Человек будущего

Часть первая. Глава 16

Мне кажется, у Светы и Ивана Петровича было три счастливых денька: она возвращалась домой после школы, обедала и уходила, я не спрашивал, куда. Гроза грянула в четверг.

Пятым уроком должен был быть урок литературы. Мы столпились у кабинета, а педагог всё не являлся. Подошла Аня Петренко, открыла кабинет ключом и с хмурым видом уронила на первую парту принесённую с собой стопку газет.

— Так, внимание, тихо! — крикнула она зычным голосом пионервожатой. — Объявление. Я видела Геральда Антоновича утром, он не придёт на урок, у него какие-то важные дела… Тихо, тихо, дураки! Чтобы не срывать урок, он выдал мне материал и задания. Не сдавшим письменные работы поставят «неуд». Ещё мне поручено отметить отсутствующих.

Стон разочарования пронёсся по классу, но протестовать никто не решился. Аня прошла по рядам и раздала на каждую парту газеты, брезгливо морщась, точно она держала в руках лягушку. Было от чего! Жёлтая газетёнка под названием «Спид Инфо» (то есть Speed Info, записанное русскими буквами, «скоростная информация», но содержался в этом названии и намёк на болезнь и её венерическое происхождение) целиком посвятила себя  ж и з н и  п о л о в, в медицинском, социологическом, а также «художественном», «мистическом» и иных аспектах, и не стеснялась печатать обнажённую натуру под видом иллюстраций, что обеспечивало ей, во время «великой сексуальной революции» и правового хаоса девяностых годов, самые высокие тиражи.

— Урок посвящён публицистике, — пояснила Аня. — Мы должны общим голосованием выбрать самую познавательную статью, обсудить её, организовать дискуссию, выделить тему статьи, её идею, с чем мы согласны и с чем не согласны, потом… — она заглянула в бумажку, — на примере этой статьи, особенности публицистики с точки зрения структуры, лексики, стиля, и в чём эти особенности проявились. В конце урока оставить работы на его столе. Всё. Читайте…

— Чего какую газету-то дали, с голыми бабами? — недоумённо пробасил Женька Громов.

— А ты хотел «Правду»? — с ехидцей поддела его Лена Кошкина. — Геральд Антонович идёт в ногу со временем…

— Тихо, тихо! — прикрикнула Аня, не знающая, сесть ли ей на своё место или остаться стоять у доски. Я жестом показал, чтобы она садилась за учительский стол, Аня, поколебавшись, так и сделала.

Класс погрузился в изучение газеты. Я тоже бегло проглядел её — и замер на третьей странице.

«Откровения школьницы», — гласил заголовок фельетона.

Той газеты у меня не сохранилось, но постараюсь передать по памяти хотя бы отрывок статьи и её пошлейший стиль, тем более пошлый, что претендовал он не на похабство, а на изящество:

«…Но это было особое, ни на что не похожее чувство! Широкие плечи нашего директора, его гордо посаженная голова, волевой подбородок, тяжёлый взгляд настоящего мужчины, его борода — символ необузданной мощи страстей, — заставляли содрогаться моё нежное девичье тело от неведомых мне порывов…»

Дальше на целой полосе в том же стиле дамского романа излагались похождения старшеклассницы, которая вначале отправилась с директором в поход, под предлогом своей болезни осталась с ним одна и провела «незабываемую ночь», затем устроила «свободную и страстную близость» прямо в директорском кабинете, а после — у меня волосы зашевелились от ужаса! — после почти с детальной точностью описывалась стычка Ивана Петровича с медиком (правда, батальная сцена была развёрнута в духе боевика, с проламыванием носа врачу и хрустом его рёбер), а безымянный директор безымянной сельской школы изображался доблестным героем, под страхом увольнения защитившим свою белоснежку от опасности быть опозоренной, как девушка, потерявшая девственность (догадайтесь, кто был причиной этой потери?). Какой омерзительной бульварщиной разило ото всего этого за версту! Общее молчание класса нарушалось порой изумлённым свистом или репликами вроде «Не фига себе!», срывавшимися с языка у мальчишек, да и девчонок тоже. Я бросил быстрый взгляд на Свету (моя сестра сидела с прямой спиной, смотря перед собой в одну точку, а оглядывались на неё все) — неужели это она написала?! Нет, конечно: безумная мысль! Кто-то гадкий стал за этой провокацией, соделанной ради ему известных целей, и походя втаптывал в грязь честь моей сестры, не заметив этого, как не замечают раздавленного жука. И какой безошибочный расчёт! Если бы  к т о-т о  просто тиснул возмущённую статейку с названием вроде «Куда смотрит общественность?» в «Комсомольской правде» или «Северном рабочем» (словом, в любой положительной, серьёзной газете, которая проверяет свои источники), это не могло бы иметь столь отвратительного и убеждающего воздействия. Кроме того, эта медоточивая клевета служила лучшей маскировкой и избавляла от необходимости поставить под статьёй настоящее имя: ведь «фельетоны» такого рода можно подписать просто двумя буквами. «С. Р.», например. Света встала.

— Я хочу выйти.

— А задание как же? — неуверенно произнесла Аня: она тоже прочитала статью, все её прочитали.

— Анька, да отпусти ты её! — выкрикнул я. — Не видишь разве, что происходит?

Света, не дожидаясь разрешения, вышла — и тотчас класс загудел, как биржа в разгар торгов.

— Тишина! — возмущённо заорала председатель совета отряда. — Всем прогулы поставлю! Урок срываете, паразиты?! — Кое-как ей удалось водворить относительный порядок: умница Аня! — По очереди высказывайтесь, с поднятой рукой! Громов?

Женька встал, красный, взбудораженный.

— Я бы этой девке вставил бы… — раздались смешки, — то есть всыпал бы по первое число! Какое непотребство развела! И в газету припёрла, наглая рожа! То-то она сейчас вышла…

— Павлов?

— Женька, дурак ты, что ли? — воскликнул я. — Неужели ты не понимаешь, что сама бы она не написала такого, что это чья-то подлая выходка, что это кому-то выгодно?

— Студин? — безразлично спросила Аня (я видел, как тошно ей было выполнять сейчас обязанность помощника учителя, но, как честный человек, давший обещание, она не могла взять и просто сбросить эту постыдную обязанность).

— Чем ты докажешь? — спросил меня Сашка Студин, глядя мне прямо в глаза: высокий, неразговорчивый, неглупый и очень высокомерный парень с тёмными волосами, неизменно гладко зачёсанными на прямой пробор. — Мы все знаем, что способностей у Ростовой хватило бы.

— Но зачем самой так позорить себя? — с места выкрикнула Лена Кошкина.

— Именно затем, чтобы прославиться, — спокойно объяснил Студин. — И что там позориться, когда она не стыдится этого дела, а хвастается, можно сказать! Погодите, через пять-то лет бл*ди ещё уважать себя заставят, девчонки мечтать будут о бл*дской карьере…

— Студин! — крикнула Петренко гневно и бессильно.

— Она не такая… — устало пояснил я.

— Конечно! Если надеть розовые очочки, если кое-кто только и думает кое-о-ком, — озлόбленно ввернула Люба Соснова, — так, конечно, он скажет, что Света Ростова — это Зоя Космодемьянская…

— Да поглядите же вы, разуйте глаза! — завопил я, потрясая газетой. — Откройте да прочитайте надпись сбоку, вот тут, мелким шрифтом! «На правах рекламы»! Слышите? Проплаченная статья! Откуда, черти лысые, у Светки Ростовой такие деньжищи?! Вы хоть представить можете себе своим куриным умишком, сколько стоит целая полоса в такой газете с голыми бабами? Да вон те бараны — и то вас умнее!

— я под общие смешки затряс рукой, в которой держал газету, по направлению к окну: за окном раскинулся луг, где сейчас должны были пастись совхозные овцы. Сам я глянул туда и осёкся.

По дороге вокруг школьного холма снова взбиралась чёрная «Волга». Я бросился к окну, за мной и другие повскакивали со своих мест.

— Чего ты? — изумилась Лена Кошкина. Не отвечая и не слушая окриков Петренко, я кинулся вон из класса, сбежал вниз, вылетел на крыльцо. Дверь всё хлопала: за мной выбежали все, почти весь наш небольшой класс сгрудился на школьном крыльце, когда напротив его остановился автомобиль.

Из «Волги» вышла уже знакомая мне высокомерная женщина-чиновница с рыбьим лицом («налим в собольей шапке») и двое мужчин: один — толстенький, усатый, другой — высокий, строгий, ожесточённый.

— Где ваш директор, дети? — холодно спросила чиновница.

— В кабинете своём, наверное, — пробормотала председатель совета отряда.

— А почему вы не на уроке?!

— По кочану! — огрызнулся я. Женщина повернулась к усачу.

— Поглядите, Сергей Леонидович, какая, с позволения сказать, «дисциплина»! Какое отношение ко взрослым! Э т о — воспитательная система?! Э т о, я вас спрашиваю?!

Троица вошла в школьное здание.

— Кто тебя тянул за язык?! — набросилась на меня Аня Петренко. Я устало махнул рукой.

— Чего уж… всё равно теперь...

Мы, всем классом, поднялись к приёмной директора, напротив двери которой, у окна, обнаружили Свету: глаза у неё были красные, но никаких следов слёз. Света вздрогнула, увидев класс, но осталась стоять на своём месте. Воздух сгустился неприязненной атмосферой. Я подошёл к Свете, обернулся к классу и предостерегающе произнёс:

— Если хоть одна сволочь сейчас что вякнет…

— Нашёлся, тоже мне, защитник обездоленных, — пробормотала Люба Соснова, но больше никто ничего не сказал.

Открылась дверь, троица покинула приёмную и поспешила вниз, быстрым шагом, в один ряд, как судьи после заседания. Через минуту в коридор вышел Благоев вместе с Верой Андреевной, обвёл нас взглядом, помолчал.

— Я свергнут, — сообщил он просто.

Вера Андреевна всхлипнула, махнула рукой, поднесла к глазам платок, высморкалась и снова скрылась в приёмной.

— Что стоите? — прикрикнул Иван Петрович на класс, пугливо замерший. — Нет у вас больше директора! Есть молодой ишак по имени «И. О.»! Марш все по домам.

Класс, тихонько перешёптываясь, расходился, остались только я, Света и Аня Петренко.

— Зайдите ко мне в кабинет, — попросил Благоев.

Мы зашли в кабинет и сели вокруг его стола, на котором валялась злополучная газетёнка, раскрытая на третьей странице — увидев её, Света вспыхнула.

— Как же так? — сдавленно проговорила Аня. — Вы ведь фронтовик, без пяти минут герой Советского Союза…

— Без пяти минут героев не бывает, Аня, — отозвался Иван Петрович.

— Вы просто герой, а не без пяти минут, — ответил я. — Мы вами восхищаемся.

— Спасибо вам, ребятушки, на добром слове…

— Что вы дальше будете делать, Иван Петрович?

— К Ларику уйду.

Мы переглянулись.

— В монастырь?!

Благоев кивнул.

— Вы же член КПСС! — с укором воскликнула Аня. — Или… вы верите?

— Эх, Анютка! — улыбнулся Благоев. — При чём здесь «верите», «не верите»… Кажному человеку своё место в жизни дадено. У меня вот было место, одно, — он хлопнул руками по подлокотникам кресла. — А теперь меня только два места ожидають: или в скит, или у параши. У параши не хочу, в скиту-то оно лучче…

— А что, грозили завести уголовное дело? — шепнула Света. Благоев кивнул. Света крепко сжала левый кулачок, обхватив его ладонью правой руки.

— А кто исполняющий обязанности? Мечин? — спросил я. Иван Петрович снова кивнул.

— Не разглядели…

Я живо представил себе Мечина в кабинете РайОНО — его паршивую статью на столе, по поводу автора которой он, видите ли, «не имеет ни малейшего понятия», и его  д в о й н о й  голос, внятно объясняющий, что действия Благоева, при всём его глубочайшем уважении к Ивану Петровичу, не только позорят саму школу, но и заставляют усомниться в эффективности вышестоящих органов образования… Чиновница испытующе оглядывает Мечина, его высокий лоб интеллектуала, его ладную фигуру молодого атлета. «А вы не побоитесь взять на себя ответственность?..» «Нет, — отвечает Мечин. — Я боюсь только хаоса и отсутствия твёрдой мужской руки», — и поднимает на чиновницу свои глаза цвета зелёного чая в стеклянной плошке... Кто он вообще таков, откуда он взялся?! Почему про всех учителей мы знали уйму вещей, а про этого гуся до сих пор ничего не узнали?!

Директор поднялся.

— Ну, прощевайте… — Благоев протянул мне и Ане руку для прощанья, твёрдую, огромную.

Света подошла к нему тоже, в нерешительности замерла — и бросилась к нему на шею. Мы деликатно отвели глаза и поспешно вышли из кабинета.

— Этого не было, Анька, слышишь? — сказал я в коридоре шёпотом. — Всё, о чём бают, э т о г о  у них не было. Ты… — я поднял на неё глаза: у Ани дрожала нижняя губа. — Ты что это, не смей реветь!

Аня прислонилась к моему плечу и разрыдалась как простая девчонка, а не как «железная дева», комсомолка и председатель совета отряда.