Водоворот

Сцена тринадцатая

 В театре еще никого не было, если не считать полусонного вахтера, который отворил ему дверь и зло посмотрел на него. Он был явно раздосадован тем, то прервали его безмятежный отдых.

Но Юхнову было не до него. Он прошел внутрь театра, прогулялся по небольшому фойе.   Долго разглядывал галерею фотопортретов актеров, затем направился  в зрительный зал, сел на первое попавшееся кресло и стал смотреть на сцену. Сейчас она была абсолютно пуста, но его воображение заполнило ее актерами. Он представлял, как они играют поставленные им пьесы.

С детства у Юхнова обнаружилось одно свойство его  натуры – очень живое воображение. Он не просто что-то представлял, а почти зримо это видел. И когда стал режиссером, это качество сильно помогало ему в работе. Вот и сейчас он так глубоко погрузился в возникшие в сознание картины, что не сразу услышал, как кто-то называет его имя.

Он обернулся на голос и увидел директора театра. Любашин стоял всего в нескольких шагах от него.

- Валерий Станиславович, вы что-то рановато, - улыбаясь, проговорил Любашин.

- Я смотрю, вы тоже, Николай Ильич, - ответил Юхнов.

- Не спится, - вздохнул директор театра.

- Почему?

- Как-то на душе не спокойно. - Любашин сел в соседнее с Юхновым кресло.  – Как думаете, получится спасти театр? Только честно.

- Честно? Если честно, то не знаю. Вот чем не обладаю, так даром предвидения.

- Вот и я тоже. Хотя жалко, очень бы пригодился. – Любашин сделал паузу.  - Валерий Станиславович, мы с вами по-настоящему так и не побеседовали о вашей концепции театра.

Юхнов удивленно посмотрел на Любашина.

- Полагал, что вы ее представляете, потому и пригласили меня.

- Разумеется, представляю в общих чертах, - не очень уверенно ответил Любашин. - Но хотелось бы поподробней.

- Да, концепция, собственно, простая, - пожал плечами Юхнов, - зритель должен выходить из театра потрясенным.

- Так уж и потрясенным. Реально ли это? – усомнился Любашин.

- Очень реально, - уверенно проговорил главный режиссер. – Я неоднократно этого добивался.

- Да, да, я знаю. И все-таки, как вы намерены этого добиваться именно в нашем театре?

- Понятие не имею.

- Что?!

Юхнов усмехнулся.

- Это целиком зависит от материала. Каждый раз происходит по- разному. Пока не увижу пьесу, не могу это сформулировать.  Да и когда ее прочтешь, бывает, что тоже как это сделать сразу не очень понятно.

- И как  же вы выходите из ситуации?

-  В процессе работы. Когда погружаешься в материал, возникают тучи мыслей, образов, сценических решений. Но главное даже не это. – Юхнов замолчал.

- Что же главное,  Валерий  Станиславович?

- Чтобы было бы во что погружаться. Если это есть, считайте спектакль готов. Остается только его сотворить. Но это самое легкое, что может быть.

- Вы в этом уверенны? – недоверчиво покосился на Юхнова Любашин.

- Как и в то, что мы сидим сейчас с вами в зрительном зале, Николай Ильич.

- Вот в этом сомнений у меня нет, - пробормотал Любашин.

- Есть сомнения во мне?

- Скрывать не стану, есть.

- Ценю вашу искренность. Через некоторое время ваши сомнения рассеются.

- Хотелось бы очень верить.

- Зачем же верить, сами все будете наблюдать, что называется воочию.

Любашин не очень уверенно кивнул головой.

- Я бы хотел попросить вас об одном важном для меня одолжении. – Директор театра выжидающе посмотрел на своего собеседника.

- Я вас слушаю.

- Не буду скрывать, мне известен ваш характер. Умоляю, постарайтесь, голубчик, как можно меньше вступать в конфликты. Особенно с Валерией Станиславовной. Скажу прямо, это не просто, у нее очень склочный характер.

- Вот это обещать не могу. Если избегать конфликтов, ничего путного не получится. Искусство – самый конфликтный вид деятельности человечества. Даже политика менее.   

В фойе послушались чьи-то шаги.

- Кто-то пришел, - встал с кресла Любашин. – Пойду, посмотрю. Сегодня в час дня я представлю вас труппе. Ну а дальше вы уж сами.

- Не беспокойтесь, я справлюсь.

- Очень на это надеюсь, - сказал Любашин и вышел из зрительного зала.