Алекс
Звонок матери раздаётся в самый неподходящий момент. В любой другой ситуации я отклонил бы его, но сейчас, когда отец находится при смерти, приходится отвечать на каждый вызов. Сильнее прижимаю голову Бридж к паху, пытаясь заглушить её стоны и причмокивания, но эта стёрва, как назло, начинает мычать. Разговор на фоне её возгласов не задаётся. Я лишь улавливаю суть, что надо привезти какую-то девчонку. Соглашаюсь только из-за Ровены, так как выясняется, что девчонка — её племянница. Ровена почти член семьи Свонов, уже много лет служит верой и правдой. Наличие племянницы немного удивляет, я полагал, что у неё нет никого из близких. Своны — вот вся её семья. За каждого из них она не задумываясь положила бы голову на плаху. Не будь девчонка племянницей Ровены, я бы и слушать не стал. Мне только этого и не хватало — нянчиться со всякими пупсами. Надо было спросить, сколько ей лет. Но, судя по тому, как слезно попросили отнестись к ней с вниманием и позаботиться, чтобы не потерялась в пути, так как света белого не видела до этих пор, девчонка совсем маленькая. Надеюсь, хотя бы лет десять есть. Хотя и в десять можно успешно выносить мозг, как это умела делать Селеста.
Отключив телефон, я отбросил его в сторону и полностью сосредоточился на Бридж. Малышка знает своё дело — в вопросе минета ей равных нет. Может, поэтому она всё ещё рядом. Но поездка в Женеву ясно дала понять, что расставшись, скучать я по ней не буду. Бридж стало слишком много в моей жизни, и это начинает напрягать.
Решение взять её с собой в Европу было ошибкой. Хотя… возможно, не всё так плохо. Если с пупсом возникнут проблемы, скину его на Бридж. Пусть понянчится в дороге.
С представителем школы племянницы Ровены мы условились встретиться у входа в лаунж-зону. х**н знает, сколько этих зон в аэропорту. Но пока мы нашли друг друга, я уже был готов оставить в Женеве и девчонку и Бридж вместе с ней. Обе изрядно поиграли на нервах. Одна тем, что без умолку плелась за мной, едва поспевая, а другая тем, что ее провожающий нихрена не знал английский и не мог объяснить, где именно они находятся.
— Ну, что ты нервничаешь? — писклявый голос Бридж бьёт по мозгам не хуже стука её каблуков. — Это же твой самолёт, куда он улетит без тебя?
Охренеть заявление! Самолёт, может, и мой, а вот аэропорт — нет. И отдельной полосы для меня тоже нет. Если не вылетим вовремя, наложат неустойку и будем торчать здесь до второго пришествия. Оставив Бридж у входа в VIP терминал, я направился за девчонкой.
— Месье Свон? — слышу, как только вхожу в один из залов ожидания бизнес-класса.
— Да! — не успеваю ничего ответить, как мне вручают листок и ручку. Понимаю, что нужно расписаться. — А где девчонка? — спрашиваю пожилого мужчину, который, похоже, уже забыл, что должен передать мне ребёнка, за которого я только что расписался.
Он что-то бормочет по-французски и указывает рукой на девчонку лет восьми, которая стоит в другом конце зала и, разинув рот, рассматривает картины.
Чёрт, как её зовут? Оборачиваюсь, чтобы уточнить у француза, но его уже и след простыл. Оглядываюсь и замечаю, что малявка взглядом прилипла к картине, словно у нас вагон времени. Да мы уже должны сидеть в самолёте!
— Насмотрелась? Давай поторапливайся, — говорю с раздражением, но она только бросает на меня взгляд исподлобья.
— Хм, — дерзко усмехается. — Частный самолёт может и подождать, — огрызается, даже не думая ускоряться.
Сюсюкаться с малолетками в мои обязанности не входит. Хватаю её за шиворот и, особо не церемонясь, тащу к выходу. Разъяснительно - воспитательную беседу проведу уже в самолёте, если, конечно, к тому моменту не придушу её.
— А-а-а, отпусти! — вырывается, словно её похищают. К счастью, в лаунж-зоне, кроме ещё одной девчонки постарше, которая замерла как статуя у одной из картин, никого нет. — Не хочу! Не пойду! Помогите! Меня похищают! — орёт ненормальная.
— Слушай, пупс, — одёргиваю её и наклоняюсь так, чтобы она ясно видела, как сильно я зол. Мне мало было её француза, который заставил меня бегать по всем терминалам, так ещё и она брыкается. Теперь понимаю, почему отдали под расписку — ответственность с себя спихнули. Стиснув зубы, едва слышно, но отчётливо говорю: — Я тебе в няньки не нанимался. Либо летишь со мной, либо…
Не успеваю договорить, как чувствую резкую боль на затылке. В следующий миг всё вокруг начинает расплываться, девчонка двоится, вызывая жуткое желание придушить её прямо здесь. Я пытаюсь развернуться, чтобы понять, какой идиот решил, что он бессмертный и опробовал мою голову на прочность, но тут же получаю ещё один удар в лоб. В глазах всё мутнеет, лишь искры короткой вспышкой освещают мне путь в темноту.
****
Лилиана
Новость о том, что мой самолет в Америку вылетает через три часа, стала громом среди ясного неба. Сердце тут же сжалось от боли: я не успею посетить могилу матери и заехать в торговый центр, чтобы купить подарок для тёти Ровены. Как теперь ехать с пустыми руками? Неудобно ведь!
Я не надеялась, что тётя сможет приехать за мной. Она живёт в Америке и работает в доме очень знатных людей. Похоже, что у неё весьма ответственная работа, так как за все мои восемнадцать лет мы виделись всего лишь несколько раз. Мой куратор сообщил, что я полечу с самим мистером Своном, тем самым, на которого работает моя тётя. Она рассказывала, что он очень хороший человек, любит своих детей и по-доброму относится к прислуге. Если он такой хороший, мог бы и почаще отпускать тётю ко мне. Я даже не могла общаться с тётей по телефону, так как телефоны и прочие гаджеты запрещены в моей школе. Я практически её не знаю, но очень благодарна Богу за то, что она у меня есть. Даже не представляю, что было бы со мной, не будь её. Хоть она и далеко, тётя заботится обо мне и искренне любит меня — я это чувствую.
Очень жаль, что не удалось купить для неё что-то по-настоящему особенное. Ведь я столько лет откладывала деньги, которые она ежемесячно присылала мне на карманные расходы. Возможно, я смогу найти что-нибудь интересное в аэропорту. Девочки рассказывали, что там есть магазины. Когда они говорили о своих путешествиях, я всегда завидовала им, мечтая, что однажды тоже буду куда-нибудь улетать. Неужели этот день настал?
Волнение и отчаяние охватили меня по дороге в аэропорт. Волнение от того, что впереди меня ждёт новая взрослая жизнь. А отчаяние связано с тем, что мне придётся оставить маму. Кто знает, когда я смогу вернуться в Европу и посетить её могилу.
Всю жизнь я задаюсь одним вопросом: почему в моей памяти всплывает смутный образ мамы, и мне кажется, что я слышу её голос, если дата её смерти совпадает с датой моего рождения? Как такое возможно? Неужели я путаю её с тётей?
В моей картотеке указано, что я родилась во французском городе Монбельяр и до семи лет жила там в детском приюте, а потом поступила в школу для одарённых девочек в Монтаньоле. Странно, но я помню английские слова и уверена, что слышала английскую речь мамы.
Ощущение того, что мы прожили несколько лет вместе, не покидает меня. Каждый раз, когда я закрываю глаза, мне кажется, что я слышу голос мамы, нежно произносящий моё имя. И почему-то я слышу его как Вивьен.
Погрузившись в воспоминания о своем детстве, я не заметила, как мы прибыли в аэропорт. Большое скопление машин и людей с чемоданами внушает тревогу, заставляя сердце биться в волнении. Это мой первый полёт и первая поездка за пределы Швейцарии. Здание аэропорта поражает своими размерами и великолепием. С открытым ртом я захожу в терминал и крепко хватаясь за руку месье Бертрана, водителя школьного автобуса и моего провожающего.
— Правильно, Лили, — говорит пожилой мужчина с доброй улыбкой на лице. — Держись за меня. А то вдруг кто-нибудь решит похитить тебя и съесть.
Слова месье Бертрана не на шутку пугают меня. Если потеряться в этой толпе, то навряд ли удастся найти друг друга. Я вжимаюсь в его руку еще крепче, вызывая тем самым громкий смех мужчины.
— Вы же пошутили? — хлопая глазами, спрашиваю его и чувствую, как по спине пробегает легкий холодок.
— Насчет похитить — да, — признается мужчина. — А вот насчет съесть — нет. Кто же откажется полакомиться такой красоткой, — расширив глаза, пытается навести еще больше страха и жути, при этом все ещё смеется.
Теперь я понимаю, что месье Бертран точно шутит. Людоедством Швейцария не славится, и каждый второй мужчина, на которого падает мой взгляд, вполне мило улыбается мне в ответ.
— Скажете тоже! — обиженно возмущаюсь, но руку мужчины не отпускаю.
— Ой, Лили, какая же ты всё-таки наивная, — проговаривает он сквозь смех. — Поверь мне, в этом мире говнюков хватает. И здесь они тоже ошиваются, — осматривается вокруг.
Ощущение, что в аэропорту собралась вся Женева, и, возможно, среди этих спешащих куда-то людей действительно есть похитители. Мадам Бенуа, моя наставница, предупреждала, что маньяки зачастую выглядят как вполне порядочные и приличные люди.
— Ну вот и лаундж-зона, — произносит месье Бертран, указывая на вывеску над входом в следующий зал. — Здесь мы с месье Своном условились встретиться.
Я вошла в зал и ахнула: передо мной развернулась целая галерея. Это место действительно напоминает выставочный зал. Картины, точнее реплики знаменитых произведений искусства, развешаны по всему периметру.
— Это… невероятно, — шепчу я, не веря своим глазам.
Как будущий искусствовед я должна тщательно рассмотреть каждую из этих реплик. Подходя ближе, ловлю взглядом знакомые сюжеты — импрессионистские мазки, величественные фигуры, насыщенные краски эпохи Возрождения. Моё сердце бьется от восторга. Это подарок судьбы — оказаться здесь и сейчас. Вот бы ещё мистер Свон немного задержался или наш рейс перенесли хотя бы на пару часов.
К моему удивлению, зал пуст, и я могу спокойно изучить работы известных художников. Но вместо этого начинаю, как одержимая, метаться от одной картины к другой, не зная, с какой начать своё исследование.
Мой взгляд останавливается на «Мона Лизе», и я, словно завороженная, долго и внимательно всматриваюсь в её лицо, восхищаясь каждой деталью. Ощущение, что я смотрю на работу самого да Винчи, словно он только что добавил последние штрихи и отложил кисть. Она как живая, вот вот заговорит и выдаст сокровенную тайну.
Этот портрет всегда притягивает меня своей загадочностью.
— И что в ней такого? — рядом раздаётся детский голосок. Я опускаю взгляд и вижу девочку лет семи-восьми. — И вовсе не красавица, — возмущается она, пронзая картину оценивающим взглядом.
— Ну как же? — с улыбкой отвечаю я, вновь устремляя взгляд на это таинственное лицо. — Неужели ты не замечаешь? Она прекрасна! В её взгляде спрятана какая-то загадка, которую так хочется разгадать. Она словно знает нечто важное, что скрыто от нас. В её спокойствии есть что-то завораживающее, будто она смотрит на нас сквозь века, храня свою тайну. Её улыбка притягивает и завораживает. Разве это не красота души?
В ответ девочка только фыркает, даже прикрикивает от недовольства. Я продолжаю смотреть на картину, не желая обращать внимания на детский эмоциональный протест. Оборачиваюсь лишь тогда, когда до слуха доносится: «Не хочу! Не пойду!» и вижу, как мужчина, схвативший её за шиворот, грубо тащит к выходу из лаундж-зоны. Первой мыслью становится, что это её отец, но, услышав следом «Помогите! Меня похищают», понимаю, что никакой это не отец. Неужели месье Бертран оказался прав? Похитители совсем обнаглели! Даже в таком месте идут на свои преступления.
Не знаю, как такое приходит мне в голову, смекалкой я особо не отличаюсь, но в этот момент под руку попадается бронзовая статуэтка египетского бога Амона Ра. Мой взгляд на секунду зависает на его посохе. На нём не хватает привычного символа анкха — креста и петли. Это грубейшее упущение скульптора. Раз взялся сделать статуэтку из дорогого и качественного материала, почему бы не сделать достоверно? А это — халтура, которой даже не жалко дать по голове. Кстати о голове, похититель как раз склонился над девочкой и начал её запугивать. В считанные доли секунды я оказываюсь рядом и замахиваюсь Амоном Ра.
— Либо летишь со мной, либо…
Амон Ра лучше знает, кто куда летит. Он хорошо врезается в голову похитителя, но этого оказывается не достаточно. Амон Ра решает сделать контрольный удар в лоб и отправляет негодяя в неизведанные дали.