Ангел - хранитель

Глава 7. Игры воображения

Кое-как – на ватных ногах – я проковыляла три шага до кухонного уголка и опустилась на него. На самый край, конечно – чуть не упала, пришлось руками за стол схватиться. Резкое движение встряхнуло меня – в голове зашевелились хоть какие-то мысли. Зашевелились – и тут же заметались в панике. Я поставила локти на стол и обхватила голову руками, чтобы эти мысли не разнесли мне ее вдребезги.

Так. Попробуем разобраться со всем этим по порядку. Примерно неделю назад я вообразила, что я – робот, и так и прожила два дня, испытывая чувство близости к компьютеру, принтеру – к машинам, в общем – и чувство отчужденности к людям. Потом меня ненадолго отпустило. Примерно на сутки. После чего меня посетила мысль, что я – пришелец, заблудившийся среди галактик – которая развилась потом в душераздирающие картины космического одиночества. Затем опять два дня прошли в относительном спокойствии, если не считать того, что в ванной – непонятно, по какой причине, и в первый раз в жизни – я попыталась спрятаться от кого-то или чего-то. И теперь – вот это. Галлюцинация. Которая не только мне привиделась, но еще и разговаривала со мной.

Вот до чего доводят постоянные размышления. Вот до чего доводит стремление посмотреть на реальность со стороны. Вот до чего доводит желание оказаться выше житейских невзгод. Прыгнешь выше – и невзгоды окажутся покрупнее. Хочешь ощущать себя межгалактическим бродягой – получишь проблемы космического масштаба. Будешь пестовать мысли об одиночестве – начнешь дома, в собственной ванной, прятаться … от стиральной машины, наверное. Она же к тебе – роботу – скоро в компанию напросится, чтобы пообщаться.

Наверно, лучше мне самой попроситься в психушку. К невропатологу на прием записаться, чтобы направление дал, или по прямому адресу направиться, чтобы самой сдаться? А то – не ровен час – кто-то спросит на улице, который час, или просто посмотрит в мою сторону – а я на него и брошусь, отражая атаку зарвавшегося агрессора. Тогда меня к ненормальным насильно отправят. Да еще со скандалом. Стыда не оберешься.

Нужно чаю попить. Говорят, что однообразные, рутинные, привычные действия успокаивают. Я где-то читала, что психических больных поощряют к нетяжелому физическому труду – плетению корзин, например. Переплетешь ивовые прутики тысячу раз подряд – любые фантазии умрут со скуки.

Я встала и медленно пошла в коридор, чтобы свет на кухне включить. Страшно как-то в темноте. Того и гляди, чайник пожалуется, что вот и ночью работать его заставляют, заварник  поинтересуется, черный или зеленый чай пить будем, холодильник напомнит, что в нем второй день уже пирожные томятся… Ха, точно, у меня ведь пирожные есть! Если я определенно схожу с ума, нужно напоследок всеми удовольствиями насладиться. Потом, на казенном пайке, никто меня баловать не будет. Хм. Тогда я лучше вместо чая кофе выпью. Гулять – так гулять, а потом – хоть потоп. Сейчас плита взбунтуется, начнет фокусы с глотанием огня показывать…

Кстати, и халат одеть нужно. Что-то меня дрожь бьет – хотелось бы думать, что от холода. Да и то правда, апрель на дворе – в ночной рубашке кто угодно начнет дрожать от холода. По крайней мере, на физические воздействия мой организм – пока еще – реагирует  нормально. Может, для пущей проверки ущипнуть себя? Нет, не хочу – синяк может остаться.

Я надела халат, потуже затянула пояс и вернулась в кухню, щелкнув по дороге выключателем. На пороге я на мгновенье остановилась – нет, вроде, ничего необычного. Как, однако, свет все преображает! Моя родная кухня: все – на своих местах, и никаких аномалий. Может, мне действительно в темноте, да спросонья, невесть что привиделось? Всему же есть рациональное объяснение. Например, машина внизу ехала, свет фар от витрины отразился, тень от дерева бросил мне на окно … а мне и показалось, что рука чья-то к форточке потянулась. А форточка чего хлопать перестала? И как могла тень дерева до седьмого этажа дотянуться? Нет-нет. Не буду я сейчас ни о чем больше задумываться. Хватит уже.

Я налила в турку воду, всыпала туда кофе и, включив газ, поставила ее на плиту. И тут – краем глаза – я заметила у себя за спиной, у окна, какое-то мимолетное движение. Я резко повернулась и… Он. Тот же самый. По-моему. По крайней мере, такой же худенький и невысокий. А больше о нем ничего и не скажешь. Во всем остальном он был какой-то … никакой. Не блондин и не брюнет, волосы – короткие, но не ежиком, глаза – скорее светлые, но какие-то прозрачные, нос – средний, рот – не большой и не маленький, брови – бесцветные… Вот-вот, какой-то он весь – бесцветный. Невзрачный. На такого десять раз подряд посмотришь – не запомнишь. Но взгляд…

Он смотрел на меня в упор, пристально, с таким напряжением, словно все свои силы на какой-то одной мысли сосредоточил. И поза какая-то странная: привалился спиной к подоконнику, руками в него вцепился, как будто только подоконник этот его на месте и удерживает. Точно – псих. Сейчас бросится. И придушит, пискнуть не успею. Ну и черт с ним – уж лучше так, чем в психушке до конца своих дней корзинки плести.

Нет, не может быть. Не мог он мимо меня из кухни выскочить, в коридоре моем два человека никак не разминутся. Может, когда я в ванную заходила? Может, он тогда в спальню шмыгнул? Как же он успел так быстро вернуться? И чего опять у окна стал? Вполне мог сзади меня за шею схватить… Нет, вот здесь лучше остановиться. И молчит почему-то. А может, он мне опять привиделся? Я ведь уже успокоилась немного – вот одна только зрительная галлюцинация и осталась.

На плите, переливаясь из турки, зашипел кофе. Я вздрогнула, быстро повернулась, сняла турку с огня. Очень хорошо – хоть каким-то краем держусь пока еще за реальность. Я выключила газ, перелила кофе в чашку, помыла турку, достала сахарницу…. Плиту потом помою. Нет, лучше сейчас – мне нужны успокаивающие обычные действия. Вот кофе сбежал – куда уж обычнее. Сейчас все уберу, приду в себя – он и исчезнет. Я потом даже кофе пить не буду, спать пойду. Если засну, конечно. Нет, пока еще не пойду. Спать в темноте нужно – что-то мне в темноту сейчас не хочется.

Вымыв плиту и размешав сахар в чашке с кофе, я осторожно повернулась к окну. Стоит.

Медленно-медленно я протянула к нему руку – как раз до плеча пальцами и дотянулась. Плечо. Настоящее. Обычное. Человеческое. И свитер на этом плече – на ощупь обычный шерстяной свитер. Я только сейчас обратила внимание на то, во что он одет. Одежда у него была тоже какая-то … в глаза не бросающаяся. Серо-синий свитер – точнее оттенок и не назовешь – без всякого рисунка и обычные джинсы. А тапочки у него откуда? Это же мои тапочки! Не мои, конечно – я их для Светкиного мужа купила. На тот редкий случай, когда у меня и девчонки, и родители собираются. Для папы, конечно, у меня в доме отдельные тапочки всегда приготовлены. Когда же он эти тапочки успел надеть?

– Татьяна, я тебе не кажусь, – вдруг произнес он тихим, странно знакомым голосом.

Где-то внутри меня лопнула последняя ниточка, за которую я кое-как цеплялась, чтобы не потерять окончательно связь с реальностью. Все. Полная галлюцинация: и зрительная, и звуковая, и осязательная. Картина четкая – диагноз сомнений не вызывает. И как всегда, когда нет больше места ни сомнениям, ни терзаниям выбора, я вдруг успокоилась. Даже развеселилась. Я ведь на него тоже пока не бросилась, за нож не схватилась, визжать не начала, слюной брызжа – значит, меня пока еще рано госпитализировать. По крайней мере, до утра подождать можно. Почему бы тогда и не поболтать с плодом своего воображения? Это же – словно пьесу писать: и свои, и его фразы я сама буду придумывать. Это ведь – моя галлюцинация; значит, она должна отвечать мне то, что я хочу услышать. Может, вот так подсознание и подскажет мне, что же я все-таки хочу услышать в ответ на свои слова.

– Как ты сюда забрался? – Можно было, конечно, и пооригинальнее фразу придумать для начала диалога.

– Татьяна, я здесь уже три года.

Караул. Спасибо подсознанию: я что, уже так давно сошла с ума? А почему именно три года? Это что, как в сказке: три желания, три попытки, три дороги на распутье? Да какие там сказки, это же – три года моей жизни, о которых говорит мое подсознание! Что же в ней три года назад случилось, после чего у меня мозги начали набекрень съезжать? Да вроде ничего особенного. В аварию не попадала, менингитом точно не болела, в темной подворотне никто на меня не бросался. Ах, да, с Юрой мы в том году расстались. Вот это уже выше моих сил! Неужели мать оказалась-таки права? Неужели женщине действительно нужно выйти замуж? Любой женщине. Чтобы пресловутая неудовлетворенность не привела к психической неуравновешенности? Могу себе представить выражение ее лица, когда она об этом узнает. Да ладно, мне тогда уже все равно будет – я корзинки буду плести.

Неужели я придумала его только потому, что осталась тогда – в этой квартире – совершенно одна? Да чушь это все! Я ведь тогда – решив отныне жить по-своему – впервые в жизни почувствовала себя свободной; я же после работы, после любой встречи домой бежала с радостью, знала, что там мне не нужно будет никакую социальную роль играть… Значит, чего-то мне все-таки не хватало. Кем же я его вообразила: другом, любовником, родственной душой, надеждой и опорой? Ладно, дадим слово подсознанию.

– Да кто ты такой?

– Я был твоим ангелом-хранителем, – ответил он каким-то странным тоном.

Я судорожно сглотнула, повернулась, взяла чашку с кофе и направилась деревянными шагами к кухонному уголку. Поставила чашку на стол. Села. Положила руки на стол. Нет, лучше ими все-таки голову подержать. Такой ответ мне даже во сне присниться не мог. Дело оказалось намного хуже, чем я думала. Вот наградил же господь Бог воображением! Мало того, что оно все мои сознательные мысли иллюстрирует так, что в кино ходить не нужно, так теперь оно еще и подсознанию идеи сумасшедшие подбрасывать взялось! Кстати, и на то, и на другое воображения моего, похоже, не хватает. Если он – ангел, то где крылья? Не проработаны, однако, детали.

На него я больше смотреть не стала. Тоже мне, ангел! Ни лица херувимского, ни кудряшек золотистых, в глазах – паника, сам весь сжался, словно бить его сейчас будут… А может, он потому и такой невзрачный, что это я его придумала? Я ведь и сама-то в жизни – не поймешь кто; вот и ангел у меня получился серый, как мышка.

– Татьяна, я тебе не кажусь, – опять повторил он, чуть более настойчиво.

Я подняла на него глаза. Так и есть – мышь серая; вот только взгляд меня словно крючком зацепил – не оторвешься. Он уже чуть поменял позу: все так же за подоконник держится, но туловищем в мою сторону развернулся. Ему же там неудобно. Ноги вон уже, наверно, затекли.

– Слушай, чего ты там столбом маячишь? Сел бы, что ли.

– Я … боюсь, – неуверенно проговорил он.

– Боишься? – Ну конечно, это же – мой ангел: он – не только серая, он еще – и пугливая мышь! 

– Я боюсь опять потерять видимость. – Взгляд его сделался еще более сосредоточенным; он словно внутренне боролся с чем-то.

– Потерять видимость? – саркастически спросила я. Меня уже начало забавлять это перетягивание каната с моим собственным воображением. – Если ты – ангел, ты ведь сам должен решать, когда тебе являться миру, а когда – нет. – Вот так ему, сейчас я его логикой задавлю.

Он вздохнул. 

– Татьяна, я перехожу из видимого состояния в невидимое – и наоборот – по мере надобности, а не по собственному желанию. На улице, например, и особенно в транспорте, мне разумнее оставаться видимым, чтобы люди не удивлялись, наталкиваясь на некую невидимую преграду. Но там, где ты не можешь не обратить на меня внимания… Как бы ты отреагировала, если бы я – дома или на работе – постоянно попадался тебе на глаза?

Ну это – простой вопрос: я бы уже давно стала экспертом в плетении корзинок. И тут до меня дошло одно слово в его вопросе.