Ангел - хранитель

Глава 6.2

Позвонила. Черт, придется-таки из дому выбираться! Не хочется, но вот Татьяна, как я вижу, повеселела. Может, она и права. Может, и не нужно сейчас в четырех стенах сидеть. Лучше на свежий воздух выбраться – там солнце светит, природа оживает, самому жить хочется. Ну и что, что в троллейбусе трястись придется? Это же – не на работу ехать, в толкучке.

Татьяна даже переодеваться толком не стала. Вместо спортивных штанов джинсы натянула, кроссовки, куртку натянула – и … застряла у зеркала. Вообще-то, она в него мельком глянула, по привычке, уже на выходе, но лицо свое – до совершенства не доведенное – заметила. Если она утром, у себя дома, переживала, что не одета и не накрашена, то уж на улицу в таком виде выйти… Сняла куртку, косметичку вытащила. В общем, задержались мы. Сегодня она ограничилась скромной боевой раскраской: такую наносят не перед выходом на тропу войны, а перед встречей с вождем соседнего племени по поводу обсуждения спорных границ. Снова надела куртку – и бегом на улицу. Даже не застегнулась. Что-то я переборщил с мыслями о свежем воздухе и замечательной погоде. Да ладно, сегодня действительно тепло, и до троллейбуса – рукой подать. А на обратном пути я уж на нее чем-нибудь дуну.

В троллейбусе было почти пусто. Я сел напротив нее, наискосок, и принялся вновь вчитываться в ее лицо. В окно смотрит, чуть-чуть улыбается – не только губами, но и глазами. Прошла, похоже, обида. Вот умница! Вот за что я ее люблю, так это за умение стряхнуть с себя все горькое и колючее – так осенью деревья листья сбрасывают: тихо, незаметно и никого не задевая.  А то есть люди, которые от обид избавляются, как мокрый пес отряхивается: сам-то просох, а вот всех вокруг – забрызгал.

Я почти уверен, что она сейчас о подружках думает. Лицо у нее – не просто задумчивое, а какое-то … вспоминающее. В принципе, это – естественно; к Марине же на встречу едет. Видятся они не часто; на моей памяти встреч таких, наверно, с десяток и было. Больше по телефону разговаривают. Доооолго разговаривают. Не люблю я эти разговоры – мне в них только одна сторона слышна. Их встречи мне больше нравятся. Новостями, конечно, больше Света с Мариной делятся; Татьяна – как обычно – слушает; но временами на них накатывают воспоминания о былых подвигах – и тут у меня появляется шанс еще что-нибудь узнать о Татьянином прошлом.

Об их студенческих приключениях я еще и потому люблю слушать, что никак не могу понять, что же их свело и до сих пор объединяет. Особенно с Мариной. Рядом с Татьяной Света как-то … естественнее смотрится. Имя у нее очень подходящее – Светлана. Прямо не человек, а солнечный зайчик. Ростом примерно с Татьяну, волосы – светлые, короткие и пушистые – во все стороны торчат, как у одуванчика. И на лице у нее все улыбается: и губы, и ямочки на щеках, и глаза: лучики от них расходятся. Пушистый такой колобок сияющий. И с людьми говорит так, словно они – дети. По крайней мере, в моем присутствии. Голоса никогда не повысит, и интонация у нее такая, словно сказку рассказывает. Поговорить она любит, особенно о сыне – и каждая мелочь из его жизни, даже самая незначительная, звучит в ее устах словно чудо невиданное. Татьяна же ее, как обычно, слушает; но по ней видно, что разговоры эти ей не в тягость, как часто бывает с теми, кто с молодыми мамами общается. После встреч со Светой Татьяна моя тоже светится.

А вот Марина мне не нравится. Глядя на нее, я всегда задумываюсь, как люди определяют: красивая женщина или нет. Татьяну со Светой красавицами не назовешь, а Марину – можно. Высокая, статная, голова всегда чуть назад откинута – не ходит, а несет по жизни свое величество. Жгучая брюнетка, а лицо – бледное, и видны на нем и глазищи черные, и губы яркие, капризные. Такую в любой толпе разглядишь. Заметишь, головой восхищенно тряхнешь – а идти за ней следом не захочется. Шикарная она, словно портрет в роскошной позолоченной раме: в музее – хорошо смотрится, а в обычном доме – не к месту. А уж когда заговорит, так и вовсе по стойке «смирно» стать хочется. Изъясняется она отрывисто, безаппелляционно, да еще и руками себе помогает – так же директивно. Рядом с ней не только Татьяна, все вокруг просто слушают – слова никто не успевает вставить: она и вопросы за собеседника задает, и сама же на них и отвечает. У меня от нее в ушах звенеть начинает.

И все же как-то они втроем прекрасно уживаются. Кстати, во время таких их встреч мне в голову постоянно физика лезет. Марина пульсирует, вибрирует – энергию генерирует, и от нее электричество это накатывается – толчками – на Татьяну. Она оживляется, головой вертеть начинает, жестикулировать, даже подергивается иногда, словно бьет ее этим самым током. Но в каждом толчке – слишком большой импульс, не может Татьяна удержать в себе этот девятый вал (как я ее понимаю: для меня Марины тоже слишком много) и … передает его Свете. А вокруг той еще ярче разгорается ореол ее светлый, словно на лампочку напряжение большее дали. Интересно, как Марина со Светой без Татьяны общаются?  Не коротит их, искры между нами не летят? Я же их никогда вдвоем не видел. Ох, Татьяна, вечный ты мой стабилизатор!

Выйдя из троллейбуса, Татьяна замерла в нерешительности и принялась вертеть головой во все стороны. Да не может быть, чтобы мы раньше Марины приехали! Во-первых, она где-то здесь рядом была; а во-вторых, мы же никак из дома не могли выйти, от зеркала отклеиться… Ну и чего на улице стоять? Марина – не из тех, кто будет ждать у входа; она уже наверняка внутрь зашла. Ну что я говорил? Хм. Что-то она мне сегодня особенно не нравится. По-моему, сегодня ее генератор энергетический на повышенных оборотах работает – вон уже воздух вокруг нее потрескивает, и в глазах – разряды. Сейчас все это на Татьяну и обрушится. Ей что, сегодня еще и громоотводом работать – после встречи с родителями? Она ведь жаловаться не станет – упомянет вскользь, что опять наслушалась всякого.

– Вообще-то, Татьяна, если совсем честно, то с этим трудно не согласиться.

Да ну?! У нас сегодня что, день испытания на прочность? А если она не выдержит? Вот недаром мне не хотелось никуда идти! Нужно было уговорить ее дома остаться – и встретиться с Мариной потом, и обязательно в присутствии Светы, чтобы было куда этот поток высоковольтный переправить. И не буду я ее сейчас успокаивать – пусть хоть раз в жизни взорвется. А то привыкли все, что она молчит и слушает…

Ага. Сейчас, похоже, Марина свою волну назад-то и получит – взъерошилась Татьяна, ноздри подрагивают… Нет, пожалуй, не получит. Не умеет Татьяна отвечать ударом на удар – ведь разозлилась же, а все равно защищается, оправдывается, ничего больше. А если ее подкрутить? Освежить в памяти нападки родителей...?

Куда – стакан коньяку?! Это что еще за реакция? Интересное дело. С утра вино пила безропотно, а сейчас ей уже коньяк подавай?! А домой вернувшись, на водку – в одиночестве – перейдем? И Марина никак не угомонится – про успехи свои соловьем заливается. Если она вот так решила подстегнуть Татьяну, заставить и ее, сцепив зубы, к победному финишу рваться, значит, знает она свою подругу куда хуже, чем я, хоть и знакома с ней намного дольше. Нет в Татьяне зависти – ни черной, ни белой. Так я и знал. Вон уже говорит, что рада за Марину. Неужели та не слышит, что искренне Татьяна за нее рада? Ага, еще и Свету приплела: вот, мол, у нас у всех в жизни – полный порядок; одна ты, Татьяна, серость немощная. А вот за этот вопрос – спасибо. В самом деле, чего же хочет моя Татьяна от жизни? Может, все-таки ответит? Может, хоть раз в жизни не станет отмалчиваться – откроет мне глаза на тайну сию великую?

Официантка принесла заказанные Мариной коньяк и кофе. Татьяна покосилась на них, поджала губы… Затем тряхнула головой, потянулась было к сахару – нет, передумала – решительно взяла в одну руку рюмку, в другую – чашку… Да черт с тобой, пей уже свой коньяк – только не молчи!

– Марина, я не знаю, чего я хочу. Но я очень хорошо знаю, чего я не хочу. Я не хочу делать карьеру – она обходится слишком большим количеством нервов. Я не хочу заводить семью только потому, что так нужно. Я не хочу говорить о своих делах только для того, чтобы поддержать разговор. Я не хочу меняться только потому, что все и все вокруг меняются. Я не хочу жить, как все. Я хочу жить, как я.

Вот тебе и момент истины. Я-то настроился услышать, что она хочет! А пока перестроился, она уже высказалась – ни записать, ни запомнить не успел. Только в конце-то я понял: она хочет жить по-своему. Замечательно, но как?! Неужели так трудно объяснить подробнее? Мне что, до конца жизни догадываться – и терзаться сомнениями, правильно ли угадал? Нет, с ней действительно не соскучишься. Мне бы кто водочки предложил…