Тропа кровавых цветов

Эпизод двадцать первый

***

Настоящее. Тырговиште

Тревор споткнулся об узловатый корень и тихо выругался. После того, что случилось с Сейфой, Тамаш закрыл свой сад для посещения (наконец-то – удивительно, что додумался) – и ради экономии сократил количество фонарей, так что теперь им приходилось пробираться по густой, как патока, темноте – путь освещала лишь тусклая лампа, которую нёс впереди Адриан. В слабом лунном свете дремали клумбы, скамейки, статуи нимф и ангелов, умолкнувшие фонтаны и арки, увитые плющом – тёмные кудрявые побеги разбегались по блокам мрамора, будто вены по бледной плоти.

Это что ещё за сравнения, Бельмонт? Ты так из вояки поэтом станешь. Лучше бы под ноги смотрел.

– Милорды, и всё же осмелюсь спросить – вы точно уверены, что это хорошая идея? – безнадёжно прошептал Тамаш. Он плёлся последним, громко шаркая по гравию дорожек – и чуть ли не клацал зубами от страха. Тревор ухмыльнулся и, не оборачиваясь, процедил:

– Не ко мне вопрос, это идея лорда Алукарда. Хотя я бы, конечно, не искал таких сложных путей и просто Вас зарезал.

– Милорд?! Что Вы...

Он резко выдохнул, остановился и развернулся, глядя на Тамаша сверху вниз. Тот вздёрнул подбородок, гневно сжал кулаки, но тут же неуклюже попятился – и выругался точно тем же словом, что и Тревор, наступив в заросли пятнистых орхидей. Их длинные лепестки капризно подрагивали под лёгким ветром.

– Вы серьёзно думаете, что после того, как моя жена потеряла ребёнка, я стал бы Вас жалеть? – вкрадчиво поинтересовался Тревор. – Посчитайте, сколько смертей на Вашей совести. А также болезней и других бед, с которыми столкнулись ни в чём не повинные люди. – (Он злился всё сильнее, пока говорил – и всё наступал, наступал на Тамаша; тот, затравленно сутулясь, пятился дальше и дальше – пока не врезался спиной в ствол). – Я уж молчу о Вашей несчастной жене, которую Вы довели до безумия тем, что не могли удержать в штанах своё хозяйство. Целый город, чёрт побери, пострадал от того, что Вы потакали своим хотелкам и развлекались с девками – пока Ваша жена занималась чёрной магией! Вы это знали – и всё равно продолжали! Вы просто вошь на теле мира, господин Тамаш, и будь моя воля...

– Кхм, – вежливо кашлянул Адриан, приподнимая лампу. – Тревор, не забывайся. Сейчас не время выяснять отношения. Господин Тамаш, я понимаю Ваши страхи, но предложить больше нечего.

Тут же оправившись от приступа ужаса, Тамаш выпрямился и упёр руки в бока. Его лоб прочертили морщины; узкое смуглое лицо пылало решимостью.

– Попрошу не оскорблять меня, лорд Бельмонт! Я честный торговец. Да, всё это отчасти по моей вине, я признаю. Но с кем я «развлекался» – Вас не касается! Я делал это не чтобы причинить боль Виоле – а просто потому, что я так хочу! Я всегда делаю, что хочу, и получаю, что хочу – ибо земная жизнь коротка и должна приносить радость! – он сладко улыбнулся. – Такова моя жизненная философия.

– Глубокая философия, ничего не скажешь, – презрительно хмыкнул Тревор. – Примерно на уровне трёхлетнего ребёнка. Да что там – дети и то обычно понимают, что их действия могут вызвать последствия, которые затронут других. Какого чёрта Вы вообще женились, с такими взглядами?

Ты спрашиваешь себя или его?..

Эта простая мысль его остудила.

– Милорд, я попрошу!..

– Господа, тише! – уверенным низким голосом приказал Адриан, приложив палец к губам. Они замерли. Слабое бело-серебристое сияние – не от луны, светлее и ярче, – ползло к ним сквозь кусты шиповника, мерцало где-то вдалеке, между деревьев, маленькими огоньками кружило над скамейкой неподалёку. Тревор вздрогнул.

– Вот она, эта дрянь. Пора.

Адриан кивнул. Тамаш закрыл глаза с прерывистым вздохом.

– Милорды...

– Спокойно, Тамаш, будьте мужчиной. Тревор, достань чашу и нож, – сухо распорядился Адриан, не отрывая глаз от свечения. Тревор бросил на землю мешок, который тащил всё это время, и развязал тесёмки. Наконец-то. – И повязку... Вот так. Тамаш, повторите то, о чём мы с Вами говорили.

– Когда всё закончится, мне нужно будет быстро вернуться домой и посвятить в положение дел одно доверенное лицо. Я его уже выбрал, это мой слуга, – заученно, как молитву, пробормотал Тамаш. Он стоял прямо – окаменевший, руки по швам, – глядя на маленькую позолоченную чашу, которую Тревор достал из мешка. – Всех остальных слуг я по возможности удалю от себя и заживу в уединении, скрывшись от солнца. Мне нельзя будет появляться на солнце, пока один из городских магов, которому я напишу письмо, не изготовит для меня особый перстень, защищающий от него. Слуга будет приносить мне пищу – мёртвых животных, – и я буду бороться со своей жаждой, чтобы не причинить вреда людям. Если я пойму, что жажда слишком сильна, я покину Тырговиште и уеду куда-нибудь поближе к лесу, подальше от людей... Милорды, прошу вас, быстрее, – сбивающимся голосом пробормотал он – и пошатнулся, схватившись за сердце, комкая ткань туники. В Треворе впервые шевельнулась жалость. – Сделайте всё быстрее.

– Вы сделали этот выбор, – напомнил Адриан, закатывая рукав своей белой рубашки. В другой руке он уже держал нож, ярко сверкающий серебром в странном свечении. – Чары Вашей жены устроены так, что без Вашей смерти их не снять. Так она получит Вашу смерть – но Вы заживёте иной жизнью, за пределами понятий «живое» и «мёртвое». Только так мы можем обмануть проклятье – и в этом смысле Вам повезло, что Вы встретили именно меня. Единственный другой вариант – уйти насовсем. И Вы сами сделали выбор.

Терпеливый, но непреклонный судья, тонкая бледная фигура в лунном свете, с горящими золотыми глазами, – он приложил нож к своему запястью, приподнял губу, обнажая клыки; Тревор вздрогнул от странного трепета – на грани ужаса и восторга. Тамаш затрясся; было видно, что он едва стоит на ногах.

Вдруг раздался нежный, но довольно низкий женский голос – далёкое пение, подплывающее ближе и ближе. Без слов – просто ноты, манящий печальный вокализ; голос трепетал в свечении, в унисон с ним потоками растекался по саду. Тамаш побелел и прошептал:

– Виола... – потом опустил голову, кивнул своим мыслям и выдохнул: – Делайте, что нужно.

Адриан шагнул к нему, приобнял за плечи, наклонился, поднося клыки к смуглой шее. Со стороны всё выглядело так, будто он хочет поцеловать Тамаша; довольно извращённое зрелище – но Тревор почему-то не мог оторвать взгляд. Тамаш трясся – и, наверное, был готов инстинктивно броситься наутёк, но вырваться из хватки Адриана у него бы ни за что не вышло.

– Тревор, подставляй чашу, – приказал Адриан, коротко черкнув лезвием по запястью. Тревор бросился вперёд, ловя чашей капли тёмной крови, одурманенный пульсацией света и неземного пения. – Тамаш, не сопротивляйтесь.

Тамаш кивнул, зажмурившись; он обмяк в руках Адриана на грани обморока.

И Адриан, отведя в стороны чёрные кудряшки, вонзил клыки ему в шею.

Тревор, встав на одно колено, держал чашу – и заодно ноги дёргающегося, вопящего от боли Тамаша; кровь капала и сочилась сверху, попадая ему на лицо; он старался не смотреть на то, как жадно пьёт Адриан, присосавшись к безвольному телу, испачкав в крови золотые локоны, как его клыки рвут и кромсают грешную плоть; жутко, тяжело, неприятно – почему же это так манит, почти возбуждает, до мурашек?..

Женское пение стало громче; в нём появились ликующие нотки – безумный смех на грани с истерикой; серебристое свечение заполнило весь сад. Тамаш дёрнулся и обмяк в руках Адриана; его конвульсии прекратились, голова запрокинулась под неестественным углом. С чавкающим звуком оторвавшись от его шеи, Адриан опустил тело на землю – и смахнул кровь с губ и подбородка; Тревор слышал, как тяжело он дышит. Интересно, каково это – испытать столь позабытое наслаждение? Что-то, без чего можешь жить, но, на самом деле, не особенно хочешь?..

Наверное, он ощущал бы нечто подобное, если бы снова надолго с ним расстался.

Повинуясь безмолвному приказу Адриана, Тревор опустился на колени рядом с телом, морщась, пальцами открыл мокрый от слюны рот – и влил в него содержимое чаши. Адриан перевязывал руку, стоя в стороне.

– Получите, госпожа Виола, – сказал Тревор, слушая торжествующие трели пения и смех в глубине сада. – Надеюсь, этого будет достаточно, чтобы Вы успокоились.

Секунда, другая, третья, и наконец – резкий булькающий вдох; Тамаш содрогнулся всем телом, выпучил глаза, рывком сел – и закричал, как раненый зверь. Пение и свечение исчезли – сразу и полностью, словно их и не было; лишь на земле пылала дорожка из алых цветов.

– Кажется, у нас всё получилось, господин Тамаш, – мягко проговорил Адриан, положив руку ему на плечо. – Чары сняты. Вам лучше вернуться домой и прилечь. Отныне Вы вампир.