Выходя из такси, я даже по сторонам не оглянулась – у меня голова звенела от всех этих открытий. Но он, открыв передо мной дверь подъезда, тихо пробормотал: – Я в лифте исчезну.
Да плевать мне на то, что соседи подумают! Я вскинула подбородок, он – бровь. Ладно-ладно, пусть делает, что хочет. Это же – на пару минут.
Открыв ключом дверь квартиры, я ступила через порог и остановилась. Теперь моя очередь дверь для него придерживать. Ну, вошел уже или нет? Хоть бы знак какой-нибудь подал! Дверь вдруг вырвалась из моей руки и тихо захлопнулась. Он тут же очутился рядом, разведя руки и направляясь мне за спину.
– Давай, плащ помогу снять.
– Подожди. – Первым делом я сбросила с ног туфли и застонала от облегчения. – Ненавижу каблуки!
Он снял с меня плащ и пошел с ним к вешалке. Ты смотри! А ведь действительно куртки на нем уже нет! И кроссовок тоже. А ну, а ну, поглядим, что он сейчас делать будет…
Он повесил мой плащ, нащупал, не глядя, ногой запасные мужские тапочки под вешалкой и повернулся ко мне, открыв рот, чтобы сказать что-то. И – увидев, куда направлен мой взгляд – тут же закрыл его.
– А почему именно эти? – спросила я с любопытством.
Он замялся.
– Ты прости, конечно, что я без спроса, но ты ими редко пользуешься… В доме, собственно говоря, обувь мне не нужна, поэтому она на мне и не появляется, но у тебя такой сквозняк по полу гуляет…
Я расхохоталась. За один сегодняшний день я испытала больше сильных эмоций, чем – как минимум – за год. Если ему однажды все-таки придется уйти… Вот это уже не смешно.
– Ну что – на кухню? – глянул он на меня вопросительно.
– Да, нужно поужинать. Я только сначала в душ пойду. Подождешь?
Он пожал плечами и как-то неуверенно пошел за мной.
– Может, я чай пока заварю? – с сомнением в голосе предложил он.
– А ты что, уже и хозяйничал у меня на кухне? – Вот этого я не потерплю; кухня – это святое.
– Ну, убирать за тобой я, конечно, убирал, но вот готовить – ни разу. Но, между прочим, это я тебя уговорил этот чайник купить, – добавил он с обидой в голосе.
– Не ты, а менеджер в магазине. – Я эти уговоры до конца жизни не забуду: мне казалось, что на меня асфальтный каток наехал.
– Мы с ним вместе. Видела ты его, а слышала, в основном, меня.
Ого. Вот, значит, как он умеет убеждать. Нужно с ним поосторожнее спорить.
– Ладно, я сама все приготовлю. Я быстро.
Я отправилась в ванную и (так, костюм две недели не понадобится – в стирку) с удовольствием забралась под горячий душ. Замечательно! Вот оно – спасение от стресса и нервного перенапряжения. Мышцы ног расслабились, шея без скрипа поворачиваться начала, даже в голове прояснилось. Может, еще голову помыть? Волосам стресс тоже вреден. Они от него дыбом встают и всю пыль из воздуха к себе притягивают. Ладно, если быстренько…
Подобревшая и распушившаяся, я выбралась из душа и, протянув руку к халату, замерла на месте. Неудобно как-то: в доме почти незнакомый человек, а я – в халате. Потом я вспомнила, что за три года он меня в этом халате тысячу раз, наверно, уже видел. Ну, и ладно, какая в принципе разница между халатом и … платьем, к примеру?
Вернувшись на кухню, я спросила у него, что он будет есть.
– Салат, между прочим, вовсе и не пересолен, – припомнила я ему утренние насмешки. Но он опять отказался. Когда же он успел поесть-то? Когда я в ванной была? Да нет, вряд ли, по-моему, на него это не похоже. Может, в кафе хлеба нажевался? Ладно, уговаривать не буду. От навязчивости меня мать отучила. Личным примером.
Я поужинала – с удовольствием и расстановкой. Вот, наверно, поэтому в Европе ужин – самая главная трапеза. И правильно: спешить никуда не нужно, глотать, давясь, куски полупрожеванные; можно насладиться приемом пищи не спеша – с книжкой, под телевизор или за беседой в семейном кругу…
Он то и дело искоса поглядывал на меня, вертя в руках крышку от сахарницы. Может, нужно было все-таки настоять? Неудобно как-то…
– Может, хоть чаю со мной выпьешь?
– Да сказал же, не хочу, – нетерпеливо отмахнулся он. – Ты, давай, ешь, не отвлекайся.
Хм. Что-то настораживает меня это нетерпение. Я закончила ужин, убрала все со стола и – чтобы собраться с мыслями – вымыла и вытерла посуду. Затем я вернулась к столу и села на свое излюбленное место на кухонном уголке.
– Итак, – сказала я, – продолжим. Вот ты говорил…
– Нет, – вдруг рявкнул он так, что я чуть не подпрыгнула. – Теперь – моя очередь!
Я откинулась на спинку уголка и скрестила руки на груди.
– Что – твоя очередь?
– Что-что, вопросы задавать, – отрывисто бросил он.
– Ну, знаешь, – возмутилась я. – Ты три года здесь крутился – мог всю нашу жизнь уже вдоль и поперек изучить! А я ведь обо всем этом даже не подозревала. У кого вопросов больше?
– Слушай, имей совесть, – уже спокойнее продолжил он. – Я целый день сегодня терпеливо ждал… Я три года терпеливо ждал! – Ненадолго же хватило этого спокойствия. – Можно мне теперь хоть о чем-то спросить?
Ну где-то, если вдуматься, он, возможно, прав. Хотя мне трудно представить, что может его интересовать в моей серой, однообразной жизни, которая, между прочим, в последнее время у него на глазах разворачивается. Что он там вчера ночью кричал? Что он о прошлом моем ничего не знает?
– О чем ты хочешь спросить? – Я подозрительно прищурилась.
– Для начала: что случилось три года назад? Почему ты решила переиначить свою жизнь?
Ну вот, так я и знала. Нет, какое свинство, а? Я же его не спрашиваю, чем он занимался до того, как его ко мне направили! Что за болезненное любопытство к тому, что уже ни изменить, ни переделать нельзя?
– Слушай, тебе-то какое дело? Ну, случилось и случилось, главное – жизнь потом изменилась. Это ведь до тебя еще было. Чего в прошлом-то копаться?
– Татьяна, это – очень важно. Мне нужно знать, что – в обычной человеческой жизни – вызвало в тебе такое отторжение. Мне нужно знать, чего твоя душа принять не может. Мне нужно знать, от чего ты готова бежать, сломя голову.
Батюшки, кому-то нужно знать, чего моя душа не приемлет! Приятное разнообразие. Ладно, о том, с чем я тогда не смогла смириться, я могу ему рассказать.
– Хорошо, – начала было я, но он опять меня перебил.
– Слушай, уже пол-одиннадцатого. Давай, ты пойдешь спать укладываться – там и договорим. И не возмущайся. Это мне – все равно: что сидеть, что стоять. А ты сейчас – и не спорь! – с удовольствием отдохнуть бы прилегла.
Да я же рта еще раскрыть не успела! У меня даже в мыслях не было спорить. На диван бы сейчас, да потянуууться! Ммм. Сейчас зевну.
Я молча встала и, не оглядываясь, пошла в спальню. На пороге я бросила ему через плечо (точно ведь сзади тащится!): – Подожди здесь, пока я лягу. – Вот так. И нечего мной командовать. Я тоже это умею.
Устроившись под одеялом, я с наслаждением вытянулась и перевернулась на бок, лицом к окну. Он уже сидел в кресле, у письменного стола. Молча. Ожидая, пока я заговорю. Закинув ногу на ногу и поглаживая кончиками пальцев подбородок.
– Хорошо, – повторила я. – Три года назад я чуть было не вышла замуж. Но в последний момент все отменила. – Я замолчала, пытаясь точно припомнить свои мысли и ощущения в то время.
– Почему? – тут же послышалось из кресла.
– Да одним словом-то и не объяснишь. Мы прожили вместе полтора года и, в общем, неплохо ладили. Но все это время со всех сторон на меня сыпались разговоры о том, что нужно определиться в жизни, упорядочить эти отношения, ввести жизнь в общепринятое русло. И ладно бы еще только на меня. Родители, например, и с ним на эту тему говорили – в моем присутствии. Я тогда не знала, куда мне глаза от стыда девать. Они его словно уговаривали найти в своей жизни для меня место – словно в шкафу: вот возьмите, Юра, с этой полки Татьяну и переложите ее к себе в шкаф. И он был с ними полностью согласен. И никому – абсолютно никому – не пришло в голову меня спросить: а хочу ли я на эту полку? Через пару таких встреч я начала слышать такие же речи и от него. Он рассказывал мне, какой видит нашу будущую жизнь, и я поняла, что он распланировал ее уже примерно до пенсии. И опять – меня просто ставили в известность, какой жизнью я буду жить.
Опершись локтем на подушку, я подперла рукой голову и глянула в сторону кресла. Он замер там в полной неподвижности. Вот умеет же человек слушать! А я – вечно перебиваю, возмущаюсь, руками начинаю размахивать…
– Слушай, – сказала я, прервав свой рассказ. – Ты можешь сюда пересесть? – Я похлопала другой рукой по кровати. Она у меня – огромная, двуспальная, от родителей осталась. Они так надеялись, что однажды она мне пригодится. – И не вздумай что-нибудь себе воображать – я просто устала голос напрягать, чтобы до тебя докричаться.
Он вдруг так вздрогнул, что я даже в темноте заметила. Он что, заснул, пока я ему эту историю рассказывала – по его же просьбе, между прочим? Затем – все так же молча – он встал и забрался на кровать. Сел у изголовья, откинулся на спинку и сложил руки на груди, повернув ко мне голову. Ну, вот, теперь мне еще и голову запрокидывать!
Я поерзала, устраиваясь так, чтобы мне не приходилось шею выворачивать, чтобы на него глянуть. Потом продолжила: – Ну, вот, так и замаячила у меня на горизонте свадьба. Я чувствовала, что меня несет куда-то не туда, но со всех сторон слышала, как мне повезло, как все за меня рады… И когда он сказал, что завтра мы пойдем заявление подавать… Я даже не знаю, почему именно это меня задело. Ничего особенного в тот день не произошло. Все было уже обсуждено: какое мне платье шить, какой ему костюм, где кольца покупать, из чего букет непременный составлять, какой ресторан заказывать… Даже со свадебным путешествием все было решено: на неделю к морю, он там дачу какую-то арендовать собирался. И вдруг он приходит и сообщает мне, что завтра мы идем подавать заявление, потому что ему предложили горящие путевки куда-то заграницу – я даже не помню куда – и нужно назначить дату свадьбы так, чтобы мы успели пожениться до отъезда. И все. И я вдруг поняла, что так будет всегда.
Я коротко глянула на него. Он сидел, откинувшись к стене и внимательно разглядывая потолок. Ага, на меня уже смотреть не нужно! Чего он молчит-то? Сам же требовал, чтобы я ему все рассказала, а теперь молчит. Пора, наверно, закругляться.
– В общем, я поняла, что собираюсь выйти замуж не потому, что жить без него не могу, а потому, что так всем будет удобнее. И ради этого я проживу остаток своей жизни, готовя ему еду, стирая его носки и рожая ему детей. И я решила, что больше так не будет. Что отныне я буду жить – свою жизнь – так, чтобы у меня на душе было спокойно, а не у тех, кто ее за меня планирует.
Опять ни слова. Ну что ж, удивляться нечему. Мне и тогда все говорили, что я – дура последняя, счастья своего не понимаю. Он, небось, тоже на самоотверженно-героическую историю настраивался, а получил рассказ о банальных бабских фокусах.
– Что, эгоистка самовлюбленная, да? Которой ни до кого, кроме себя, и дела-то нет? – насмешливо спросила я. По крайней мере, попыталась спросить насмешливо; вот только голос у меня – в самый неподходящий момент – дрогнул.
– Нет, – задумчиво отозвался он. – Ты, скорее – женщина, которая не захотела, чтобы ее содержали, как Мерседес – на зависть соседям.
Внезапно у меня комок застрял в горле. Как коротко. И точно. Все мои разглагольствования уместились в одной этой фразе. Неужели…? Я ведь решила, что со мной что-то не так, что я – неправильная. Все нормальные люди вокруг меня понимают, в чем состоит смысл жизни, а я – ущербная. И смирилась с этим. Решила не раздражать их – без особой надобности – своим обществом и извращенными взглядами на жизнь. Неужели это не так? Неужели где-то и я могу оказаться ко двору?
Вдруг я зевнула. Так сладко, что чуть челюсти не хрустнули. Ни сдержаться не успела, ни рот ладонью прикрыть.
– Прости, пожалуйста. Что-то я совсем засыпаю.
– Ну и слава Богу, – ответил он. Улыбаясь, судя по голосу. – Спи.
Я замялась. Мне в голову пришла мысль, как избавить себя от еще одного сумасшедшего пробуждения, но я не знала, как ее выразить. Еще поймет неправильно. Но мне определенно не хотелось повторения сегодняшнего утра.
– Э … слушай, ты не очень против, если я за твою руку подержусь, пока спать буду. А то утром … мало ли … взбредет еще что-нибудь в голову…
Никакого ответа. Ну вот, я так и знала, что он что-то не то подумает.
Но через какое-то мгновенье его пальцы нашли на ощупь мою руку. Вцепившись в них мертвой хваткой, я облегченно вздохнула, опустила голову на подушку и почти мгновенно провалилась в сон.