Я тебя не знаю

ГЛАВА 7

Я и в самом деле ничего не помнил. Как будто в моей памяти кто-то задернул матовую белую шторку, как в душевой кабинке. Я вижу за ней силуэты и слышу голоса, но, когда дергаю её в сторону, там еще одна такая же и еще, и еще.

И так до бесконечности. Нет, это даже не чертовая матрешка, а именно матово-туманное ничего. Я всем существом знаю, что за этой шторкой прячется мое прошлое. И чем больше я копаюсь в себе, тем больше прихожу в отчаяние из-за собственного бессилия. Первый день меня пичкали лекарствами, и я вел долгие беседы с врачами. Мне это напоминало допросы у следователя и психологические пытки. Самое интересное – я прекрасно знал, что это означает. То есть полностью осознавал себя, как личность. Например, точно понял, что курю, так как от запаха сигарет, который доносился с лестничной клетки больницы, мне захотелось курить, и я инстинктивно начал искать пачку у себя в карманах и в прикроватной тумбочке. Так же точно знал, что умею водить машину, и она у меня есть – в кармане куртки были ключи от «БМВ», если только я не один из тех лохов, которые ездят на жигули, а на ключах таскают брелок со значком мерса, чтоб другие решили, что у него крутая тачка. Я определенно люблю черный крепкий кофе, не ем рис, умею читать и писать, но, черт возьми, это мне ничем не помогало.

Я все равно не помнил ни кто я, ни как меня зовут, ни сколько мне лет. Мы с доктором скрупулезно пытались собрать мою личность из обрывков и догадок, и на третий день я имел примерное представление о себе. Мне от тридцати пяти до сорока лет, я не беден, так как одет, по мнению врача, очень прилично. Меня, скорее всего, стукнули по башке и обокрали. Я точно не местный. Городок у них маленький, и все всех знают, меня же здесь видят впервые. Следователь, который тщетно пытался меня допросить по факту ограбления и составить протокол, это подтвердил.

А еще я женат. Ну или был женат. На безымянном пальце кольцо обручальное и явно не новое. На четвертый день после того, как врач любезно мне помог обзвонить полицейские участки и больницы в ближних городах, в попытке найти заявление об исчезновении с подходящим описанием, я понял, что меня никто не ищет. Значит, либо я долго отсутствовал дома по работе, либо я та еще сволочь, которая никому не нужна.

Думать о том, что я неудачник, у которого к сорока годам ни кола, ни двора, мне не хотелось. «Сволочь» звучало определенно приятнее. Лучше быть тварью, чем неудачником – так веселее. Но весело мне не было совершенно. Я храбрился. Хотя и понимал, что если никто не объявится в ближайшее время, придется в город ехать в психиатрическую клинику и валяться там бревном бесполезным, пока мне не подлатают мозги. Пропасть у меня в голове явно огромная, с рваными краями и шторкой. Да, мне понравилось думать, что там шторка. Потому что рано или поздно за ней хоть что-то окажется.

На пятый день я умудрился найти в дырке в кармане куртки клочок бумаги с аккуратно выведенным номером телефона и припиской «дом». Судя по тому, что бумажка слегка пожелтела и помялась, она там лежит довольно долго. Я нашкрябал на обратной стороне пару цифр и понял, что почерк точно не мой. Пишу я как курица лапой. А тут каждая цифра выведена ровненько, с такой тщательностью, возникло ощущение, что писала женщина. Наверное, моя жена. Тогда почему она меня не ищет?

А еще я там нашел пуговицу. Большую темно-коричневую пуговицу. Просмотрел все свои вещи, но она явно была не моей, и на ней виднелись оборванные нитки, словно её выдрали с мясом. Справа небольшое пятнышко. Я его ногтем потер, и на пальце коричневый развод остался. На кровь засохшую похоже.

Странно все это… как и обручальное кольцо, которое не сняли при ограблении. Было ли ограбление на самом деле? Вопросов до хрена, а ответа ни одного.

Попросил Антона Валерьевича позвонить по этому номеру только ближе к ночи… Потому что вдруг стало страшно. Да, невыносимо и адски страшно, что в этом доме меня не ждут, или что я не готов вдруг увидеть совершенно незнакомых мне людей, которые назовутся моими родственниками, и ничего к ним не почувствовать. Доктор успокаивал меня, что, скорее всего, настолько негативных эмоций у меня не возникнет, но я все равно дьявольски боялся. Все чаще и чаще смотрел на обручальное кольцо, вертел его вокруг пальца, пытаясь хоть что-то вспомнить, и с ума сходил от острой головной боли. Она тисками сдавливала мне голову, и хотелось биться лбом о стены, лишь бы она прекратилась.

Посмотреть на свое отражение в зеркале решился не сразу, но молоденькая медсестра уверяла меня, что я симпатичный (так и сказала, слово дурацкое, так о котах и щенка говорят), и предлагала глянуть в её пудреницу, чтоб в этом убедиться. Ее глаза влажно поблескивали, и она смущенно опускала взгляд, когда я говорил какие у нее стройные ножки. Знал, что мог бы отыметь медсестричку где-нибудь в укромном углу, и знал, что она не откажется. Придется так и сделать, если за мной никто не приедет, жить-то где-то надо. А медсестричка не замужем и, судя по её рассказам, снимает квартиру неподалеку от больницы. Определенно, есть женщины, которым нравятся беспомощные мужики, за которыми надо ухаживать и заботиться о них. По глазам Верочки видел, как она смотрит на меня, когда швы мне на лбу протирает или градусник подает. Наверняка думает о всякой романтичной хрени, а мне банально надо найти место, где можно переночевать, поесть и… да, потрахаться. Раз меня никто до сих пор не нашел, то, судя по всему, птица я вольная и делать могу, что хочу. Верочке я продолжал говорить комплименты, но зажимать её пока где-нибудь на лестнице в курилке не собирался. Успеется еще. Пусть разогреется до нужной кондиции.

Я все больше понимал, что в психушку не поеду. Если не вспомню ничего, значит, найду. Ну или через месяц меня точно кто-то хватится. А может, от меня вообще избавились, черт его знает. Мало ли во что я мог вляпаться. А я мог? Точно не знаю, но определенно я не из тех, кто мирно-тихо сидит на месте. Я ж приехал в эту дыру за чем-то. Интересно, за чем, а может, за кем?

Когда все же решился рассмотреть свое отражение, начало потряхивать от волнения, и я долго не мог поднять голову, стоя у ржавого крана и умываясь в десятый раз ледяной водой. Вроде так просто – возьми и посмотри. А меня застопорило. Не могу. Оказывается, вспомнить тоже страшно. Примерно так же, как и не помнить. Вон он я и не я. Потому что не знаю себя. На что способен. О чем обычно думаю. Чего хочу от этой жизни, к чему стремлюсь. Каков он – смысл моего существования. Ведь он должен быть? Вот у моего соседа по палате, с вывернутой при аварии шеей, он имелся – трахнуть Верочку, да так, чтоб жена не пронюхала, а еще футбол по выходным и пара книжек из библиотеки на тумбочке. И он, между прочим, счастлив. По его физиономии видно, когда жует принесенные женой блинчики и нахваливает её кулинарные способности, а сам голодным взглядом Веркины ноги провожает. Интересно, я тоже был таким? Мне казалось, что нет. Не то что на женщин других не смотрел, я был уверен, что если хотел трахать, то взглядом не провожал, а трахал. Вопрос в другом – хотел ли?

Вид собственной физиономии не вызвал никакого щелчка, ни каких-либо ассоциаций. Обычная рожа, слегка помятая, с короткими бородой и усами, с усталыми глазами и несколькими ранами на лбу и виске. Судя по тому, что борода довольно ухоженная и аккуратно подстрижена – мне этот стиль нравился, и я его холил и лелеял.

Пригладил волосы руками и потер подбородок. Мыслей о том, знаю ли я этого мужика в зеркале, не возникло. Кажется, именно таким я и должен быть. Долго себя рассматривал, вертелся в поисках татуировок, шрамов, родинок. Татушку нашел на плече – огромный орел с расправленными крыльями. О чем я думал, когда его набивал? Что может символизировать орел? И почему именно он, а не лев, тигр или волк, например?

Парочку шрамов. Они мне ни о чем не говорили, и я не помнил – кто и где меня ими наградил.

«Наверное, ты та еще скотина, раз до сих пор тебя не начали искать. И что будешь делать, если никто так и не придет?».

Я все же отнес номер телефона врачу и согласился на убойную дозу обезболивающего и снотворного. У меня развилась бессонница. Я всю эту неделю не спал почти. По ночам не мог глаза закрыть. Мне казалось, что увижу во сне что-то из прошлой жизни, и мне это не понравится. Но когда вырубался, ни черта мне не снилось. Я проваливался в какой-то каменный мешок, в полную и глухую темень и просыпался, как от резкого толчка, едва лишь занимался рассвет. Открывал глаза, прислушивался к себе, а там опять все та же шторка.

 Верочка любезно принесла мне кофе из ординаторской, сказала, что ночью какая-то красивая женщина мужа своего искала. Не меня точно, иначе уже зашла б ко мне с пакетиком яблок и сладостей, накинув на плечи белый халат. И непременно с заплаканным лицом. Так трагичней. Но та женщина явно зашла к кому-то другому, а мне заботливо предложили рогалик с повидлом из больничной столовой и кокетливо похлопали голубыми глазками. Нет, милая, за рогалик я тебя трахать не буду, вот за хороший бифштекс еще б подумал. Все же определенно я сволочь. Верочка ушла, пообещав заглянуть ко мне после обхода. Можно подумать, я её об этом просил. Навязчивые женщины хуже надоедливых мух.

Смотрел в окно, ожидая обход, а потом заметил ЕЁ в темно-синем пальто с пакетом в руках и пластиковым стаканчиком. Засмотрелся на роскошные волосы. Очень густые, светло-пшеничные. Ветер их швырял в разные стороны, а она шла и листья носком сапога поддевала, сжимая двумя руками стаканчик. Как девчонка. И каблуки громко по асфальту стучат. У меня в голове музыка сама собой зазвучала… Странно так – она идет, а у меня музыка в ушах стоит.

Мир был в огне, 

Никто не мог спасти меня, только ты. 

Странно, что желание заставляет 

глупых людей делать, 

Я никогда не мечтал, что встречу кого-то, как ты, 

И никогда не мечтал, что потеряю кого-то, как ты 

(с) Wicked game (Chris Isaak)

– Эй, Железнодорожник?! – мой сосед по палате, с толстым поролоновым валиком на шее, только проснулся. Они меня все так называли, потому что имени я своего не помнил. – На кого засмотрелся там? Пошли завтракать.

– Не голоден, спасибо, Сев.

– Верочка притащила завтрак, да? Соблазняешь девку, кобель чертов. Загадочные мужики-психи всегда баб привлекают. В следующий раз притворюсь, что ни хрена не помню.

– Нет, Верочка просто жалостливая и хорошая девочка, а у тебя жена есть, Сева. Симпатичная, между прочим.

– Ну да, конечно. Очень хорошая, раз тебе таскает кофе и булочки из буфета на её кровные купленные. Знаешь, Железнодорожник, своя на то и своя, а хочется не свое хоть разочек… Эх, не светит мне любовница-медсестра.

– Не завидуй, Сева. Зависть – это плохо. Не помню насколько, но точно плохо. Иди поешь лучше.

– Да как не завидовать?! Месяц тут подушку давлю, а Верка меня не замечает, – он с кряхтением слез с постели и пошлепал ко мне, шаркая задниками тапок по деревянному полу, стал рядом.

– Ого. Ничего себе птичка залетела в нашу дыру. Знаешь ее?

– Ну да. Вот взял прям с утра все неожиданно вспомнил и узнал.

– Роняй слюни, а я пошел манку поем и чаю попью. Сигарет бы где раздобыть. Может, попросишь Верку купить? Я денег ей дам.

– Сам проси.

– Просил уже – послала меня.

– И правильно сделала. Ты кашляешь, как туберкулезник, спать по ночам не даешь.

– Так то от недостатка никотина. А дамочка ничего такая, ладненькая. Люблю баб при теле, не тощих. Подкати, а вдруг подфартит. Твоя благоверная явно за тобой не торопится ехать. Слушааай, блин, а вдруг это она тебя с любовником того… прикончить хотела.

Я повернулся к соседу и посмотрел в его чуть раскосые темные глаза с отекшими от лекарств веками.

– Ага, из-за наследства огромного или страховки, – я бросил взгляд на его тумбочку, где белел старый томик Чейза, – начитался, да?

– А что? В жизни все бывает. Все, я ушел.

За ним захлопнулась дверь, а я все еще смотрел на женщину во дворе. Не знаю, кем я был в прошлой жизни и насколько быстро увлекался, судя по моим мыслям о Верочке, то на крючок попадался далеко не сразу, а, скорее, сам любил ловить добычу.

Но эта женщина почему-то сразу вниманием завладела. То ли поворот головы и походка, то ли вот эти руки, сжимающие стакан, и роскошные волосы. Оказывается, мне очень нравятся длинные женские волосы. Я не видел её лица, но видел аккуратный силуэт темно-синего пальто с туго завязанным на талии поясом и стройные ноги, затянутые то ли в чулки, то ли в колготки. Женщина пошла по тропинке к скамейке, а я следил за ней взглядом, отпивая из чашки кофе и чувствуя, как сильно закурить хочется. Сам не понял, как набросил куртку и вышел во двор, щурясь от яркого осеннего солнца. Последние теплые дни. Бабье лето. О, и это я знаю. Помню, кто такой Чейз, но не помню, кто такой я сам.

Когда подошел к ней и спросил разрешение присесть рядом, женщина глаза на меня подняла медленно, и все… Понимаете, все. Это было, как удар по башке. Посильнее того самого кирпича, которым меня оглушили неделю назад и вышибли все мозги.

Я смотрел в её темно-зеленые глаза и ощущал, как пересыхает в горле, до меня доносился её запах – смесь цветочного парфюма и шампуня для волос. Я почему-то отчетливо представил, как зарываюсь в эти волосы пальцами, лицом, и она в этот момент подо мной лежит с запрокинутой головой и закатывающимися глазами. В паху прострелило возбуждением похлеще, чем от Верочкиных ног в черных колготках под коротким халатиком. Вот он – адреналин, когда в жар бросает от одного взгляда и возбуждает даже взмах ресниц. Я на её губы посмотрел, на то, как провела по ним кончиком языка.

В ней не было кокетства или жеманства, как в той же медсестре. Она была самой настоящей женщиной с мягкой аурой очарования и скрытой бешеной сексуальностью. Не знаю, откуда я все это понимаю про сексуальность, шарм, очарование, но оно заложено где-то там, в моей подкорке мозга, откуда стерлось далеко не все. Да и понятие «красивая женщина» там тоже осталось… нет, не так – шикарная. Взрослая, уверенная в себе шикарная женщина. Не помню, что я ей говорил, только взгляд мне показался странным, наверное, так не смотрят на незнакомцев. Хотя откуда я знаю, как на них смотрят. Я ей не понравился. Такое чувствуешь сразу. Неприязнь. Она тут же подальше отодвинулась, когда я сел рядом. Говорил ей какую-то чушь, а сам смотрел и думал о том, что вот её б затащил и на лестницу и прям тут на лавке разложил. Кажется, в прошлой жизни у меня долго не было женщины. Я теперь так называл это – прошлая жизнь. А самого себя Железнодорожником или сволочью, который не оставил мне ни намека на то, кем я был.

Потом кольцо на пальце у нее заметил и такое разочарование почувствовал, аж скулы свело. Везет же некоторым…

Оказалось, что везет именно мне. Сомнительное везение, конечно, но я даже почти не удивился, когда незнакомка сказала, что она моя жена. Я ощутил какую-то волну бешеного триумфа. Значит, просто почувствовал. Издалека ее узнал. Как говорят, сердцем? Романтик из меня хреновый, но к ней потянуло мгновенно. Может, это и звучит сопливо, но черт его знает, что было бы не сопливо в этой ситуации, когда ты ни черта не помнишь и тебя тянет к незнакомке на улице, а потом оказывается, что она твоя жена. В этом есть идиотская мистика, верно?

Только она мне не рада. Да и не просто не рада, она явно меня ненавидит так люто, что я эту ненависть физически ощутил, кожей. Голова опять разболелась от желания что-то вспомнить, но проклятая шторка была сорвана и под ней опять белела еще одна теперь уже с женским силуэтом за ней.

Я смотрел Жене вслед, когда шла по тропинке в сторону больницы, и думал о том, каким кретином нужно было быть, чтоб с ней развестись. Но вполне возможно, это было её решение, и я все же не сволочь, а обычный неудачник, которого бросила жена. «Женя… Евгения… Не знаю, нравится мне её имя или нет. А вот Снежинка ей бы подошло. Интересно, это я её так называл? Подарок от меня или от хахаля какого-то?». Я был ревнивым мужем? Вообще, это поразительно, как только человек начинает что-то или кого-то считать своим, то он уже не готов этим ни с кем делиться. Я так точно. Жена – это определенно синоним слова «МОЯ». О каком разводе она там говорила? Чушь собачья. Мы еще этот момент обсудим.

Через пару часов, после того как я подписал у врача кучу всяких бумаг, Верочка с грустью смотрела, как мы с Женей уходим из больницы, как идем к воротам. На крыльце Сева попыхивал сигаретой, таки достал где-то курево хитрец – он подмигнул мне и махнул мне рукой. Я ему номер телефона оставил на всякий. Мало ли, вдруг захочет пообщаться, в столице проездом будет. Мне теперь надо беречь своих знакомых, собирать заново. В прошлом у меня с ними дефицит образовался однозначно.

***

Я чувствовал себя как больной пес, которого забрали из приюта на передержку. Смотрел, как она голову от меня отворачивает и старается сделать вид, что я пустое место, и злиться начинал. И нервничал. Ужасно нервничал, потому что узнал о дочерях, о маме. Я же не знаю их совсем. Но врач оказался прав, глубокого негатива я не испытал. Наоборот, когда лицо дочки на дисплее увидел, сердце как-то болезненно защемило и радость внутри появилась непередаваемая. Башка-то конечно не помнит, но, оказывается, ощущения все равно где-то в глубине сердца остаются, и сейчас оно дергалось от одной мысли, что увижу их. Трое! Охренеть! Я вообще умею обращаться с детьми? Притом со своими. Ладно старшие, а той, что пять? И мама. Моя мама, которую я не помню. Появилось трусливое желание спрыгнуть на ближайшей станции и бежать куда глаза глядят. К чертям подальше отсюда, пока мысли в кучу не соберутся и за шторкой хотя бы лица появятся, а не туман проклятый и одни тени.

 Черт его знает, каким я отцом был, пусть Женя и говорила, что дети меня любят…

Я снова нащупал в кармане пуговицу и повертел её в пальцах. Хотел у жены спросить, помнит ли она у меня такую, но в этот момент ей позвонили. Она почему-то разнервничалась, трубку рукой прикрыла, чтоб я не слышал, кто на том конце провода.

– Да, все в порядке. Мы домой едем. Нет, я не злюсь. Послушай, давай поговорим об этом позже, хорошо? Да. Рядом. Черт, ну почему ты сейчас все передергиваешь? Нет, не поэтому, а потому что мне неудобно говорить об этом здесь. Я позвоню тебе вечером. Точно позвоню. Обещаю, – бросила на меня взволнованный взгляд и сунула сотовый в карман.

– Я вижу, за год многое изменилось, да?

– Очень многое.

Она чуть прищурила свои великолепные зеленые глаза, а мне захотелось забрать у нее телефон и позвонить тому типу, с которым она говорила, чтобы сказать, что вечером она ему не позвонит, и чтоб вообще забыл её номер, она замужем.

– Кстати, тебя это не беспокоило, – подчеркнула она, – так как у тебя тоже многое изменилось.

– Что значит, у меня многое изменилось? Что именно?

– Ну, ты жил своей личной жизнью. Женщины, друзья. Думаю, тебе расскажет твой друг Олег. Можешь позвонить ему, я дам номер.

Теперь я отвел глаза сам. Значит, сволочью все же был, потому что в её словах мелькала скрытая горечь и взгляд такой… я там боль увидел. Тщательно спрятанную, зарытую так глубоко, что она сама почти её не чувствует или чувствует? Ведь приехала ко мне именно она….

– Слишком много информации для меня. Потом позвоню, – резко заболело в висках, и я поморщился.

– Анальгин могу дать, если сильно болит.

– К черту! Я и так пропитался лекарствами, как наркоман или старик, мне уже кладбищем от них воняет, – а потом повернулся к ней, схватил за руку и тихо сказал, – ты знаешь, я понимаю, что мы не жили вместе год и что ты считаешь меня козлом, что, возможно, так считают и мои дети. Может, я и правда козел, но я, мать твою, ни хрена не помню. Не обязательно быть стервой и тыкать меня в это дерьмо. Дай мне со всем разобраться. Я, блядь, как новорождённый, и хочу понимать, что здесь происходит. Кто я такой вообще! Давай ты поненавидишь меня позже, когда я хотя бы что-то вспомню, договорились? Белый флаг.

Ее глаза округлились, и она резко выдохнула, а я сильнее сжал её руку, осознавая, что меня взбесил этот телефонный звонок, осознавая, что способен на такую ярость, а еще почему-то ощущая, что не имею на нее никакого права.

– Ты делаешь мне больно, Кирилл, отпусти.

Разжал пальцы и откинулся на спинку сидения.

– Надо восстановить мой номер телефона. Это возможно?

– Да, если доказать оператору, что ты владелец номера, – ответила она, растирая запястье.

– Сколько стоит доказать что-то оператору? – спросил я и сам не понял, как это вырвалось, словно, всю жизнь только и делал, что давал взятки.

– Не знаю. Для тебя обычно Олег узнавал такие вещи.

– Кто такой этот Олег?

– Твой помощник. Мальчик на побегушках.

Я вытащил проклятую пуговицу и положил ей на ладонь.

– Ты её когда-нибудь видела на мне?

Женя долго рассматривала пуговицу, вертела в пальцах, а я опять как идиот на ее ресницы смотрел и на губу верхнюю, чуть изогнутую и капризную. Перед глазами картинки, как провожу по ней большим пальцем, а потом погружаю его в ее рот. В горле мгновенно пересохло.

– Нет. Не видела. Похоже, с куртки чьей-то, но у тебя такой не было. Хотя… не знаю, Кир, ты мог купить себе тысячу новых курток за этот год.

– А моя машина «БМВ»?

– Да, – она снова смотрела в окно, продолжая растирать запястье, и я опять почувствовал себя уродом.

– Где я жил все это время?

– Квартиру купил в центре города.

– Ясно, – взял ее за запястье, но она выдернула ладонь и спрятала обе руки в карманы, – прости, я вспылил.

– Это ты прости, – неожиданно сказала Женя и сама посмотрела мне в глаза, на этот раз мне опять скулы свело от желания в волосы её зарыться и к себе привлечь.  Рассматривать, что там на дне её заводи происходит, –  забываю, что не помнишь ничего… Я-то все помню, понимаешь?