Ужас русского инока

Глава 11

[11]

Шёл проливной дождь, я раскрыл зонт. От дома, из которого я вышел, до Вечного огня ходу было три минуты. Уже издали я заприметил фигурку в чёрном. Я подошёл ближе.

Алиса стояла, наверное, давно, была она в каком-то чёрном блестящем дождевике без капюшона и без зонта, её волосы от дождя слиплись и превратились в сосульки. Вид не для покорения мужских сердец, но сердце моё при её виде мучительно дрогнуло.

— Возьмите мой зонт, — попросил я вместо приветствия.

— Спасибо, не нужно.

— Возьмите, да возь-ми-те же! Я Вам велю!

— А у Вас есть право?

— Я прошу Вас...

Девушка, прикусив губу, действительно взяла зонт.

— Почему Вы здесь? — задал я бессмысленный вопрос.

— Зябко, греюсь...

— Почему хотя бы не под крышей, почему... Пойдёмте в Кафедральный собор, он, думаю, не закрыт ещё!

— Нет! — почти вскрикнула Леся. — Меня выгонят оттуда... да и Вас тоже.

— Меня?! — поразился я. И призадумался: не ровён час, и выгонят. Собор-то — кафедральный, а я не его штатный клирик.

— У Николы Рубленого есть большое крыльцо, — вспомнил я. — Пойдёмте, не здесь же мокнуть!

До изящной церковки Николы Рубленого мы дошли за те же три минуты. Храм сейчас в ведении Рославской епархии, но отдан под реставрационные мастерские и закрыт почти всё время, службы в нём не проводятся. (И то: в центре Рославля изобилие храмов, половина из них пустует.) А зря. Мы спрятались под массивным крыльцом, я прислонился спиной к тяжёлой вечно запертой кованой двери, снял клобук, отёр со лба испарину. Алиса стала прямо передо мной.

— Что Вы делали в городе? — требовательно спросила она.

— Вам... интуиция Ваша говорит, что ли? — усмехнулся я.

— Вы были с женщиной?

— Отец наместник отправил меня исповедовать его родственницу.

— Правда это?

— Да, правда! Я же не знал, что она не родственница ему и что... («Как глупо! — возмутилось всё внутри. — Стою и оправдываюсь перед девчонкой!» «А и будешь оправдываться, будешь! — пришла другая мысль. — Какой ты инок, в самом деле? Не монашество, а чистый срам!»)

— Достаточно, не нужно! У вас... всё случилось?

— Какое Вы право имеете задавать такие вопросы? — наконец, возмутился я вслух. — Нет, ничего не случилось, Вы раньше позвонили!

Девушка отступила на шаг назад. Я с подозрением пригляделся к ней.

— Это у Вас вода по щекам течёт или слёзы? — спросил я негромко.

(«Нашёл чего спрашивать! — не унимался кто-то внутри меня. — Самый лучший вопрос для аскета, молодец, отец Никодим, браво!»)

Алиса покачала головой.

— Почему Вы меня не попросили? — ответила она вопросом, так же тихо.

Я не сразу понял, о чём она. Когда понял, зачем-то поднёс свободную руку к голове. Я затем эту руку поднёс, что почувствовал физически, как у меня волосы встают дыбом.

— Что Вы говорите такое?! — почти закричал я.

— Что я говорю? Русские слова. А что о-н-а, о-н-а вам говорила? Скажите мне: стыдится она этого... своего ремесла?

(«О чём мы разговариваем?! С ума сойти, что происходит со мной!»)

— Не думаю, — признался я. Что уж, вопрос поставлен, нужно отвечать, не в молчанку играть же. — Пожалуй, скорее, гордится.

— Вот!

— Что «вот»?!

— Я бы не гордилась, конечно, но я тоже не стыдилась бы.

— Неправда! Неправда, и не верю я ни одному слову Вашему! Вы бы на следующий день умерли со стыда.

— Так уж и ни одному? — вдруг слабо улыбнулась девушка. Оглянувшись вокруг и не найдя никакой скамейки, она присела у одной из белых квадратных колонн, прислонившись к ней спиной, зябко кутаясь в свой дождевик. Я посомневался и опустился рядом в похожей позе, опираясь спиной на стену храма. Никогда бы не подумал раньше, что буду сидеть на крыльце православного храма в таком цыганском виде. Воистину, помутнение рассудка происходит с нами. Хорошо хоть, дождь всех прохожих прогнал с улицы.

 — Да, Вы правы, я умерла бы со стыда, — продолжила Леся. — Если бы только не...

— Что?

— Видите, Николай Степанович, я... — губы её дрожали, вообще всё лицо дрожало, она как-то всё не могла с ним справиться. — Я очень... привязалась к Вам, чтобы не использовать никаких других слов, которых ни я не люблю, ни Вы не любите. Помните нашу прогулку в лодке и наши отвлечённые разговоры, которые мы вели как абстрактные духовные существа? К сожалению, нет уже сил вести такие разговоры. Может быть, у Вас есть эти силы, а у меня все кончились. — Она снова покачала головой, будто упрекая меня.

— За что? — шепнул я.

— Как у Вас смешно волосы топорщатся, — улыбнулась девушка. — Неужели от страха? Полноте, нашли, чего бояться! Привязываются не за что-то, а ради чего-то. «За что, за что?» Вы — единственный человек, который меня, наверное, понимает и мучается тем же, чем я мучаюсь, и не говорите, что не так. Разве мало?

Я искривил губы в улыбке:

— Чтобы меня ещё помучить, привязать хотите? Ибо страданиями душа человеческая возвеличивается, и прочее?

— Нет! — воскликнула девушка. — Видит Бог, что нет! Разве мне му́ки Ваши нужны? Я бы Вам всё отдала: молодость, здоровье, жизнь! Нужно? Вы скажите!

Я облизал языком пересохшие губы. Не только губы, а во всём горле пересохло. Прикрыл глаза.

— А как же Ваши дары? — спросил я. — Есть ведь у Вас разные дары, и справедливо Вы говорили, что кому многое дано, с того многое Господь и спросит.

— Гори они синим пламенем, дары эти! Что мне — дрожать над ними всю жизнь?

Я поднял веки и посмотрел ей прямо в глаза. Так близко была эта девушка, что почти руку я мог протянуть и коснуться её лица.

— Но это если я оставлю монашество, — сказал я, как бы размышляя вслух.

— Да, — согласилась девушка. — Я бы не смогла быть «монастырской жёнкой». Читали Вы «Карамазовых»? Оказывается, и тогда уже такие были. А если и смогла бы, то в самом деле со стыда бы умерла.

— Выбор у меня небольшой, — продолжал я, размышляя вслух, всё глядя ей в глаза. — Или Вы, или схима.

Леся вдруг ласково улыбнулась.

— А Вы помните, что старец Зосима тоже был схимонахом? — спросила она.

— Иеросхимонахом, — поправил я.

— Точно, точно, я и забыла! Почему Вы говорите, что кроме меня схима для Вас единственный выход?

— Потому что... Вы что думаете о бесах, Алиса? Кстати, спрашивать Вас мне очень стыдно.

— Почему?

— Потому что это моя профессия, а не Ваша, а чувствую, что знаю меньше малого дитяти.

— Бог с ним, с профессией... Расскажите!

Я рассказал свой сон, в котором видел «Добрую Овцу». Я думал, девушка улыбнётся хоть раз (ведь забавный сон, кроме всего прочего, разве нет?, достойный в своём абсурде юморесок Эдгара По), но не вызвал ни одной улыбки.

— Бедный Вы, бедный... — пробормотала Алиса, когда я закончил. — Я очень, очень виновата перед Вами. Без меня бы Вы этих ужасов не знали.

— Так уж сразу и ужасов? — я улыбнулся, но как-то криво. — Этак любого дурака можно записать в духовидцы.

— Если больше не повторится таких снов, то и слава Богу.

— А если повторятся?

— Тогда правы Вы: или я, или схима.

— Можно мне подумать хоть неделю? — попросил я.

— Конечно! Вы ведь всё равно приедете в город — на это, на заседание?

— Какое ещё заседание?

— Ну как же, Совета по религиям при Президенте, которое будет десятого сентября?

— А оно в Рославле будет? Первый раз слышу — и, наверное, нет, я птица невысокого полёта.

— Очень, очень высокого! Если не сейчас, то в будущем... Вы... проводите меня домой? Здесь пешком полчаса.

— Лучше бы такси...

— Такси довезёт очень быстро, и мы очень быстро расстанемся...

До дома приёмных родителей девушки мы дошли пешком. Выразительно и грустно посмотрев на меня у подъезда, она сложила зонт и протянула мне. Прекрасное её лицо вновь дрогнуло, губы будто хотели что-то произнести. Но Леся стоически сжала губы. Закрыла глаза. И, обернувшись, скрылась в подъезде.