Следы на снегу

Глава 9

Якоб Вакелли

Странное состояние, словно отоспался на всю оставшуюся жизнь за эти двое суток, что энергия перла через край. Хотелось столько сделать. Собственно, ночью я для этого разбудил Марко. Он даже не протестовал, а наоборот вцепился в меня со всей дури, как в последний раз. Хорошо, что мы ушли в наш дом, иначе все становище слышало бы наши вопли. Потом мы валялись на кровати, глядя в потолок, без единой мысли в голове.

До сих пор не верилось, что я вернулся из темноты. Лицо у Марко уже немного отдохнувшее, не такое страшное, как то, что я увидел, выходя из пещеры. Вот вспомнил и передернуло. Себя даже вспоминать не хочу, – ребра до сих пор торчат. Представляю, как меня начнет откармливать Роззи. Ее вкусная стряпня наполнила слюной рот. Желудок выдал трель. Хотелось жрать. Марко подскочил, как в задницу ужаленный, на голое тело надел передник, принялся разбирать корзину со вчерашними остатками еды, что нам подкинул Тито. В холодильнике вся снедь отлично сохранилась.

 Зашел в кухню и обомлел: вот разве можно так шокировать такого слабого меня подобными видами? Голый Марко стоял в одном переднике ко мне спиной. Прям, немецкие фильмы для взрослых в реале! Тело пришло в движение от одного вида супруга. Провел открытой ладонью по спине, Марко замер на мгновенье, спина напряглась.

- Мы можем не дойти до еды, а ты голоден, - сдавленно произнес он, не поворачиваясь ко мне.

- Еда никуда не денется, - а голос-то как томно захрипел, прижимаясь к нему сзади уже всем телом, поглаживая его живот.

В ближайшие полчаса нам было не до еды, и не до разговоров. Не позволив ему развернуться, любил его прямо у стола в кухне. А нечего надевать такие развратные переднички с оборками… Кто бы удержался на моем месте? Я совсем не против разврата с ним.

Так, сейчас довспоминаюсь и начну снова доказывать свою состоятельность, живость не только мыслей, и так далее по списку. Марко, все-таки, разобрал чертовы корзины, выставив на стол все съестное, что там было, кроме бутылок с вином.

Завтрак, если так можно назвать трапезу в середине дня, обычно сопровождался крепким кофе. Так и прощеголяв голяком по дому половину дня, решили, что одеться не помешает, вдруг заявится Тито, а мы тут в таком шикарном виде! Впрочем, он не оценит. Если б я был бабой, то да. А мне он ни в каком виде не надобен.

Когда вышли на свет божий, удивился еще больше. Вчера-то не заметил, здесь, оказывается, всегда лето. Никакой зимы, снега или слякоти. Никаких перемен погоды. Тепло, птички, солнышко светит на радость нам, травка зелененькая. Травка… снова тянет на разврат. Какой-то я сегодня неугомонный. Сам себе удивляюсь! Хорошо, что Марко еще в доме, а то пощекотала бы ему эта самая травка тело. Так все. Надо приниматься за… здесь, кроме мужа приниматься не за что, вернее, не за кого.

Вспомнились чаны с сыром, горы, поросшие густым лесом с милыми полянками, Роззи… Хочу домой. На ферму, в наш маленький мирок. Здесь тоже можно приятно уединиться, как в загородном доме, но там… там жизнь. И так защипало сердце. Повернулся, сзади стоял Марко, внимательно смотрел на меня. Видимо мы и вправду крепко связаны, раз уж он понимает меня даже на расстоянии. Некоторое время назад, не заметив, как и когда это произошло, но начали понимать друг друга с полуслова, полувзгляда. И сейчас он все понял, внимательно глядя мне в глаза.

- Скоро, подожди пару дней, - тихо произнес. – Я тоже соскучился по горам.

Я, молча подошел к нему, крепко обнял, прижав к себе. Он,  – моя семья. Единственное существо, не просто родное, а сросшееся со мной кожей, нервами, кровью. Мы молчим. Нам не нужно тратить кучу слов, чтобы знать, кто чего желает.

Вечером мы отправляемся к Тито. Он в доме один, ждет нас, приготовив вкусный ужин. Мы наедаемся до отвала, потом он пытается начать разговор о моем здоровье, его резко перебивает Марко, но сразу тушуется из-за резкости. После чего старается более спокойно объяснить, что со мной уже все хорошо, благодаря Матери Пантере, которая наполнила нас своей божественной милостью.

Тито делает вид полностью успокоенного кота, только что не мурлычет, мы еще почти час разговариваем ни о чем, и прощаемся, объявляя о завтрашнем отбытии на ферму. Тито нас не останавливает. Ему кто-то звонит, он мурлычет в трубку, сразу все понятно, мы с Марко, ухмыляясь, переглядываемся и уходим к себе. Едва доползая до кровати, он засыпает, как убитый. Я с нежностью смотрю на него, накрываю одеялом, и выхожу в прохладу сумерек.

Случайно замечаю различие звездных карт с земными, значит, мы на самом деле непонятно где в параллели. Впрочем, мне это не важно. Ветерок обдувает обнаженную кожу, вызывая нашествие мурашек, я ежусь, растирая тело ладонями, – не помогает, ухожу в дом, укладываясь рядом с Марко. Под одеялом уже изрядно нагретым телом оборотня, он неосознанно подминает меня к себе под бок, и я отрубаюсь совершенно счастливый.

Как бы там ни было,  и как бы мы не решали побыстрее свалить в горы, отправляемся все равно через неделю. Тито мы больше не видели. Наверное, ему хватило пообщаться с нами полтора часа. Нам тоже этого времени достаточно. Позже мы узнали, что на следующее утро он укатил с очередной подружкой на теплое море. Собрав монатки, прибрав дом, чтобы потом не было мучительно стыдно возвращаться в устроенный нами же бардак, тоже укатываем с нашей любимой полянки.

Когда к коттеджу подъехал наш «Вранглер», из столовой тяжело выплывает Роззи. Причитая и охая, обнимает нас, расцеловывает в щеки, смахивает слезинки радости с ресниц. Мы радуемся вместе с ней, как идиоты – мы дома. Больше нам никого не надо, кроме наших друзей. Роззи заменяет нам всех родителей, которым мы на фиг не сдались. У нее хватает любви на всю нашу огромную компанию.

Миккеле

Прошла неделя, как я ожидаю от четы Вакелли хоть чего-нибудь. Состояние перманентного ожидания нервирует, но даже если я переколочу всю посуду у себя в доме, вобщем-то, это женская привилегия, они не приедут и не смогут мне сообщить о своем появлении в этом лучшем из миров. Надеюсь, что Роззи расскажет им, как я их жду.

Марко

Как только мы уселись за стол, к нам подбежал маленький Джакомо, сынишка управляющего. Широкая детская улыбка – нет ничего дороже. В какой-то мере мне жаль, что я никогда не смогу увидеть свое продолжение, а пользоваться услугами суррогатной матери не стану. Все должно быть натурально. Рожать должны женщины. Якоб в нирване, он поглощает круассаны, оставленные Микки. Я бросил вопросительный взгляд, пока муж отвлекся и не замечает ничего вокруг, подал еле видным кивком головы, чтобы она вышла. Роззи вышла вслед за мной, став мгновенно обеспокоенной.

- Приезжал Микки, он сказал, что Нат лежит в больнице в лечебном сне. Что-то там ужасное случилось, а со своим мишкой они разбежались. Больше он ничего не говорил, - она нашла мои глаза своим взглядом. – Вам надо съездить к Микки, он знает лучше. Правда он волновался, как воспримет такую новость Якоб, - она прикрыла рот ладонью, готовая расплакаться.

Одной рукой прижал ее  к своему плечу. Внутри все дрожало от волнения. Почему, когда уходит, - а уходит ли? – одна проблема ее место занимает другая? В голове прояснилось, то есть стало пусто. Пытался уловить хоть одну дельную мысль, но она ускользала. Как сказать Якобу про парней? Ответа не находилось. Демоны! Представил, как появлюсь с обеспокоенной физиономией перед мужем, он тут же догадается, что пока нас не было на ферме, и вообще в этом мире, произошло экстраординарное, и нам срочно надо туда бежать. И будет прав.

- Роззи, ты ничего не говори ему, пожалуйста, - слова давались с трудом, а она кивала им в такт. – Я сам ему …

- Я и не собиралась, - Роззи утерла слезы передником, подставила лицо ветру, охладить покрасневшие веки.

Якоб на пару с Джакомо уничтожали десерт, не дожидаясь основного блюда. Меня всегда удивляло то, сколько он может уничтожить сладкого, имея при том здоровые зубы. Увидев меня, его взгляд поменялся на настороженно-выжидательный. Он почувствовал мое настроение, не смотря на широкую улыбку. Радость прибытия в любимое место исчезла, растворилась. В серых глазах немой вопрос. Мне стоило помнить о его странностях и возможностях наших флюидов. Они разговорчивы.

- Что? – я услышал, как часто застучало его сердце, разволновалось.

- Нат, - только и смог произнести.

Якоб побледнел, в его пальцах мелко загулял остаток круассана. Я кинулся к нему, ожидая приступа. Если он его не переживет, то… можно прощаться со своим существованием. Я дорожил своей жизнью, пока он был ее частью. Но приступ медлил, видимо, Мать постаралась на совесть.

- Что с ним?

Бледность усилилась. Куда ж еще-то? Уже больно на него смотреть. Только бы не грохнулся в обморок.

- Без нас приезжал Микки, сказал, что он в лечебной коме.

Я ждал реакции с ужасом, холодея от каждого мгновения его молчания. Болезненный взгляд на меня.

- Сегодня едем?

- Лучше завтра. Надо выспаться после дороги, завтра с утра поедем к Миккеле, он, скорее всего, у себя дома в Аосте ждет нас. Там все узнаем.

Он покладисто кивнул головой. Не смотря на ранний вечер, мы завалились спать. Ночью снилась какая-то дребедень, даже не запомнил, зато утром проснулся раньше Якоба. Сбегал в столовую, Роззи тоже еще не поднялась. Это ж во сколько я подскочил? Включил газовую плиту, поставил готовиться кофе в турке и яичницу в сковороде. Старался сильно не хозяйничать на чужой кухне, потому что Роззи эту часть нашей фермы считала своей собственностью, а я не против. Пусть ей будет приятно. Едва не упустив кофе, занимаясь яичницей, выставил все на стол – кофе в чашке, яичница в тарелке, сел завтракать. 

В окно видно, как над горами поднимается дымка от снега. Что бы это значило? Никогда такого не замечал раньше. Или я не поднимался так рано? Как завороженный смотрел на залипательное зрелище, пока не услышал от дверей недовольное:

- Чего сбежал и меня не разбудил?

На пороге стоял Якоб в одних тонких трениках, кроссовках и куртке на голое тело, тер глаза.

- Умылся? – кивок. – Тогда садись, приготовлю завтрак.

- А потом станешь доедать свое холодным? Сиди уж, я сам себе приготовлю.

Легко и привычно справившись с приготовлением кофе и яичницы, уселся напротив, подмигнул, закинув в рот приличный шмат жареных яиц, заел куском хлеба, запил кофе, и все это с такой нежно-загадочной улыбкой, какую я давно не видел. Как бы он не был доволен жизнью на данный момент, вряд ли забыл о своем друге. Я же замечаю притаившуюся грустинку в глубине его глаз.

- Вылетаем сегодня или завтра?

Как он привык, что у нас все всегда схвачено на любой экстренный случай.

- Думаю, сегодня. Надо одеться потеплее. Север, все-таки. Это у нас тут мягкая зима.

- Это не зима, - улыбка до ушей. – Вы еще в России зим не видели! Особенно у нас в Сибири! Так что одеваемся не только тепло, но и удобно.

Мне нравится его настрой. Словно не он умирал у меня на руках несколько дней назад, не он лежал на холодных камнях в пещере, не за него я на коленях просил Мать. Одна незабываемая ночь и мы забыли обо всем.  Дверь отворилась, на пороге мы увидели удивленно-обиженную Роззи. Как же, справились без нее. Но Якоб улыбался во все зубы, а я знал, она сейчас отойдет от обиды, только рассмотрит его улыбку. У нее вообще странное отношение к моему супругу. Она его выделяет из всех. И это не его болезнь, просто он ей так нравится, что она готова плавиться от намека на благодушие парня. На меня так смотрит Якоб под каким бы ракурсом я не оказался, мне этого достаточно. Все эти люди уйдут в свое время, мы же так и останемся на многие годы молодыми и беспечными  в меру желаний.

- Мы уезжаем, Роззи. Присмотришь за хозяйством? Ладно? – попросил я между глотками кофе.

Напиток почти остыл. Это для Якоба радость, – он не любит пить или есть горячее. Чем горячее, лучше со льдом.  Оставив грязную посуду на кухарку, отправляемся собирать сумки, предварительно вытряхнув из них все с прошлой поездки возле стиральной машины, пообещав самим себе, постирать все по приезде сюда из Швеции. Тепло распрощавшись с Роззи, укатили к Миккеле.

Якоб

Квартира друга встретила их гробовым молчанием. Мы прошли вглубь. Я здесь в первый раз. Площадь огромная, не разделенная стенами на множество комнат, только зонально. Кровать обширных размеров стояла возле окна, скрытая тяжелыми светлыми шторами на привинченных к потолку кронштейнах, кухня разделялась длинной барной стойкой из светлого дерева с высокими стульями. Вообще у Микки очень светлая квартира. Окна вместо наружной стены во всю ширь. Сказка! Мдя, а где же хозяин всего этого богатства? Молчание взорвал хрюкающий храп откуда-то из-за одного из двух диванов, стоящих посреди квартиры. Мы осторожно обошли предмет мебели с разных сторон.

На теплом полу, в смысле, с подогревом, растянувшись во весь свой немалый рост, на животе лежал Миккеле и крепко спал. Вокруг него лежали и стояли в разных позах пять бутылок из-под виски. Ничего не скажешь, повеселился мальчик. Мы обошли его, встав я у головы, Марко у ног. Спонтанный алкоголик, по другому назвать его нельзя, так как он, аристократ в энном поколении, не пил, а смаковал половину бокала вина пару раз в неделю, а тут явно перебор.

Марко несильно попинал носком туфли по его ступням в одних носках. Послышалось нечто совсем невообразимое и непотребное, чего от него точно никто слышать не ожидал – нас облили невнятным матом на трех языках. Мы синхронно фыркнули на его возмущение. Я присел на корточки, погладил его по растрепанным черным волосам, от меня попытались отмахнуться, как от мухи, раздавая эпитеты. Беспомощно глянул на Марко.

- После такого буха, - обвел взглядом пиршество, - не проснется.

- И завтра ему будет не поездки, - подытожил супруг.

Схватившись за ноги, за руки, кое-как перекинули через спинку дивана бесчувственное тело на сам диван.

- Тяжелый, зараза, - проворчал, отдышавшись.

Настороженный взгляд Марко в мою сторону, он всегда ждет от меня неприятностей, но надеюсь, их больше не будет. Показал ему большой палец, мол, все в порядке. Он успокоился, снова принялся разглядывать сладко спящего друга.

- Пойдем в гостевую, сегодня он потерян для планеты.

Я подхватил наши сумки и понес в комнату, которую мы всегда занимали, когда ночевали в Аосте. После инспекции холодильника, оказалось, что там даже нет мыши, которая точно обязана повеситься на собственном хвосте от голода.

- Пошли в кафе за углом, - предложил я. – Там можно перекусить.

Марко кивнул. Выйдя из подъезда, я словно попал в сказку, - с неба сыпал огромными хлопьями снег, искрясь в свете фонарей. В Италии подобное чудо редкость. Я стоял, задрав лицо к сумеречному небу, ловя в ладони снежинки.

Марко

Я уже и не припомню такого снегопада в этом году. Нет, снег, конечно, был, но мелкий, колючий, а тут… Он залеплял веки, не позволяя поднять лицо, чтобы полюбоваться прекрасным настроением природы. А снег падал, танцуя на легком ветру… падал… растаивал на наших ладонях, образуя маленькие лужицы. Якоб стряхивал влагу с ладоней, подставляя снова, глядя на меня счастливыми глазами, а я готов положить все к его ногам, лишь бы он улыбался.

- За всю зиму не было такого! - восторгался Якоб.

Мы еще постояли с четверть часа, любуясь снегопадом. Хоть и было-то всего едва ли десять градусов холода, но долго стоять на усиливающемся ветру все равно зябко. Якоб, видимо, тоже подмерз, поежился, мокрые голые пальцы покраснели.

- Ужинать идем?

- Ага, - снова поежился он, - чёт я задубел!

Кафе встретило нас легкой музыкой и приятным приглушенным светом. Мы выбрали столик у окна, под снежинки приятно медитировать. Заказали легкий ужин, но голод решил за нас и мы удвоили порции. Сидя в расслабленной сытости, отхлебывая из чашек кофе, смотрели на танцующие снежинки, не видя их, думая о своем.

Хьюго Линд

Долго сидел на завалинке дома, не решаясь войти. Понятия не имел с чего начать разговор с Кирстен. Дети разъехались по своим домам, у каждого свои семьи, - дети, внуки, а она уже не так молода, чтобы доживать век в одиночестве. Пять сотен, недетский возраст. Удрученно вздохнул.

Я видел, как в людских поселениях мужики покурят, сразу мозги на место встают. Эх, сейчас бы тоже затянуться, да табачного дыма оборотни не переносят. Вот и приходится сидеть самому разбираться со своим отупением и опустошением. Да и опустошение довольно забавное. Раньше-то подобное состояние вызывало усталость, только не сегодня, - сердце снова выдавало веселые рулады, а вот они как раз не к месту. Полагалось состряпать скорбную мину, но вспоминались рябые крылья сокола, тающего в дали, как губы вновь расплывались на все лицо.

Просидев почти час и ничегошеньки не придумав, как все рассказать жене, уже, было, поднялся идти каяться, как она сама выходит с грустной решимостью на лице, села рядом, не глядя на меня, теребит выцветший чистый передник, разговор не начинает. Так сидим и молчим каждый свое. Видимо, пауза уж слишком затягивается и Кирстен, вздохнув, начала разговор первой:

- Строй себе новый дом, Хью.

Вот так без лишних разговоров, сразу в лоб выдает перлы. Я на нее смотрю, не перегрелась ли она у плиты, готовя ужин? Не похоже. Неужели почуяла старая медведица мою измену? Сразу стал себя уговаривать, мол, никакой явной измены-то не было, но изменить можно не только физически, а вот когда душа уже не принадлежит тому, с кем прожил не одну сотню лет с самой юности, - другое дело. Стыдно разрубать настолько крепкий узел.

- Вижу, что не мной ты больше, - продолжала она, хотя слова давались ей с трудом. Руки напряглись, пальцы переплела до белизны костяшек, но держится. – Видела я твоего сокола, - она подняла лицо, вглядываясь вдаль, не видя препятствий. – Ведь это он едва не убил Ната.

- Откуда?.. – и слов-то не нашлось.

Опешил, глянул на жену ошалелыми глазами, но она даже не одарила взглядом, сидела, как каменная, продолжая:

- Знала я тогда, что Пирс тебе пара, но слишком уж не хотелось мне идти за старика замуж, а ты такой красивый был – первый парень, - она горько усмехнулась. – Тогда и решила, что мой ты будешь, - ее голова упала на грудь, как подкошенная. – Не угадала. Хоть ты всегда был ко мне добр, но не любил.  Детей – да, не меня, - снова выдохнула, видимо, все сказала, и теперь ее душе стало легче. – Строй новый дом со своей парой. Станешь опять молодым и красивым, ведь пары живут почти вечность по сравнению с нашими пятью-шестью сотнями, а обо мне не кручинься, я не пропаду. Мест много на планете и у соседей, - это она имеет в виду выходы через порталы в соседние параллели. – Не пропаду. А тебе я желаю счастья со своим соколом. Ты добрый медведь, - ласково похлопала по моим, лежащим на коленях, ладоням. – Не поминай меня лихом за прошедшие годы, - поднялась и ушла в дом.

Сижу на завалинке, как громом пораженный. Это ж надо так чувствовать меня и наши отношения! Звериное жены чутье на происходящее на некоторое время ввело в полный ступор, что я не сообразил, как ей ответить. Собственно, Кирстен и не ждала моего ответа. Просто сказала, что чувствовала, поставив в известность. Она права, я не любил ее никогда, но уважал за многие качества, если хотя бы некоторые отозвались в наших детях, значит, жизнь наша прошла не зря.

Дочь с мужем ладно живут. Они пара, потому не стареют, вырастив своих троих детей, занимаются хозяйством лишь ля собственной радости. У сына так же с женой, лад и порядок, да двое сыновей.

Вера в собственное счастье, как пробившийся весенний росток, робко поднимала голову. В груди раскручивался ураган, разгоняя адреналин по венам, преисполненный великой благодарности к единственной женщине в моей жизни. Безудержное желание разогнаться в беге, бросившись всеми четырьмя лапами в глубокий рыхлый снег, по самую морду, потом отфыркаться от попавшего в нос снега, разнежиться… и ощутить сильные пальцы, зарывающиеся в густую шерсть.

И вот я уже бегу по рыхлой белой равнине, претворяя в реал свои мечты, ментально зову во все горло своего сокола. Точка на горизонте превращается в огромную пятнистую птицу, летящую на мой отчаянный клич. Недолетая до земли, обращается в человека, бежит ко мне со всех ног, утопая в снегу по колено, падает на мою тушу поперек, переворачивается на спину, я у него вместо подушки. Ему не холодно в меховом жилете, накинутом на серый вязаный свитер, шерстяных простых штанах да низких сапогах.

Ветер треплет его длинные волосы по снегу, а я закрываю от счастья глаза, позволяя ему делать со мной все, что угодно. Его пальцы ласково теребят белую шкуру. Вечер в разгаре, звезды, подмигивая, глядят на нас, венчая.