Глава 1. Данат третий.
3177 Words
Многие заявляют, что лучше умереть свободным, чем жить рабом, но это
только слова. Когда доходит до дела, мало кто выбирает смерть, иначе
откуда в мире столько рабов? Каждый из них в свое время выбрал не смерть, а
рабство.
(с) Джордж Р. Р. Мартин Танец с драконами. Искры над пеплом
Сок я люблю, но не выношу, когда руки липкие, – пожаловался он, вытирая
пальцы. – Руки должны быть чистыми, Санса. Что бы вы не делали, всегда
заботьтесь о чистоте своих рук.
(с) Джордж Р. Р. Мартин Буря мечей
Данат Третий нервничал перед встречей с ней. Нервничал и боялся, что не
выдержит ни ее взгляда, ни того, что задумал Астрель вместе с Маагаром. Он
искал знания об этом ритуале давно, он рылся в манускриптах, переворачивал
ворох старинных книг, но не мог найти способ обернуть вспять посвящение в
ниады. Но он существовал. Ритуал проклятия Иллина и изгнания из эдема.
Ритуал, который лишит ниаду силы и красоты, сделает простой смертной. И тогда
Данат сможет подчинить ее себе навсегда. Маагар ему в этом поможет.
Какой прекрасный союзник, готовый предать и отца, и семью ради власти. Вот
с кем надо было иметь дело с самого начала, вот с кем надо было
договариваться, а не слушать Ода Первого. Ошалевшего от войн и мании
величия. Великий диктатор, деспот, возжелавший покорить мир. Довольствовался
бы малым и сейчас не сидел бы на одном из островов в окружении дикарей.
Маагаром можно управлять, дергать за ниточки, как марионетку, заставлять
делать то, что хочет Данат. Именно Маагар спас его от расправы и спрятал в
монастыре, дал охрану и провизию, а теперь призвал к себе, чтобы получить
покровительство Иллина.
– Ты мне нужен, Данат. Нужен, как советник и помощник. Еще немного
времени, и Од Первый женится, а потом у него родятся новые наследники. Но и
это не все. Отец выжил из ума и хочет объединиться с варварами с юга.
Заключить с ними союз, который навсегда отнимет у меня возможность править. Я
должен положить этому конец!
– Объединиться с варварами? Каким образом?
Данат Третий привычно сложил руки на круглом животе, поблескивая
перстнями и рассматривая комнату велиария в одном из охотничьих угодий к югу
от Лассара. Стены завешаны шкурами оленей и медведей, а головы животных
мрачно возвышаются под потолком, освещенные яркими факелами. Величие
смерти во всей красе. Бренность этого мира, когда из живого существа сделали
чучело для украшения дома и тут же говорят об Иллине, и боятся его кары.
Смешны и жалки сильные мира сего. На самом деле из каждого из них однажды
кто-то сделает чучело на потеху.
– Отдав за их предводителя мою сестру.
Астрель резко обернулся, и ни одной мысли в голове не осталось. Стоило
лишь только заговорить о ней…. О ней… сидящей внизу в подвале. Так близко.
Так невероятно близко, что от одной мысли об этом сморщенный стручок Даната
сладенько ныл и дергался. Она послана ему, как соблазн. Послана в наказание за
его грехи, послана, чтобы погубить его и уничтожить веру.
– У вас другие планы, мой дас?
– Да! Другие! Помоги мне собрать свое войско, Данат! Помоги убедить людей
пойти за мной, и я свергну отца! Когда приду к власти, все изменится. Я многое
отдам Храму. Подарю целые земли. Тебе, Данат. Ты станешь могущественным
человеком.
Наконец-то он сказал это вслух, сын-предатель, сын-отцеубийца готов пойти
на что угодно ради трона.
– Од Первый силен. Люди поклоняются ему, боятся и любят.
– Иллина они боятся больше, и ты можешь заставить их поверить в иное.
Да, он мог. Особенно вдали от могущественного велиара, который не
призывал его к себе, а отдалил. Не звал разделить победу и не жертвовал храму
награбленное красное золото. Минули те времена, когда Од Первый трясся перед
Иллином, прислушивался к Верховному Астрелю и боялся высшей кары. Пора
менять велиара.
– Могу заставить.
И пристально посмотрел в сияющие глаза Маагара. Красив, могуч, но, увы,
глуп. Им можно управлять, как марионеткой.
– Чего ты хочешь взамен?
– Кого…
– Кого?
– Отдай мне свою сестру. Позволь срезать метку Иллина и оставить ее себе!
Маагар нахмурился, всматриваясь в лицо Астреля, чьи свиные глазки
загорелись похотью и азартом.
– Разве ты не давал обет безбрачия, Астрель?
Взгляд тут же потух, словно Астрель что-то спрятал, прикрыл от чужих глаз, и
выражение лица священнослужителя изменилось, став смиренным и скорбным.
Складки у губ драматично опустились.
– Она заслуживает наказания за свои преступления. Я буду молиться о ее
душе, и ниада искупит свои грехи. Под моим присмотром. Я позабочусь о ней.
Маагар усмехнулся и почесал кончик носа.
– Мне плевать, как на самом деле ты блюдешь свой обет. Главное, чтоб об
этом не узнали другие и шли за тобой, как раньше.
– Пойдут. Я знаю, что сказать, чтобы пошли. И ниада понадобится для этого…
но мне придется быть жестоким с ней. Только так я смогу очистить ее душу от
скверны Саананской и убедить в этом очищении людей.
А перед глазами она, извивающаяся на алтаре в Храме, когда метку на ней
выжигал. И воспоминания, как живые. Он шептал их про себя, скрипучим голосом,
въедливым и высоким. Этот голос казался ему гласом Иллина, вещающим в его
утробе.
***
Я не могу избавиться от навязчивых мыслей о ниаде. О ее обнаженном
теле на алтаре, о её красных волосах, змеями вьющихся по блестящей
поверхности металла. Я сам лично нанес на низ гладкого живота девушки
священное клеймо с изображением пятилистника – символа непорочности.
Ниада извивалась и стонала от боли, а я впервые в жизни испытал дичайшее
сексуальное возбуждение, глядя на ее полную грудь с розовыми сосками,
которая колыхалась в такт ее резким движениям от каждого прикосновения
раскаленного метала, и скрещенные длинные ноги, между которыми, я знал,
меня ждут врата Саананской бездны сладкого разврата. Я произносил
заклинания, ощущая, как под пальцами проносятся искры, и каждая вена в моем
собственном теле вибрирует от бешеной энергии, которая проходит сквозь
него. Пока вдруг металл не окрасился в красный цвет. Это я не удержался и
коснулся ниады, и почувствовал, как мои пальцы обожгло, словно кислотой. Это
было невозможным, ведь заклинание не распространяется на астрелей Иллина.
Только на простых смертных, как доказательство нарушения запрета. Но
ожоги говорили об ином – к этой ниаде не могут прикасаться даже астрели.
Что-то не так с красноволосой сучкой. С ней определенно что-то не так.
После окончания священного ритуала под длинной рясой на моих штанах
осталось мокрое пятно. По ночам я хлестал себя колючей проволокой и
стягивал тело широким кожаным ремнем с шипами, чтобы унять
отвратительные фантазии и грязные желания, которые лезли мне в голову,
мне, Верховному Астрелю, могущественному и сильному, давшему обет
безбрачия и испытавшему свой единственный о****м во время самого
священного обряда. В этом она виновата, проклятая ведьма, которая с тех
пор искушала меня одним только видом, напоминая о падении и грехе. После
этих оргазмов станет больше, как и шрамов на моей спине… Умри, проклятая,
или стань моей… Стань моей. Стаааань.
***
Маагар задумался. Отошел к окну, раздвинул тяжелые складки штор. Тусклый
свет пробился сквозь заснеженное окно. Солнце теперь выходило все реже, и
небо почти всегда окутывал туман. Надвигается вечная ночь… потому что силы
Саанана близки. Но Данат знает, как можно бежать от тьмы… и он желает
сбежать с ней. Только вначале поставит ее на колени, отнимет силы и сломает
волю упрямой красноволосой сучки.
– Одейя — моя сестра. Не девка придворная, не шлюшка, не простолюдинка.
Она велиария.
– Конечно… именно поэтому надо очистить ее, показать людям, что член
велиарской семьи так же равен, как и любой другой, перед Иллином. Люди боятся
и ненавидят ее, а вместе с ней и других детей Ода Первого. Твоя сестра понесла
и родила от врага лассарского, сокрушила веру в силу семьи вашей! Очернила
имя Вийяров! Как носить его теперь? Разве не стыдно?
Задумался, перебирает пальцами бархат. Что пересилит – братская любовь
или жадность и амбиции. Данат поставил на второе. Любовь может быть только к
Иллину. Все остальное – привязанности и потребности.
– Хорошо. Я отдам тебе Одейю. Но ты не посмеешь причинить ей вред.
Проводи свои ритуалы, но она должна остаться живой.
– Конечно… только гуманность и вера спасут отчаявшихся грешников.
- Никаких костров!
- Никаких костров.
- Что надо делать? Говори!
- Срезать метку, выковырять ее и сжечь. Пусть станет обычной женщиной, как
другие.
- Метка — это навсегда, разве нет?
- Я знаю ритуал, который избавит от нее, как и от возможности обжигать.
- Делай, как знаешь, Астрель, - и вдруг сгреб священнослужителя за шкирку,
притянул к себе, всматриваясь в узкие глаза-бусины, похожие на черный бисер,
который от страха заметался из стороны в сторону. – Но если солжешь мне, твоя
смерть будет страшнее любых пыток Саанана. В изощренности наказаний я
превзойду даже моего отца! Клянусь!
- Я Астрель! Приближенные к Иллину не лгут!
- Я хочу трон! Мне плевать, каким образом ты меня к нему приведешь. Давай.
Действуй!
***
Данат еле сдерживал дрожь во всем теле, когда ему привели ниаду. Она не
была похожа на себя. Скорее, напоминала тень прежней Одейи, но это не
скрывало и не прятало вызывающей красоты. Ничего, сегодня с этим будет
покончено, и он, тот, кто наделил ее чарами, он их у нее и отберет, и тогда… тогда
она станет принадлежать ему. Не сможет обжечь и сопротивляться. Ооо, сколько
чудесных способов изгнания Саанана он для нее придумал.
К заутренней народ собрался во дворе замка. Они съезжались отовсюду, как
насекомые, сбегающиеся на сахар, как мухи, летящие на гниль.
Голод, смерти, нищета – ничто. Народ хочет зрелищ. Извращений, крови,
насилия, расчлененки и боли. Так было и будет всегда. На этом будет зиждеться
успех, будут расти горы золота, будет держаться власть. Люди готовы отказаться
даже от хлеба ради зрелищ. И Данат прекрасно знал, чего хочет толпа. Чего хотят
эти ханжи, которые выстраиваются в очередь в Храм, молятся, целуют ему руки, а
сами…сами готовы трястись от злобы, похоти и жажды крови. Как сейчас.
Зудят, кишат на площади, скандируют:
– Лишить шеану силы, наказать шлюху валласарскую. Вздернуть на кол. Пусть
ее сам Саанан имеет!
А она сидит на скамье и даже не смотрит на него. Одета в робу черную,
мешковатую. Ноги босые и пальчики на них крошечные, ровные. О, как бы он
молился этим пальчикам, как бы исступленно лизал их своим языком. Сам не
заметил, как запыхтел, как покрылось пятнами и без того красное лицо.
– Вот и свиделись, ниада.
Молчит, гордо вздернув подбородок. Смотрит в никуда. Упрямая сучка.
Ничего, сегодня он ее сломает.
– Сегодня я лишу тебя, змея, твоего ядовитого жала. Станешь обыкновенной
бабой, а потом постриг и вечное заточение в моем Храме. Отдал мне тебя
Маагар, брат твой. Никому ты не нужна. Никому, кроме меня.
Приблизился к ней, влекомый неведомой силой. Волосы шеаны горят алым
пламенем в слабых бликах солнца. И у него пальцы чешутся, так хочется впиться
в волосы эти, сдавить, дернуть за них, причинить ей боль. За то, что сам горит в
пекле, за то, что погрузила его в ад, и нет этому избавления.
– Нужна, – губы тихо шевелятся, – нужна, лжешь, Данат. Лжешь, как и
всегда… Твое жало опаснее моего. Жалит ядом лицемерия. Знаешь, что нужна, и
боишься…боишься, что он придет за мной. А он придет.
– Если жив… а у меня другие сведения. Нет твоего гайлара проклятого
больше. Никто тебя не спасет!
– Есть он… и это тоже ложь!
И с презрением глазами своими бирюзовыми прямо ему в душу заглянула,
содрогнуться заставила. Отступил на шаг назад.
– Сегодня расплата твоя придет… но я мог бы тебя спасти. Мог бы. В
последний раз предлагаю свое покровительство. В моей власти спрятать тебя от
людей, от всего мира и защитить. В золоте искупать, в роскоши. Ни в чем отказа
не узнаешь. Ни в еде, ни в нарядах, ни в камнях драгоценных. Любой каприз
исполню. На блюдце принесу. Все, что захочешь. Любое желание.
Соблазнительно на него посмотрела и облизала коралловые губы.
– Все, что захочу?
– Все… абсолютно все.
– Иди к Маагару, – выдохнула, подавшись вперед, – попроси принять тебя.
– Что просить у него для тебя? Он отдаст… клянусь, отдаст!
А самого шатает от ее близости и запаха, от того, как смотрит, как приоткрыла
рот, как кожа ее белая перламутром отливает.
– Меч попроси. Острый, наточенный лучшим кузнецом Лассара, с каменьями
драгоценными на рукояти. Фамильный меч.
– Зачем тебе меч, женщина?
К ней наклоняется, не может устоять, пьяный от запаха, от красоты этой
саананской.
– Воткни его в свое жирное брюхо и выпотроши свои кишки! – и плюнула ему в
лицо.
Слюна не просто обожгла, а проела дыру до мяса, заставив Даната взвыть,
упасть на спину, закрываясь обеими руками.
– Тварь! Проклятая шеана! Сгною! Все равно моей будешь! Я тебя каждый
день на алтаре буду живьем поджаривать!
– Если сможешь прикоснуться!
И продолжает хохотать, как безумная.
– Смогу. Лишу тебя сил твоих. Ритуал знаю, поняла?
– Нет такого ритуала… и не было никогда!
– Ошибаешься… Я этот ритуал получил от самой мадоры баордской. Старой
Сивар. Специально для тебя зелье передала с пламенным приветом от нее. – от
воспоминаний о встрече с мерзкой старухой содрогнулся всем телом. И голос ее
скрипучий в голове зазвучал:
– Принессссс?
– Принес.
Отдал мадорке прядь красных волос.
– А кровь ее принесссс?
– Принес!
– От меня привет ниаде передашшшшшь
Маленький флакон вложил в сморщенную ладонь.
– Молодец. Жди. К тебе выйдут. И держись подальше от чащи. Баордов я
еще могу контролировать, а псов наших нет. А они всегда голодные.
Когда шел вместе с двумя астранами к кромке леса, послышалось, как
вдалеке в баордском лагере младенец плачет. К нему вышла одна из зверо-
женщин. Выползла на четвереньках, не похожая на человека совсем, укутанная в
черные меха, заставила Даната тут же осенить себя звездами и протянула
флакон и бумагу, свернутую в трубочку. Он забрал и дернулся, когда паучиха на
него голодным взглядом зыркнула.
***
Шатаясь, выбрался из кельи Одейи, в зеркало на себя посмотрел и застонал –
на щеке волдырь лопнул, и сукровица течет. Обожгла, тварь. Навеки шрам
останется. И все остальные поймут, что прикасался к ней. Губы поджал,
оглядываясь по сторонам. Факел схватил и опалил часть головы, загорелась
тиара и волосы, он тут же в чан с водой голову окунул и завопил не своим
голосом.
– Кто факел не закрепил на стене?
Чуть позже равнодушно смотрел, как одного из стражников лицом в угли
тыкают за то, что факелы развесил ненадежно и мог пожар в замке устроить.
Ничего, ради служителя самого Иллина можно и без лица остаться, а то и
умереть. Под ужасающие вопли несчастного Данат Третий вышел к толпе и с
наслаждением посмотрел на алтарь. Сегодня все свершится. Не станет ниады,
вернется обычная женщина. Все закончится.
Ее вывели под руки, одетую в одну лишь накидку, растрепанную, босую. Она в
толпу смотрит и руки маленькие в кулаки сжимает.
– Кому верите? Кому? Он же вас… он вас Тьме отдаст, лишь бы шкуру свою
спасти. Думаете, почему выжил?
– Закрыть рот лживой шеане. Уста ее говорят речи саананские, непотребные
для уха честных прихожан Храма Астры.
Одейе завязали рот веревкой, которая впилась в нежные щеки. Данат раздул
ноздри и поджал губы, наслаждаясь этой картиной, а когда с нее содрали одежду,
он закрыл глаза, стараясь успокоиться. Не смотреть на тело ее проклятое. Не
смотреть, не дышать им.
Вокруг распятой женщины ходили астрели с кадилами, чадили святым
ароматом, освещали связанное тело ниады, окропляли водой с ледяной реки,
посыпали пеплом с Паучьей горы, лили ей в открытый рот зелье из флакона.
Черная вязкая жидкость стекала по подбородку шеаны и тут же впитывалась ей в
кожу. Палач точил нож, и этот скрип отдавался возбуждением в чреслах Даната.
Представил себе, как наклонится к паху ниады и будет срезать клеймо, глядя на
розовые складки вожделенной плоти, и от одной мысли об этом трясти начало.
– Давай, моли о пощаде… я еще могу передумать. Ну же… еще не поздно.
– Гореть тебе в пекле саананском, – процедила сквозь зубы.
И перед глазами та сцена…
Астрель наблюдал за ней из-за дырки в стене. Маленькое отверстие,
которое для него прорезал один из подмастерьев, чтобы наблюдать за ниадой
в любое время суток. И он приходил сюда почти каждую ночь. Перед тем, как
она отходила ко сну. Смотрел, как стягивает с себя одеяния, как моется в
ванной, слышал, как рыдает в подушку или шлет проклятия Иллину.
Смотрел и дергал себя за член, пока не кончал в потную ладонь, закусив
кулак и сотрясаясь всем жирным телом от оргазма. А потом стегал себя
кнутом по спине и истово замаливал всю ту грязь, что совершал снова и снова.
Но в эту ночь…в эту ночь астрель испытал суеверный ужас. Впервые за
всю свою жизнь он покрылся холодным потом, видя, как ниада извивается на
постели, раздвинув ноги и обнимая руками кого-то невидимого, но огромного…
кого-то, кто вдирался в ее тело и заставлял кричать от наслаждения.
Именно тогда Данат понял – она ведьма. Ниада продала свою душу
Саанану, и от нее нужно избавиться. Иначе сам Данат будет проклят Иллином
за то, что приютил в Храме саананское отродье. Вместе с приплодом. Как
только Маагар выполнит свою часть сделки, Данат сожжет ниаду на площади.
Так будет правильно. Он должен вернуть себе святость, иначе гореть ему
самому на вечном костре.
Он специально заставил убрать веревку изо рта, чтобы слышали все, как
кричит ниада, лишаясь клейма. Чтобы начала просить и молить его о пощаде.
Верховный Астрель срезал клеймо с особым садизмом, не жалея, уродуя
нежное бедро, сдирая кожу. А она… шеана не кричала. Проклятая сука кусала
губы до крови и не издала ни звука.
Толпа орала, рукоплескала, топала ногами, вопила и хохотала.
– Ну вот и все… шеана, кончилась твоя власть… моей теперь будешь.
Не шевелится, лежит с закрытыми глазами, бледная, как полотно, руки
расслаблены, ноги тоже. Кажется, не дышит. Наклонился, чтобы проверить, и от
дикой боли хотел заорать, но не смог.
Пальцы ниады впились ему в грудь. Одной рукой она держала его за затылок,
а второй прожигала ему сердце.
– Никто… слышишь, никто не может лишить меня метки… не Иллина я. Не он
мой господин. Я принадлежу Рейну Дас Даалу. И никто, кроме него, не может
лишить меня сил. А ты…ты встретил свою смерть.
С неба обрушился снегопад, а из прожжённой грудной клетки Даната хлестала
кровь, заливая алтарь. Ниада не отпускала его, держала мертвой хваткой, пока
пальцы не сдавили сердце и не сожгли и его тоже.
Астрель пылал, лежа на ней, и никто не смел подойти, чтобы спасти его.
Доносился вой ветра и смех обезумевшей ниады.
Тучи закрывали небо, лучи солнца стремительно таяли во мраке.
– Шеана… навлекла тьму. Сожгите ее. Сожгитеееее! Она…она убила
Верховного Астреля! О, Иллин, спасиии нас!
– Бежииим! Тьма идет!
Когда люди Маагара стянули полуобугленное тело Даната и сбросили его на
землю, хватая извивающуюся женщину за руки и за ноги, накрывая одеялом и
вытаскивая из толпы, которая шарахалась в разные стороны и осеняла себя
звездами, священнослужитель все еще полыхал и дымился.
Это был последний солнечный день… Больше утро не настало.
Освещая путь факелами, войско Маагара направилось на юг. Ниаду везли в
клетке, скованную по рукам и ногам. Людей в замке больше не осталось. Они
бежали с проклятого места. Только тело Даната валялось на площади возле
алтаря.
В деревне хозяйничали только мародеры. Один из них, озираясь по сторонам,
подкрался к телу Верховного Астреля, потянулся, чтобы снять с толстых пальцев
кольцо. Он не видел, как расползся по земле туман, как окутал клубами алтарь,
подбираясь к мертвецу, забираясь к нему под одежду, под тиару. Мародер сдирал
кольцо, даже пытался отрезать палец, и так увлекся своим делом, что не увидел,
как распахнулись глаза астреля с черными ямами вместо радужек, а из
посиневшего рта взвилась струйка черного дымка, и рот широко распахнулся,
открывая внутри себя темную бездну.
- Writer
