Жестокие игры Богов

Двое странников пробирались по осыпающимся камням в пещеру, расположенную на высоте трёх с половиной километров на Беломраморной Горе, вход в которую был наполовину завален обломками, поросшими мхом. Здесь на высоте очень трудно дышалось из-за низкого атмосферного давления. Над головами нависали снежные пики, куда без барокамеры или специального оборудования соваться нечего. — Говорят, он в одной из этих пещер, — мужчина лет сорока, чьё лицо сплошь заросло чёрной щетиной, остановился, с трудом вдыхая разреженный воздух. — Он скрылся с глаз людей много тысяч лет назад и с тех пор пребывает в медитации. Но если разбудить его, он ответит на вопросы. — А не проклянёт? — опасливо взглянул на своего спутника молодой парень, которому едва ли исполнилось двадцать. Бородатый задумчиво поскрёб щёку. — Не должен. Он сам проклят, так что, думаю, не сможет никого проклясть. — А если сможет? — голубовато-серые глаза парня с тревогой устремились в сторону пещеры. Юноша словно пытался вырвать ответы у непроницаемой темноты, пахнущей сыростью и разложением. — Не пойму. Ты тащился за мной всю дорогу, чтобы теперь отступить? — старший спутник посмотрел с насмешкой на молодого. — Одно из двух: или наши расчёты ошибочны, и в этой пещере не окажется никого, или мы найдём его и заставим говорить. Идём! — он решительно схватил товарища за рукав куртки и повлёк за собой. Пещера оказалась тесной и абсолютно необитаемой. От нее начинался узкий тоннель, ведущий в глубь горы. Старший мужчина включил фонарь, не полагаясь более на скупой свет, едва проникавший сквозь оставшийся позади вход. Они двигались медленно и осторожно, пригнувшись и постоянно оглядываясь. Тоннель начал вилять зигзагами. Здесь царила такая тишина, что пульсация крови в собственной голове казалась звоном набата. Звук нарастал, заставляя сердце ухать и замирать. И что-то ещё происходило с ощущениями. Парень чувствовал вокруг себя нечто прозрачное, бесформенное, не принадлежащее ему, но такое мощное, сильное, нестерпимо болезненное, словно невидимая рука вгоняла острые иглы в его душу. Незримые когти рвали его изнутри, а боль в теле стала лишь эхом внутренней борьбы с чем-то необъяснимым. Охнув, он скрутился пополам и схватился за ближайший крупный камень, попавшийся на пути. — Что с тобой? — обеспокоился старший. — Я чувствую, — едва слышно пробормотал парень. — Он здесь, совсем близко! Старший обшарил расширившуюся часть тоннеля лучом фонаря, но ничего не обнаружил. — Здесь нет никого. Уолдред, не выдумывай. — Я не лгу. В голове Уолдреда вдруг включилась отчётливая картинка: исхудавший мужчина, больше похожий на вросшие в стену пещеры корни древнего дерева, сухой, как скорлупа ореха, тощий, как лиана, сидит неподвижно, закрыв глаза. А перед ним — пустота, матово-чёрная, словно разлитая в воде нефть. Молодой указал на место, казавшееся его спутнику пустым: — Он тут. — Не вижу, — старший снова скользнул фонарём по окружавшим их камням. — Зато я его вижу, Андрей. Так же отчётливо, как тебя. Реальность раскололась пополам. Уолдред знал, что вторая больше похожа на бред. Но в этой бредовой реальности он видел сидящего у подземной стены, будто приросшего к ней, полумёртвого старика. А потом тот старик медленно открыл глаза и взглянул ему в лицо. И тогда Уолдред понял, что в своей жизни никогда не видел ничего по-настоящему страшного. Из глаз живого мертвеца на Уолдреда смотрела неизмеримая чернота космоса, лишённого любого движения. Космоса, похоронившего все галактики. И теперь до конца времён эта пустота была обречена петь беззвучный реквием по убитой жизни. Песня смерти уничтожала всё вокруг, всасывала в себя, словно чёрная дыра. — О… — только и смог тяжело простонать Уолдред. — О-о… Он упал ничком, закрыв лицо руками, повторяя лишь одно: — Уйдём, Андрей, пожалуйста, уйдём! — Что ты видишь? — обеспокоенно цеплялся старший за его плечо. — Ты видишь его? — Да, — помертвевшим голосом отозвался Уолдред. — Он мёртв? — Нет. — Жив?! — Ни то, ни другое. Это существо проклято даже крепче, чем мы думали! Оно всё ещё проклято! — Оно? Почему ты так говоришь? У него есть имя. Это же один из величайших воинов далёкой древности, сын Рождённого-в-Кувшине, Громкоголосый. Это ведь он? Никого другого здесь быть не могло! Уолдред помолчал немного, а потом отрицательно покачал головой. Он продолжал смотреть в мёртвые зрачки открытых глаз, откуда звучал голос смерти, распространяясь по тоннелю и пещере. Наконец, развернулся и побежал к выходу. Он кубарем выкатился наружу и упал навзничь на сырую, холодную землю, глотая горный воздух с жадностью человека, едва не утонувшего в океанском шторме. Он царапал ногтями мох, пытаясь изгладить увиденное из памяти, но не выходило. Уолдред вздрогнул, услышав позади тяжёлые шаги Андрея. — Вставай! — гневно скомандовал тот. — Встань, если ты мужчина, и объясни мне, что всё это значит? Мы договорились идти до конца. Даже смерть не могла отвратить нас от нашего решения поговорить с ним. Почему ты сбежал, как трусливый пёс, не начав разговор? Если он сделал себя невидимым для меня, но открылся тебе, почему ты не задал ему вопросы, на которые мы жаждали услышать ответы?! Давай, объясни! Уолдред медленно поднялся. Сначала на колени, потом уверенно встал на ноги, всё ещё не поворачиваясь к Андрею. — Это был не тот, кого мы искали, — скрипучим голосом ответил он, и Андрей вдруг содрогнулся, услышав в интонациях своего товарища нотки чего-то опустошающего. — А кто ещё мог оказаться там?! — Андрей приблизился к Уолдреду сзади и встряхнул его за плечи, но тот снова не обернулся. — И даже если это был не Громкоголосый, а кто-то другой, почему ты сбежал, не узнав всю правду до конца? Губы Уолдреда были опалово-бледными, словно его поцеловал призрак, но Андрей не мог этого видеть. — Но я узнал. Когда он взглянул на меня, я узрел всю его жизнь за одну секунду, как единую вспышку. И жизнь та была страшнее смерти. — Но чью жизнь ты увидел? Не молчи, говори! — Хочешь тоже посмотреть? — спросил Уолдред, поворачивая голову к Андрею, и тот отшатнулся, попятился, инстинктивно поднимая руку, чтобы защититься. Из глаз его спутника сочилась мёртвая темнота. Она окутывала, уничтожая чувства. *** Все считают любовь раем. Но разве кто-то знает, в какой ад это светлое чувство может повергнуть, если Бог Любви однажды зарядит не ту стрелу в свой лук или попадет не в ту душу? — Смотри, наш брат снова читает молитвы с утра до ночи. Спорим, Молниеносный, что когда он получит их плоды, мы победим Солнечную династию! Мы разобьём их наголову. От них ничего не останется! Это Ужасающий Ликом, наш второй брат. Как всегда, думает только о сражении или о еде. Всё остальное для него бессмысленно. — А потом устроим большой пир, и я досыта наемся жареного мяса и сладких пирогов! — Ты никогда не насытишься, — голос Молниеносного отвечает с тонкой, почти неприметной усмешкой. — А я способен и без помощи Праведника добыть победу. Даже если старший брат не успеет получить плоды аскез, я выиграю войну. Бахвалится. Они с Лучником — лучшим другом старшего царевича Солнечной династии — удивительно похожи в этом. Они вообще во многом схожи. И так странно, что при этом сходстве так сильно ненавидят друг друга.   Я тоже ненавижу Лучника, но по совершенно иной причине. И что мне за дело до законов и тронов? И что мне за дело до будущей войны? И молюсь я каждый день вовсе не ради победы, а ради себя. Выиграем мы или проиграем, для меня ничего не изменится, хоть Сапфир Носящий - Бог, сошедший с небес, чтобы помочь нам победить Солнечную династию, наш друг и покровитель, пообещал, что после победы мне станет легче. — Праведник, — с мягкой улыбкой, с невероятным сочувствием, льющимся из его прекрасных глаз, он положил руку мне на плечо, когда я рискнул не столь давно излить ему застарелую боль своего сердца, — ответ на твой вопрос прост. Пойми, старший царевич Солнечной династии, прозванный Непобедимым — демон. Он порочен настолько же, насколько силён. А мы — защитники света. Наша сила происходит от внутренней чистоты. Всё, что от тебя требуется, пойти на эту святую войну и очистить землю от демонов, предводителем коих является Непобедимый, и тогда твоя душа освободится от его пагубного влияния, которое он распространил на тебя, пока ты ещё был невинным ребёнком. Ты вовсе не грешник. Ты просто попал под влияние злой силы. Таким вот образом демон пытается погубить твою душу, совращая её с прямого пути. Но ты силён тем, что столько лет противостоишь, не поддаваясь! Осознай свою внутреннюю мощь. Восстань, убей демона, и ты очистишься изнутри. Сапфир Носящий гладил меня по волосам и по плечам. Успокаивая, позволил положить голову к себе на колени. Как тепло и приятно было лежать на тех коленях, словно в объятиях матушки, когда я был ещё мальчиком с душой, не тронутой скверной. Сапфир Носящий с трепетом целовал мои ладони, говоря, что руки мои чисты и останутся таковыми навсегда. Борьба наша против Солнечной династии, утратившей свою чистоту — праведная. Сколько бы крови ни пролилось, грех не прилипнет к нам. И даже сейчас я не осквернён грехом, несмотря на творящуюся в моих мыслях мерзость. «Тело твоё благоухает, словно цветущий сад, — сказал Сапфир Носящий, — но если тебе уж очень тяжело терпеть боль, я очищу тебя своей любовью. Ты получишь некоторую часть очищения немедленно, прямо сейчас. Я — великое божество Высших Миров, моя любовь способна принести благо любой душе. Одно твоё слово, и я подарю всё, о чём попросишь». Не знаю почему, но я вздрогнул и отстранился. Мне было предложено то, что дозволяют немногим. Я точно знал, что лишь брату Молниеносному доселе дарили утехи, которые теперь Сапфир Носящий готов поднести мне. А я не мог ничего принять, как не способен был взять подобные сокровища даже от законной жены, а чуть раньше — от доброй служанки, приходившей в мою опочивальню. И точно так же я не принимал даров плоти от любого мужа, молодого или старого, безобразного или прекрасного. Я был воистину проклят! Моё тело отвечало лишь на прикосновения демона, отзывалось, словно сумасшедшее, на мысли о нём, и я не знал, что с этим делать. Божество предложило мне чистую любовь, а я её отверг. Я жаждал тьмы, ибо был порочен. — Я не способен на очищение, — прошептал я, бросаясь в ноги Сапфир Носящему. — Мои фантазии о нём настолько грязны, язык не поворачивается говорить о них! Я не смогу прикоснуться к тебе, потому что я и прежде не мог ни с кем… Никогда не хотел никого, кроме него!   Я рыдал и каялся, целуя стопы Сапфир Носящего, исходя слезами и болью, а он, склоняясь надо мной, трепал меня по волосам и шептал: — Тише, прекрати. Убьёшь его — и получишь облегчение. Когда он уйдёт отсюда в иные миры, ты сумеешь принять очищение от меня или от кого-нибудь другого. Твоё тело обязательно получит дар за своё долготерпение, и душа исцелится. Но я не мог. Очищение было не для меня. Я это отчётливо понял, когда война закончилась нашей победой. Мы разгромили Солнечную династию — не силой, а хитростью, ибо наша армия была в пять раз меньше, и силой мы бы не взяли город никогда! Но Сапфир Носящий был на нашей стороне. Прекрасный стратег и тактик он умело планировал ход войны, и мы завоевали славный Город Тысячи Слонов, которым так гордились цари и царевичи Солнечной династии. Ужасающий Ликом торжествовал. Он плясал, лил вино себе на голову и в горло, топтал ногами знамёна врагов и горланил победные песни. Остальные мои братья, я подозревал, стыдились бесчестной победы, хоть и не показывали этого никому. А я впервые окончательно осознал, что спасения для меня не будет и не могло быть! Меня ударило яростным озарением: Сапфир Носящий солгал! Он знал, что облегчения не будет, но утешал меня, чтобы я не отговаривал братьев от войны, а, наоборот, стремился к ней. Моими руками он создал эту войну! Мы все стали преступниками. Отныне не могло идти и речи о том, чтобы получить прощение или утешение. Я упал в бесконечный ад. Навсегда. Я снова и снова перебирал в памяти прежние дни, вспоминая Непобедимого живым. Я вспоминал, с чего всё началось… *** Мой отец, Сияющий Царь, являлся правителем Города Тысячи Слонов, но правил он недолго. По ошибке на охоте он застрелил святого отшельника, приняв того издалека за пасущуюся у реки лань. Такое преступление невозможно было оставить безнаказанным, и мой отец, будучи праведником, сам наказал себя вечным изгнанием в лесу, передав трон своему любимому брату — Могучерукому. Горькая насмешка судьбы… Некогда Могучерукий, утратив в одночасье зрение по воле злого рока, под давлением мудрецов передал трон младшему брату, ибо не положено слепому становиться царём. Теперь же слепота Могучерукого уже не имела значения, ведь у******о святой души — куда худшее несчастье, чем отсутствие зрения. Любой житель Города Тысячи Слонов сказал бы: «Уж лучше слепец, чем тот, кто пролил невинную кровь!»   Вместе с отцом в лес ушли и обе жены нашего отца, две наши матушки — Благоуханная Дева и Подобная Тюльпану. Благоуханная Дева родила на свет меня, Ужасающего Ликом и Молниеносного. Подобная Тюльпану дала жизнь двум моим младшим братьям — Красавчику и Предсказателю. Каждый из нас при рождении получил частицу силы от Богов, призванных Благоуханной Девой, владевшей даром общаться с Высшими. Я получил искру Бога Законности, поэтому меня назвали Праведником. Ужасающий Ликом родился, благословлённый Богом Бури. Молниеносного одарил частью своей силы сам Бог Молний, чью силу признали даже Пресветлые Боги, отдав тому в управление Небеса. Младшие наши братья, родившиеся одновременно, получили дар от Бога-Целителя. Обе наши матушки безмерно любили нашего отца и никогда его не упрекали за то, что вынуждены жить в лесу. Однако, похоже, любовь Подобной Тюльпану была всё же крепче. Когда ушёл из жизни отец, она не протянула и дня. Тем же вечером она предпочла уйти в чертоги Бога Огня, бросившись в костёр и завещав Благоуханной Деве беречь нас пятерых. Когда умер отец, мне едва исполнилось восемнадцать, а братьям моим было того меньше. И тогда моя матушка приняла решение вернуться в Город Тысячи Слонов, прося убежища у нашего дяди. У Могучерукого к тому времени родилось множество сыновей. Их никто не считал, но поговаривали в народе, что их, наверное, не меньше сотни. Старшего, самого любимого сына Могучерукого, звали Непобедимым. Ему тоже исполнилось восемнадцать. Он родился всего на несколько дней позже меня. Поговаривали, что в день его рождения природа бесновалась. Город затянули тучи, из которых сверкали жуткие молнии. Царский мудрец предположил, что это дурной знак и предложил принести ребёнка в жертву, но Могучерукий наотрез отказался убивать сына из-за каких-то глупых предзнаменований и оставил мальчика в живых. Тот вырос красивым, сильным, умным, но при этом, как поговаривали странствующие мудрецы, невероятно самолюбивым, упрямым и гордым.   Мы впервые встретились с Непобедимым, когда я с братьями и мамой наконец переступил порог дворца в Городе Тысячи Слонов. Могучерукий согласился принять нас обратно и признать своими племянниками. А я в тот день увидел сияющее совершенство — своего двоюродного брата, и оно ослепило меня. Я погиб в огне греховного влечения, выгорел до пепла.   Воистину до пояса тело Непобедимого блистало, как алмазы, а ниже пояса наверняка состояло из цветов, как поговаривали познавшие его любовь. Но мне этого блаженства даровано не было. Я ослеп от алмазов, но цветов глаза так и не узрели… Руки мои не коснулись атласных бутонов, я лишь трогал их мимоходом, очень редко, сквозь завесы тканей. Это всё, что судьбой было позволено мне. И то эти мгновения счастья случались лишь благодаря жестоким выходкам Ужасающего Ликом. *** — Долго ещё нам терпеть?! — Непобедимый рычал, словно тигр, набрасываясь на меня, хватая под мышки и начиная трепать, как кошка пойманную птицу. Обмякнув в его руках, исполненный постыдным блаженством, я мысленно умолял, чтобы он ещё раз посильнее меня встряхнул, прижав к своим мощным бёдрам. — Твой единокровный демон опять утверждает, будто просто поиграл с моими братьями! Поиграл?! Тогда почему царские целители вынуждены вправлять вывихи и сращивать переломанные кости?! Скажи ты, поборник закона, разве боль и травмы могут быть игрой?! Я лишь молчал и плыл от счастья. Я готов был позволить у***ь себя, растерзать на части, если он готов это сделать своими руками. А уж если он случайно задевал бедром мою изнывающую плоть, то я начинал дрожать с головы до пят, будто в лихорадке. Отпущенный на свободу, я оседал в придорожную пыль, скорчившись в ней, прикрываясь руками и ощущая, как горячее, липкое семя течёт по ногам. Я умирал в экстазе. Никакое другое блаженство этого и других миров не могло сравниться с этим. В этот момент обычно прибегал Ужасающий Ликом. Видя меня, лежащего в траве или в пыли в позе беспомощного младенца, он неизменно набрасывался на Непобедимого с криком: — Как ты посмел ударить старшего брата?! — Я не бил! Ни разу не ударил. — Тогда почему он лежит на земле? — Потому что он слабак! Ничтожество! Дождевой червь! Полудохлый жук! — Не смей!!! Озверев от ярости, Ужасающий Ликом с разбегу бросался на Непобедимого, стремясь сшибить его с ног и втоптать в землю. Непобедимый в свою очередь налетал, как бешеный бык, и они сцеплялись врукопашную. Их схватку прерывали царские советники, либо кто-то из слуг Могучерукого. Их разнимали: красных, вспотевших, покрытых синяками, злых и прекрасных… Да, Ужасающий Ликом, несмотря на своё не слишком благозвучное прозвище, в гневе выглядел великолепно, но ему далеко было до Непобедимого, охваченного яростью. Тот блистал, как солнце, луна и все звёзды, вместе взятые. Собрав всё золото мира, невозможно было повторить его блеск и притягательность. Его медовые глаза с яркой прозеленью напоминали янтарь, сплавленный с изумрудом, его каштановые локоны развевались по плечам, словно потоки волшебной реки, текущей через наше царство, а бронзово-смуглое тело, покрытое солнечным загаром, сверкало, как алмаз. Непобедимый был силён и гибок, будто тигр в прыжке. Он был великолепен! Все сокровища подземного мира, охраняемые духами-змеями, ничего не стоили рядом с ним. Он думал, будто я пришёл захватить его трон, но если бы он знал: подари он мне свою любовь хоть раз, я бы отказался не только от власти в Городе Тысячи Слонов, но и от своей жизни. Все мои попытки стать царём были лишь ради того, чтобы заслужить его внимание, перестать быть в его глазах дождевым червём. Я хотел, чтобы он начал считаться со мной, увидев равного себе! Мне не нужна была власть, лишь его любовь, которую я так никогда и не получил. Забыть ли мне, как я долго и мучительно ходил вокруг и около, представляя, как однажды наберусь смелости и скажу ему о своей любви… Вот только как узнать, любит ли он и юношей? О его подвигах с женским полом рассказывали много, но про то, чтобы его застали с мужчинами, никто не говорил ни слова. Я мучился неизвестностью, пока однажды не вошёл в конюшню и не увидел их обоих на охапке свежей соломы. Смуглое тело верхом на бледно-золотом. Яростные, как порывы ветра, слитые вместе ритмичные движения… У обоих закрыты глаза, дыхание срывается в неудержимые стоны. Накидка и штаны валяются среди спутанных стеблей засохшей травы, а опьянённые собственной страстью они даже не замечают меня. Лучник, сын царского оруженосца, и Непобедимый любили друг друга так жарко и самозабвенно, что мне не оставалось ничего, как сгореть на месте. Я просто сжал себя рукой поверх одежды и излился так обильно, что увлажнил не только ткань, но и землю под своими ногами. Штаны стали мокрыми, хоть выжимай… Однако вовсе не стрела наслаждения пронзила меня в тот миг, но стрела безмерной боли. Мое тело прошило адским страданием, будто меня расплавили в жидком огне, предварительно насадив на гигантский шип. Не помню, как я развернулся и выбежал оттуда. Помчался в сад, нырнул в озеро с белыми лилиями и часа три не вылезал из воды. Потом, дрожа, выбрался на берег, где меня и нашли Красавчик и Предсказатель. Они отвели меня к матушке, и она долго причитала, вопрошая, что же такое случилось. Я не рассказал ничего, только усерднее стал читать молитвы избавления от скверны. Я жаждал прогнать свои гибельные чувства, но, словно в насмешку, они становились лишь сильнее. Всю следующую ночь, даже не смыкая глаз, я видел перед собой снова и снова эту картину: Лучник и Непобедимый наслаждаются, а я стою рядом и вдруг меня прошивает невыносимая боль вместо блаженства. И она длится, длится, словно бесконечное эхо. «Он любит не меня, — вертелось в голове. — Как сделать, чтоб полюбил?» Я пытался говорить с Непобедимым, но меня обливали презрением. Пытался дарить ему подарки — их отвергали. Хотел вызвать его на поединок, чтобы хоть получить его гнев — надо мной посмеялись. А однажды мой ад усилился стократно, когда я случайно стал свидетелем одного разговора в саду. Я стоял по другую сторону зарослей, и они не видели меня, зато я их отлично видел. Непобедимый сидел на траве, а Лучник уселся лицом к нему поверх его бёдер. — Ты мог бы полюбить кого-то ещё? — внезапно спросил Лучник. — Впрочем, нет, спрошу иначе: не полюбить, а провести ночь с кем-то ещё, кроме служанок и меня, сможешь? — Зачем спрашиваешь? К чему это? — напрягся Непобедимый. — Просто интересно. Обещаю не ревновать, лишь удовлетворю своё любопытство. Я же не ревную тебя к служанкам. К случайным юношам тоже не стану. — Но с кем, по-твоему, я могу провести ночь, находясь в этом дворце? — искренне изумился Непобедимый. — С воинами моего отца? С охранниками? Упаси Синеокий Бог, с родными братьями?! — С сыновьями царицы-вдовы, пришедшей из леса, Благоуханной Девы. Непобедимый поперхнулся. — А что? Твои двоюродные братья хороши собой! — Да Пресветлые Боги с тобой, Лучник, на кого там можно польстится? Не на Ужасающего Ликом же. — На Молниеносного или на Красавчика. — Ещё скажи — на Праведника. — Почему нет? Он неплох. Не писаный красавец, но всё же привлекателен. Ты мог бы… с ним? Я замер, прислушиваясь. Вот сейчас всё и выяснится! — С этим презренным червём?! — взревел Непобедимый. — У него даже мускулов нет. Только и умеет, что молиться статуям, цветами любоваться, как сопливая девчонка, да посты соблюдать. Да я скорее пойду и осчастливлю крокодила, чем дотронусь хоть кончиком пальца до этого святоши. Если ты не желаешь, друг мой, чтобы я на год вперёд утратил мужскую силу, никогда больше не упоминай при мне пресного, ничтожного Праведника! Я думал, что испытанная мною чуть раньше боль не может быть сильнее… Тогда в конюшне я полагал, будто глубже ада не бывает. Но теперь я провалился сквозь все ады, и душа моя превратилась в кровавые ошмётки, а потом, скукожившись, замёрзла в ртутных льдах. Ноги не держали меня. Почему? Что плохого я сделал ему? За что он меня так ненавидел?! Самое ужасное было то, что от этих слов плотское желание во мне вспыхнуло только ещё сильнее, хотя, казалось, это было невозможно. Я не спал три ночи после того подслушанного разговора. Я не прекращал своих молитв, а когда забылся сном возле статуи Златокудрого Бога, мне приснился сон, сладкий и бесстыдный. Я лежал, уткнувшись лицом в обнажённые стопы Лучника, и целовал их, вылизывал каждый его палец, в то время как Непобедимый и он ласкали друг друга, позволяя мне лицезреть их счастье. Они были обнажены и разгорячены, обменивались поцелуями и откровенными ласками. А я смотрел, потому что мне было дозволено лишь касаться стоп сына оруженосца. Внезапно меня грубо отпихнули той ногой, которую я ласкал, и я остался сидеть в стороне, слушая их стоны и наблюдая за сплетением тел. Я излился, проснувшись. Словно лава с железными шипами протекла потоком через моё тело. Я проснулся не от удовольствия, а от невыносимого страдания. Вместе с семенем из меня сочилась кровь… И снова я погрузился в молитвы и пост. Ограничивал себя в пище, воде и сне, но ничто не приносило облегчения. Каждый сон с мыслями о Непобедимом отныне сопровождался болью и кровью. Кому я мог рассказать о происходящем? Доверить постыдную тайну, чтобы меня исцелили? Никому. Ни братьям, ни матушке. Даже если мне суждена смерть, даже если я получил страшную болезнь из-за своего греха, пусть я лучше умру. Но я не умирал, а продолжал жить и страдать, и мучения мои не умалялись, а лишь увеличивались.