Ангел - хранитель

Глава 4.3

Она – необычный человек… Да уж, мне-то об этом рассказывать не нужно. Она – не просто необычный человек; таких, как она, в мире – единицы. Я это знаю. Вот потому-то ради нее я и готов терпеть эту жизнь сумасшедшую, в которой у меня нет ни минуты покоя, и на каждом шагу – сюрпризы, с ног сбивающие. Как этот Франсуа, например. Что-то он слишком много замечает. Хорошо, что мне не удалось кофе там или вино на него вылить – на него прямо влиять опасно.

Ну конечно, она постоянно сама с собой разговаривает! Как бы он иначе мысли эти у нее на лице увидел? Ах, ему мало читать по ее лицу, ему хочется поучаствовать в ее мысленных разговорах?! Ах, извольте ему к открытости еще и откровенность добавить?!

На меня накатило странное, совершенно необъяснимое чувство. С чего я взвился-то? Собственно говоря, такой поворот разговора должен был меня обрадовать, просто в восторг привести. С кем бы ни вела беседу Татьяна, она всегда больше слушает. О себе говорить она не любит (вот почему я так мало знаю о ее жизни до меня), советов друзьям и знакомым не дает («Я бы на твоем месте….»), даже с матерью не откровенничает. Согласись она вести такие беседы с Франсуа – для меня это было бы просто кладезем информации. На вопрос «Почему?» просто «Да» или «Нет» не ответишь; тут нужно свои мысли высказывать, свое понимание жизни в слова облекать. Просто подарок богов в моей-то ситуации – услышать, о чем думает Татьяна.

Но предложение Франсуа вызвало во мне чуть ли не бешенство. Если уж мне постоянно приходится догадываться, что у нее в голове происходит, пусть и он потрудится. До сих пор ни с одним человеком она самым сокровенным не делилась – с какой это стати для него исключение делать? Если уж и должна она искать собеседника задушевного – так вот он, я, рядом же все время! И потом я просто не хочу слушать, как она рассказывает свои мысли, глядя в глаза этому хлыщу обходительному!

Через мгновенье мне даже неловко стало. Это что еще за чувство собственности? Она – свободный человек и имеет полное право выбирать, с кем ей делиться секретами и мечтами. И не обязана никому отчет давать в своем выборе, даже мне. Я могу, конечно, повлиять на ее выбор, но уж слишком мне хочется, чтобы она если не со мной, то и ни с кем другим по душам не говорила. И кому от этого будет лучше? Как-то мне плохо на душе сделалось.

Но, глянув на Татьяну, я чуть было не расхохотался. Вот умеет же она настроение исправить! У нее на лице застыло такое выражение, какое можно увидеть на лице ребенка, который смотрит – в полном недоумении – на пол, дивясь, куда подевалась любимая чашка, и откуда там взялись эти непонятные осколки. Сейчас не только Франсуа, любой бы человек увидел, что мысли в голове у нее в чехарду играют. Франсуа же – вот тактик чертов! – попросил ее, проникновенно глядя в глаза, хорошенько обдумать его идею и даже предложил ей возможность отходного маневра. Спасибо, хоть домой ее проводить не напросился – мне хотелось как можно скорее остаться с ней наедине. Мне нужно было посмотреть (всего лишь посмотреть, к сожалению, не узнать наверняка), что она думает по этому поводу; его намерения я уже понял. Вряд ли в голове у него остались еще какие-то скрытые замыслы – судя по довольной улыбке, он высказал все, что хотел. Теперь решать ей.

А я ей помогу.

И постараюсь быть при этом объективным.

Но для этого я должен понять, что ей нужно.

По дороге домой она думала явно о чем-то другом. По сторонам смотрела, прищуривалась, в лица вглядывалась. Соскучилась, что ли, по ним за дни своего затворничества? Очень может быть. Переводит пристальный взгляд с одного на другое, словно на что-то почти забытое смотрит, изо всех сил узнать пытается. Вздрогнула. А, по телефону кто-то заговорил. Раздраженно качнула головой и в окно стала смотреть. Не сердись, Татьяна, транспорт-то – один, а людей – много, на все вкусы не угодишь. Кто-то отдохнуть хочет, в тишине и спокойствии; а другому – работать нужно, где придется. Вы ведь с Франсуа и Сан Санычем тоже в кафе за обедом о делах говорили, а кто-то туда в то время просто покушать пришел. Да и потом – разговаривает женщина по телефону; значит, недолго разговор этот продлится. Лучше, что ли, чтобы две сплетницы рядом устроились? Вот про это я зря намекнул: она уже представила себе такую сцену, вздохнула, глаза закатила, губы поджала. Может, ей о плейере мысль подбросить?

Ну вот мы и дома. Здесь ей отвлекаться не на что будет, уж об этом я позабочусь. Пока она на кухне посудой гремела, я занялся телевизором. Так, в программе – ничего интересного, но лучше ее все-таки спрятать, вдруг она на неделю вперед передачи просматривать начнет. Еще за ручку возьмется – что-то интересное в кружок обводить, а потом – сравнивать, что с чем по времени совпало. И потом начнется: Ах, что же выбрать? Ах, и то, и другое посмотреть хочется! Ах, и кто же эту программу составляет? И так – на добрый час. Нет уж, без программы – надежнее: пощелкает пультом пару минут и успокоится.

Так и есть. Хватило ее всего на несколько каналов. Пошла ужинать на кухню. Но телевизор не выключила – плохой знак. Значит, надеется еще к нему вернуться. А может, хороший? Может, ей совсем не хочется даже думать о разговоре с Франсуа? Может, сама мысль об этом ей неприятна? Так я только за. Нет, так не пойдет. Спрятать, как страус, голову в песок – это не решение проблемы. Да и потом, если Татьяна обещала подумать – не сможет она от слова своего отмахнуться; так что чем раньше, тем лучше. Да и я понять хочу, что мне дальше-то делать. Если она решит отказаться, у меня уже готова масса аргументов, чтобы убедить ее в правильности такого решения. Если же она решит согласиться… Поддерживать это решение я не стану, но и спорить с ней не буду. Решит общаться с ним – значит, так тому и быть. Ее право. Буду слушать их, свыкаться с возможностью услышать ее мысли, сравнивать их со своими догадками и … завидовать. Очень буду завидовать, но молча.

Господи, да зачем она компьютер включила? Так, пока просто погоду смотрит, но на лице – задумчивость какая-то нерешительная. Не дай Бог, общаться сядет с одноклассниками какими-нибудь; тогда это – на полночи, благо завтра – выходной. Нет, этого я не допущу! Татьяна, ты три дня просидела на работе, не отрывая глаз от экрана, один его вид вызывает у тебя отвращение. Фу, выключила – всю технику выключила.

Чего это она заметалась? До сих пор она просто слонялась по квартире из угла в угол – просто от удовольствия, что ничего не нужно делать, и никуда не нужно спешить. Ищет, что ли, что-то? А, вот оно в чем дело. Бегает между спальней и кухней; в спальне – взгляд на тумбочку у кровати, на кухне – на стол, значит, книгу свою ищет. Ну, об этом я уже раньше подумал – спрятал ее под кровать, пока она ужинала. Нет, Татьяна, читать перед сном не будем.

Вот черт, нашла! Да как она догадалась-то куда заглядывать? Меня что, уже предсказывать можно? Я что, остроту не только восприятия, но и реакции потерял? Ладно, читать я ей все равно не дам. Последние пару десятков страниц она все равно не помнит – ох, как же лень назад перелистывать, искать знакомое место, лучше завтра, на свежую голову… Вот так-то. И нечего увиливать от данного обещания (не мне она его, конечно, дала, но все равно: слово Татьяны – наша общая гордость). Вот-вот, лучше – в гостиную, на диванчик, и с комфортом: под головой – подушка, сверху – плед, рядом – чашка чая… И книжку эту злополучную сюда притащила! Ну ладно. Тихая, спокойная музыка, мягкий свет, уютный диванчик – атмосфера весьма располагающая к размышлениям. Телефон! Звук выключить! Быстро! Уф, чуть не забыл. Ну все, теперь, Татьяна, мы готовы: ты думаешь, я смотрю.

Так, судя по выражению лица, начала думать о предложении Франсуа. Лоб наморщила, брови к переносице свела, губы выпятила. Скептическое такое выражение. Так-так-так… Нет. Хмыкнула, бровь вскинула, прищурилась, подбородок решительно вскинула. Похоже, придется мне все-таки слушать их и завистью томиться. Ну и ладно. Глядя на плутоватую улыбку, появившуюся у нее на лице, я понял, что разговоры эти пойдут не совсем так, как Франсуа планирует.

Но хитрая ее улыбка уже исчезла. Словно в облачный день, мелькнул на мгновенье лучик солнечный – и вновь все небо затянуло облаками. Сомнение… Недоверие… Сарказм… И…

Она вдруг вытянулась на диване, руки за голову закинула, в потолок уставилась. Черты лица у нее расслабились, уголки губ чуть приподнялись (не улыбка еще, но уже намек на нее), в глазах легкая смешинка появилась. Такое выражение я замечал у нее, когда она с подружками встречалась, и они – все вместе – принимались вспоминать всякие случаи из своей университетской жизни. Ага, значит, мы мыслями в прошлое углубились! Вот сейчас я многое бы дал, чтобы она мысли эти вслух произносила (и желательно, именно в такой обстановке, без всяких лишних ушей). Ведь я же практически ничего не знаю о ее прежней жизни! О чем же она сейчас вспоминает? Может, у нее все уже в жизни было: и настоящая дружба, и истинная любовь, и пик восторга, и пропасть отчаяния… Не могла же она прожить двадцать восемь лет, как растение парниковое: без жгучих солнечных лучей, и без заморозков неожиданных! Может, все это у нее уже было – и ушло; и пережила она потерю, и смирилась, и научилась быть выше невзгод житейских. И превратилась в того самого редкого человека, рядом с которым мне так нравится находиться. И перестала ждать от жизни чудес. Или не перестала?

Внезапно она наморщила лоб и заморгала. В глазах появилось отрешенное выражение, словно она числа трехзначные в уме перемножает. Словно она в этих своих воспоминаниях некую истину для себя открыла. И вдруг – потянулась рукой к волосам, над ухом, и прыснула. Да что же ее носит, как по бурному морю: от нерешительности – к озорству, от меланхолии – к веселью? Что же ее рассмешило? Шалость, что ли, детскую, удачную вспомнила, или наоборот – горе большое, на фоне которого все нынешние проблемы только смех и вызывают? Хоть бы дневник в школе вела, как почти все девчонки делают – уж я бы до него добрался! Как же мне ее понять, как же мне подсказать ей, что делать – в большом деле, не по мелочам – если подавляющая часть ее жизни для меня – одно большое белое пятно? Если я вижу только то, к чему привела ее жизнь, а не то, что привело к этому. Иногда мне кажется, что она, как инопланетянка, свалилась мне в жизнь, не помня свое прошлое, не зная свое будущее, и вот нужно мне теперь это будущее ей построить – такой, какая она есть.

Похоже, бросила размышлять инопланетянка моя. Потянулась, на бок перевернулась, зевнула, глаза закрыла. Сейчас уснет. Улыбка с лица ее не сошла, теплая улыбка, добродушно-насмешливая – значит, если и приснится ей что-то, это будет хороший сон.