные случайности в бушующем мире абсурда. — Козел... ну козел... Еще одна зверушка в зоопарке! С ловкостью горного барана я легко перепрыгнул через пострадавшего. Но не рассчитал и тяжело, как мамонт, приземлился на один из трех осколков вазы. Однако я начал падение в верном направлении — на дверь в коридор. Конечно, офисная охрана не слишком-то будет рада защищать меня от человека из «Астратура», но, по крайней мере, при них он будет чувствовать себя куда скованней. Морально, хотя бы уж. Однако ваза все же оказалась предостережением свыше! Пусть с высот шкафа, но достаточно грозным! В падении я распахнул дверь наружу, в коридор и, шмякнувшись на пол, уже начал по-змеиному, со сноровкой выползать из кабинета, когда на лестнице послышались характерные возгласы: «К стене! Руки за голову! Где тут редакция?!» — и не менее характерный топот множества ног. Когда я приподнял голову, то увидел быстро приближающуюся к кабинету ватагу фантомасов в пятнистом камуфляже, с укороченными автоматиками, дубинками и щитами. — Вставай! К стене! СОБР! Уф.... Уже легче... Меня тут же разубедили: — Ай! Вбивший меня в стену парень ловко ударил сзади по ногам, расставив их поширше для каких-то неведомых мне целей. Остальные, судя по топоту, вломились в кабинет. — Где тут эти частные из страховой! Стоять! Оружие?! — На... не забудь и мое разрешение... — Молчать! Оружие?! — Да бросьте вы, парни, я положенные три года в МВД оттрубил, разрешение в поряд... — Стоять! Пошли! Такие хитрые приказы рассчитаны, наверное, на то, чтобы сразу же доказать задержанному узость его мышления. — А этот? — Молодой человек — сотрудник редакции, наш криминальный репортер... — Отпустить! Ты, криминальный, особо не распространяйся... ну да тебе и негде будет... Вы, как я понимаю, главный редактор? Обоих наших гостей уже увели. Пара фантомасов осталась в коридоре, а старшой — кабинете. Хотя меня, например, всегда интересовало, как они различают друг друга в этих масочках? -— С сегодняшнего дня наложен арест на банковские счета фирмы, офис будет опечатан... — Простите, с чьей санкции? — потирая шею, спросил я. — Ну ты и... вали отсюда, пока тебя вместе с этими не прихватили! На три часа «прихватить» можно и без всякой санкции... Опять же Указ о "традцати сутках" тоже поддаётся непристойно широкому толкованию. В другое время я б обязательно повыпендривался, пусть бы задержали, потом поразбирались бы! Но вот перспектива оказаться на три часа «вместе с этими» меня никак не устраивала: с ребят сталось бы заявить милицейским, что я лично оприходовал одного из них вазой по голове, начались бы длительные выяснения, могло всплыть, что я звонил Корневу... а если его шестерок так беззастенчиво хватают, значит, какие-то претензии у РУОПа есть и к его концерну. А это уже самые настоящие «Опасные связи», это не с Маней Лесковой[2] переспать. — Простите, господин офицер, я и не думал ставить под сомнение ваши полномочия, просто мне бы, конечно, любопытно было узнать конкретные фамилии, ну, подробности... — от всего сердца пояснил я. Маска явственно нахмурилась. И я поспешно добавил: — Впрочем, раз все равно мне негде будет осветить эту тему, вопрос, конечно, снимается... — Чтоб никакого освещения! Осветитель! Исчезни. Настоящий обскурантизм!