Я видел Фамке. Она смеялась, как актриса в театре на Бродвее, и манила меня пальцем. Мы снимались в фильме для взрослых, декорации были убогими, но моя женщина была настоящей. Вот только, когда мы добрались до ожидаемого финала, я ощутил такую боль, что закричал. Будто мне в крайнюю плоть вонзилась бритва. И от крика проснулся.
Лежал на кровати, но одеяло было скомкано и сброшено. В комнату уже врывался Бальтазар. Спросил, что приснилось, и видел ли я такое раньше. Пожелал спокойной ночи и ушёл.
На следующую ночь всё повторилось. И на третью тоже.
А на четвертую Бэл, пока я спал тревожным сном, перенёс меня в свою спальню. Характер снов чуть-чуть поменялся, кроме Фамке появился Алехандро. Увлекательные сюжеты заставляли меня просыпаться мокрым, с глубокими следами от ногтей в ладонях.
Через неделю Бальтазар прикрепил к потолку видеокамеру, проследить, не буду ли я, как лунатик, вставать и ходить по дому. Но я только дёргал конечностями, отбиваясь от воображаемой опасности, царапал себя и кричал. Камеру убрали, в наш дом приехали успокоительные настойки и записки кудрявым почерком от самого Мастера Метаморфоз. Сны стали спокойнее, доминировал среди них последний – с авиарейсом, больницей и моей сладкой смертью.
Бальтазар ходил угрюмый, мы почти не разговаривали. Например, вопросом о рапорте я нарушил своё почти суточное молчание. И у меня всё-таки есть ещё вопросы.
- Бэл, - я поднял голову, опёршись подбородком на его грудь. - Почему я здесь?
- Стю, ты же сам принимал решение о зачислении после одобрения врачей...
- Нет-нет, я не о медкомиссии и ELSSAD. Я спросил, почему я лежу на тебе?
- Мне девятнадцать. А когда я пришёл, мне было тринадцать, как и тебе. Отряд только формировался, наставников, как класса, не существовало. Мы были предоставлены сами себе и командиру. Гармония в самоуправлении была достигнута, когда мы правильно разбились попарно.
- Правильно? - я закусил предательски задрожавшую губу.
- Нельзя выбирать в напарники кого попало. Нельзя защищать на задании того, кто тебе безразличен. Нельзя стать другом за один день и на всю жизнь. Но можно стать кем-то другим. За одну ночь. Мы перепробовали всё, пока не нашли. Вкус. Мы искали друг друга по вкусу, в прямом смысле. Тебе дали месяц, чтобы распробовать меня. Но ты даже сбоку не надкусил, побоялся или не знаю почему. Завтра – твой последний день здесь. Что ты напишешь в рапорте, Стю?
Я зажал уши руками, чтобы не слышать, что он скажет ещё, но боялся напрасно: Бальтазар не прибавил ни слова. И думать не мешал. Я трус... и у меня залитые ярко-красным жаром щёки. Хорошо, что в темноте не видно. Когда я прохрипел ответ, мне захотелось задушить себя.
- Я хочу обратно на цокольный этаж.
Ночь мы доспали раздельно.
Но глупая надежда на возвращение в норму не оправдалась. Это был мой самый идиотский поступок. Я сдал рапорт и, окружённый молчаливыми стенами позора, занял старое место в комнате новичков. Их, к слову, осталось там трое.
А сны не прекратились!
Более того...
Теперь, прежде чем умереть от удушья, я испытываю сильнейшее сексуальное влечение. Правда, сам не знаю к кому. К киллеру, к кровати, к Фамке... или, может, всё-таки к Бальтазару? И умирать стало больнее. Я до мельчайших подробностей выучил свою вторую жизнь в Амстердаме и теперь каждый раз слежу за развитием событий со скукой и отвращением, как при тысячном пересмотре одного и того же фильма. И только ощущение смерти в финале меняется, разгораясь всё ярче. И никто не прибегает спасать меня из кошмара в своих объятьях.
Я выдержал десять дней и отозвал свой рапорт. Он, как можно было догадаться, валялся в общей канцелярии неподписанный. Урсула, пресс-секретарь, которая увидела, как я рву его на мелкие клочки, проявила некоторое сочувствие и спросила, не нужна ли мне помощь. Конечно нужна! Но узнать бы ещё – какая.
* * *
- Винсент, - мой мучитель стоит за кроватью, в его фигуре что-то неуловимо изменилось. Посмотреть на него во сне я по традиции не могу, но на больничное одеяло удачно падает тень. В его руке нож, узкий, похожий на скальпель. Какое разнообразие внесено в сюжет. А я уж боялся... - Не передумал?
- Вырежи мне язык, - я поглядел на ампулу, мирно лежащую на тумбочке, которую не мог взять, при всём желании. Не мог вколоть антидот и не мог исцелиться. Руки и ноги двигались строго по сюжету. Вольными были только глаза, и рот – частично. - Вырежи, а?
Киллер наклонился, волосы, как обычно, свесились, и показались руки в тонких перчатках. Это не нож, это карандаш, тень меня обманула. Он пишет что-то на спинке кровати, целует меня в темя и уходит. Ампула разбивается. Я хочу повернуться и прочитать, удушье неумолимо забирается вглубь и перебивает дыхание. Буквы прыгают, я успеваю заметить только „dead”. Что-то там dead. Очевидно, что я – мёртвый. Эх... пора просыпаться.
* * *
Бальтазар заявился утром без приглашения. Трое моих соседей вытаращились на него как птенцы на корм, широко разевая рты. Ну ещё бы, «дикий» боец в форме, почти при полном параде и при оружии. Я сам тихо застонал, посмотрев на его ноги... Ботинки не так страшны, как у киллера в моем сне, но ведь похожи.
- Я ухожу на вызов. И ты идёшь со мной. Прислали робота поднять наверх твои вещички. Даю минуту на дожевывание завтрака и переодевание, - из ящика у входа в мою секцию он достал песочные часы (я даже не знал, что они там лежали), перевернул их и поставил. - Минута пошла.
Эй, он не шутит!
Я забегал как ошпаренный, сбрасывая сковородку с омлетом и чашку в мойку, не попадая в рукава и штанины и спотыкаясь на каждом шагу. Бэл наблюдал за моими жалкими метаниями и посмеивался, а другие новички подглядывали в приоткрытую дверь. Вот кретины.
Но я был отомщён тотчас же спустя эту страшную минуту. Потому что Бальтазар крепко схватил меня под руку и повёл. А ребята тупо смотрели нам вслед. Я так счастлив снова прикасаться к Бэлу... закусывать губу, ругаться про себя, но прикасаться всё равно!
Он смотрит на мой слабый румянец критически. И я пытаюсь отвлечь его внимание.
- Куда мы идём?
- Едем. Мотоциклом в аэропорт, потом самолетом на материк.
- А что там?
- Задание. Не болтай много, Стю.
- Но я и так... - и я засунул свое мнение в задницу. Да, я ни с кем обычно не общаюсь, и меня прозвали молчуном, но я много думаю. И многое хочу спросить, только не решаюсь никак.
- Твоя девочка, - Бэл кивнул куда-то в конец моторяда, а сам оседлал огромного чёрного с красным монстра. - Полностью заправлена. Береги её. Погнали.
Мой мотоцикл действительно был похож на девочку: небольшой, изящный, фиолетовый с серебряными обтекателями. Наверное, всем новичкам такой полагается. Я бы предпочёл ехать вдвоем с Бэлом, сесть впереди него, если бы он позволил... Зачем я об этом думаю?
Как будто мне горя мало.
Я бросился его догонять, попутно вспоминая те четыреста двадцать часов учебной езды по стадиону, которые входили в мою полугодовую подготовку. Тогда было весело нарезать круги. А сейчас – страшно. Из багажника я вытащил авиабилет на своё имя. В Лос-Анджелес.