Тропа кровавых цветов

Эпизод девятнадцатый

***

Тем же вечером. Тырговиште

– Я помыться, – измождённо выдохнул Тревор, скатываясь с кровати. Всё тело ныло, как после тяжёлого боя, кожа липла от пота, сердце загнанно ухало в груди. Когда он резко оказался на ногах, колени слегка затряслись, а перед глазами помутнело – приятно покалывающее головокружение. Укусы на шее томительно саднили; из одного из них всё ещё сочилась кровь. – Похоже, я уже слишком стар для трёх раз за день.

Адриан улыбнулся краешком губ, ныряя под одеяло. Очень довольная, хитрая кошка.

– Возможно. Ты уж побереги себя.

– На слабо меня берёшь?! – хмыкнул Тревор, смахивая испарину со лба. Встал в полный рост, строптиво скрестив руки на груди. Адриан задумчиво потёр подбородок; его золотые волосы, тоже повлажневшие от пота, разметались по постели усталыми змейками. – Сам знаешь – я могу к чертям разнести эту комнату. Так всегда бывает, когда меня срывает нахуй. А с тобой такое постоянно.

Адриан плавным кошачьим движением повернулся набок, поджал под себя ноги – большой уютный комок, – и снова улыбнулся – всё с тем же невыносимо очаровательным самодовольством.

– Не стоит ничего к чертям разносить – полагаю, хозяин гостиницы был бы нами недоволен.

– «Полагаю»... – пробормотал Тревор, скребя в затылке. С тех пор, как они остались в Тырговиште одни, он просто физически не мог от него оторваться – терял контроль днём и ночью, отдавался своей страсти, как безумец, будто голодный, не мог насытиться. Бездумная радость, желание, гнев, боль, стыд – всё внутри смешалось в причудливый клубок, и он не мог ни остановиться, ни примирить в себе эти противоречия.

Что, если никогда не сможет? Страх так и будет заставлять его жить во лжи?.. Но разве страх – не низменное чувство? Уж точно недостойное героя, победившего саму Смерть.

Разве что какого-нибудь торгаша Тамаша, который пристыженно, как напрудивший под дверью кот, заталкивает под комод женские перчатки. Тревор поморщился. Странно это осознавать – но ведь он теперь мало чем отличается от Тамаша.

Омерзительно.

– Кстати, я нашёл кое-что интересное в покоях госпожи Виолы, – вдруг произнёс Адриан, разнеженно потягиваясь.

– Что? Почему раньше не сказал?

– Ну, я пытался... Если бы ты не набросился на меня с порога, у меня бы получилось.

– Так и что там? – Тревор сел обратно на постель, с досадой чувствуя, что краснеет. Сердцебиение и головокружение потихоньку унимались, пот высыхал.

– В той каморке хранятся не только мольберт и нотные тетради. – (Взгляд Адриана вновь стал цепким и внимательным – взгляд гончей, взявшей след). – Это всё, конечно, тоже, но... В ящичках лежат засушенные травы – я узнал бадьян, шалфей, остальное не было времени разглядывать. Амулеты из птичьих костей, чучела птиц и лягушек. Зеркала, свечи, серебро, другие обрядовые принадлежности. И куча книг о магии и алхимии.

Тревор поражённо присвистнул.

– Вот это певичка!.. Так ты считаешь, она была ведьмой?

– Судя по всему этому – точно. И Тамаш скрывает этот факт от горожан.

– Но, так или иначе, что нам это даёт? Она ведь умерла, – он помрачнел. – Если это она наложила чары на сад – мы в тупике. Заклятие может снять только тот, кто его накладывал – Сейфа много раз это говорила.

– Да. Или если выполняется условие, заданное тем, кто его накладывал, – тихо отметил Адриан. – Почему, по-твоему, столько чар Дракулы или моей матери утратило силу после их первой смерти? А какие-то – не утратили. Всё зависит от конкретного случая.

Тревор растерянно подался вперёд.

– Но зачем ей было проклинать собственный сад? Сад её мужа? Чего она хотела? Бессмыслица какая-то!

– Ответ довольно очевиден, на самом деле. Но я нашёл подтверждение вон там, – Адриан кивнул на свою одежду, небрежной грудой сваленную в углу. Тревор только сейчас заметил там скромную книжечку размером с ладонь – коричневую, переплетённую в кожу. Не увидел её, пока с жаркой мутью перед глазами срывал с него всё лишнее. – Дневник Виолы. Стащил его из каморки – да простит меня достопочтенный Тамаш... Она ненавидела мужа из-за его самовлюблённости и бесконечных измен. – (Тревор вздрогнул). – Она знала о каждой, каждую описывала в подробностях, из-за каждой страдала. Чтобы заглушить боль, стала усиленно заниматься пением и рисованием, втайне развивать свой колдовской дар, а ещё – вступила в связь с одним из городских магов. Без любви, просто чтобы отомстить мужу. И она не умерла от лихорадки, а покончила с собой. Отравилась. Это было заранее спланированное решение, и оно тоже описано в дневнике, – Адриан вздохнул со сдержанной грустью. – Я уверен, что Тамаш всё это знает. И догадывается, откуда проблемы с садом. Виола хотела, чтобы даже после её смерти ему не было покоя.

«...Виола была творцом от Бога! Всегда была центром внимания, всеобщего восхищения...»

Всего на миг Тревор представил такой же многолетний брак, Сейфу на месте Виолы – и к горлу подкатила тошнота.

Ты знаешь ответ. Ты должен рассказать ей. Должен сделать выбор. Да, это всё разрушит – но другого выхода нет.

– И... в чём суть проклятья? – тихо спросил он. – Это тоже есть в дневнике? Какое условие нужно выполнить, чтобы его снять?

– О, всё очень просто, – спокойно сказал Адриан. Улыбнулся – и от этой улыбки Тревору почему-то стало не по себе. Он вспомнил день, когда они с Сейфой, вернувшись в замок, увидели две головы на кольях – почерневшие от гнили, с лоскутами кожи, свисающими с костей; когда Адриан рассказал им историю о близнецах, о том, как те якобы пришли научиться боевым искусствам, а на самом деле – вероломно предать его и у***ь, захватив замок с его магией. То, что он рассказал при Сейфе, было более «причёсанной», смягчённой версией событий; наедине же Тревор услышал всё как есть. В тот день Адриан говорил обо всём – включая ночь, когда близнецы соблазнили его, чтобы усыпить его бдительность, подло сыграли на его одиночестве, на беззащитной жажде внимания и любви, – с таким же бесстрастным спокойствием. Но именно тогда, глядя на головы на кольях и эту спокойную улыбку, Тревор впервые увидел, как мягкий, утончённый, вежливый Адриан превращается в Алукарда Цепеша, сына Дракулы. Увидел – и холодок ужаса пробежал по его спине.

– Тамаш должен умереть.