Человек, который был дьяконом

Глава XVII

XVII

В среду с самого утра зарядил дождь. Дождь не падал крупными каплями, а сыпался с неба мелкими брызгами, будто их поливали из огромной поливальной установки. Он всё шёл и шёл, монотонный, настойчивый, тоскливый, и конца ему не предвиделось.

— Чем Вы с-е-г-о-д-н-я объясните новую напасть, брат Евгений? — спросил за завтраком белорус. — Снова Книгой Бытия?

— Именно, Сергей Николаевич, именно! — словоохотливо откликнулся монах. — Чем же ещё? И сказал Бог: да соберется вода, которая под небом, в одно место, и да явится суша. И стало так. И назвал Бог сушу землею, а собрание вод назвал морями.

— Так Вы нам предсказываете, что нальётся целое море?

— Отчего же я? Предсказывает пророк, а моё дело исключительно скромное…

— Я, к примеру, не взял с собой никаких непромокаемых вещей, — проворчал Олег. — Может быть, обойдёмся уже без ветхозаветных историй?

Монах фыркнул от смеха, да так, что едва не подавился.

— Чего в этом смешного? — хмуро поинтересовался Олег.

— Нет, извините, — ответил Гольденцвейг. — Ветхозаветные истории, как и вообще древняя вера нашего несчастного народа — часть христианства. Разумеется, без них можно обойтись, но зачем же останавливаться на полдороге? Христа тоже можно упразднить как устарелый элемент.

— С Вашей головой на плечах, брат Евгений, Вам надо стоять на правильной стороне, — с досадой проговорил руководитель молодёжного клуба.

— Правильной стороне истории, Вы это имели в виду? — подхватил его собеседник. — Увы, мой дорогой, увы: как-то так выходит, что мы, евреи, всё время оказываемся на ложной стороне истории…

Олег, скривившись, ничего не ответил и доел свой завтрак молча.

Артур беспокойно переводил взгляд с одного лица на другое: что-то не читалось на этих лицах ни радости, ни дружелюбия, ни готовности к общежитию. Неужели простой дождь так подействовал? Конечно, погода на настроение всегда влияет, но ведь здесь как будто собрали «столпов веры», лучших из лучших…

Перед началом фильма на скорую руку провели голосование и — ура! — набрали три голоса в пользу «ультрапатриотической» резолюции против одного.

— Это Джереми переметнулся, не иначе! — прошептал Максим на ухо своему приятелю. — Как испугался, крокодил зелёный, что возьмём его за жабры, так сразу по-другому запел! Вот, все они такие! Вся их англосаксонская лицемерная душонка в этом и сказывается!

— А я думал, т-ы поменял позицию! — шепнул Артур в ответ.

Максим пожал плечами:

— Мне-то с какой стати её менять? Я как воздерживался, так и продолжаю…

Долгий фильм на утренней сессии подробно рассказывал о различных неправославных, недоправославных и псевдоправославных течениях и сектах. Невыразительный женский голос за кадром методично разъяснял, что именно скверного и душепогубительного содержится в учении тех, иных и третьих. О взгляде православия на иные традиционные религии было сказано лаконично и обтекаемо, примерно в том же малоубедительном стиле, в каком Григорий Лукьянов высказался на заседании приходского совета. Артур нет-нет да и бросал искоса взгляд на Лизу, чтобы увидеть, как девушка барабанит пальцем левой руки по правому запястью.

Обед прошёл уныло и молча. Никто не шутил, не приставал с вопросами к соседу, не рассказывал историй.

Выйдя из корпуса после обеда, Артур столкнулся с сестрой Иулианией (среди участников семинара пошёл слух, что Иулиания — та, что из двух пониже ростом, на чём был основан этот слух, никто сказать не мог). Молодой человек посторонился, чтобы дать ей дорогу, но сестра продолжала стоять перед ним, глядя на него ясными и холодными голубыми глазами.

— Вы хотели поговорить со мной? — догадался он. Инокиня кивнула и, развернувшись, пошла по дорожке к храму. Артуру волей-неволей пришлось следовать за ней.

В главной части храма сели на одну из двух узких деревянных скамей у входа.

— Вы не отступаете от чтения Утреннего и Вечернего правила? — бесцветным голосом начала сестра.

— Нет!

— В качестве диакона?

— Д-да…

— А отчего не в облачении? По-вашему, благолепно — в мирском служить?

— Я буддист, — отчаянно сказал Артур, чувствуя, как сердце стукнуло несколько раз быстрей обычного. — Давно хотел в этом признаться, но узнал за эти два дня, что в ложь верят охотней, чем в правду.

Ничего не произошло. Сестра Иулиания молча перебирала маленькие изящные чётки. Кипарисовые, наверное.

— Мы знали, — сказала она наконец.

— Знали?!

— Да. Нам ещё в понедельник позвонил отец Григорий Лукьянов и дал ссылку в Сети на Ваш… на Вашу кумирню. Ваш буддизм — дело Вашей совести и Вашего священноначалия, а не наше. Русской церкви Ваша совесть неподотчётна.

— Отчего же… меня не сняли с семинара?

— Поздно было Вас снимать. И как бы мы другим объяснили? Соблазн, соблазн. Вам бы лишь устроить соблазн, — всё это было произнесено с аскетическим бесстрастием, без всяких восклицательных знаков.

— Даже и в мыслях не было!

— А если и в мыслях не было, служи́те в облачении, только без ораря, и не создавайте соблазна на пустом месте.

— Так ведь… — потерялся Артур. — Брат Евгений мне сказал, что без иерейского благословения дьякону облачаться категорически нельзя!

— Верно, нельзя. Меня просили Вам таковое благословение передать. Архиерейское. Довольно ли? — инокиня встала, указывая, что стремится завершить разговор.

— Неужели спокойствие так важно и так превыше всего, что даже требует закрыть глаза на то, что служит иноверец? — вслух изумился Артур.

— А Вы не считаете спокойствие драгоценным? — ответила сестра вопросом на вопрос. — Новые дни дадут Вам пищу для размышлений об этом. Какое мне дело до Вашего иноверия! Разбирайтесь с ним сами, но если уж попали сюда, то не упрямствуйте чрезмерно, юноша! (Она так и произнесла это странное применительно к молодому мужчине слово, хотя сама была его помладше.) Помните лучше о том, что во время Христа даже среди учеников Христовых не имелось христиан, и пусты поэтому Ваши разговоры о правоверии и иноверии. Стихарь поищите в ризнице. Оставайтесь с Богом!

Лёгкими шагами сестра вышла из храма, оставив его одного.