Лига костей

От автора: Дорогой читатель! Книга находится на редактуре, и на данный момент доступно несколько глав. Главы редактируются и обновляются каждый день. Не пугайтесь, если увидите повторяющийся текст в последующих главах - он будет заменен на новый и отредактированный. Приятного чтения! Глава 1 Я очнулась в чужой камере, лежа на полу. На мне уже не было наручников, поэтому, могла спокойно двигать руками. В голове до сих пор трещали чьи-то голоса, отдаваясь эхом. Спина ныла после истязаний током и смачных пинков в ребра. Я поднялась, держась за бок, и оглядела пыльное небольшое пространство. Второй сектор. Этого не может быть. Упираясь руками о серую исписанную стену, я заметила противоположном углу лавочку и, еле как добралась до нее. Несправедливо. Не справедливо то, что происходит, и что произошло. Я не помню какие-то конкретные мгновения того рокового вечера, когда мы оказались тут, зато помню самое основное, к несчастью. Смерть моих родителей и сестренки. Свое «счастливое» спасение. И кровь. Море крови Пораженных средь разрушений. Обломки домов валялись везде. Как и трупы. Вроде бы, тогда шел дождь, но даже он не смог смыть «пятна смерти». Все погрузилось в пугающую неизвестность и тьму, в какой я пробыла неизвестно сколько. Пока меня не нашли… От больных воспоминаний закололо в груди. Я поставила мысленный барьер в голове, где продолжалась прокручиваться моя печальная история. Хотя, не только моя. Миллионы людей, вроде меня, пережили то же самое. Мы все потеряли что-то, но точно не приобрели. За то, кем мы стали против своей воли, пришлось расплачиваться. Снова нам. Тем самым ребятам, перенесшим настоящий Ад. Тем самым ребятам, которых посадили в клетки, как животных, а лишь потому, что они изменились. Я судорожно вдохнула, осматриваясь. Моя прошлая камера в первом секторе была небольшой: имела кровать, маленькую тумбочку и даже порванный палас. А эта камера, в другом секторе, была намного меньше, и кроме лавочки и ржавой полки с заплесневелыми книгами, в ней ничего и не было. Я с трудом села и, немного припустив жесткую ткань комбинезона, стала взирать на изуродованную спину с татуировкой в виде ветвей дерева. Я ни раз пыталась содрать с себя кожу, лишь бы избавиться от этого знака, но ничего не получалось: татуировка не сходила и даже если ее каким-то образом и удавалось немного убрать, царапая спину, то она вновь появлялась, заполняясь тем же черным цветом, что и была. Никто не понимал, откуда взялся знак, с тем фактом, что красовался промеж ключиц у каждого Измененного с момента модификации. Однако о метке нам было известно кое-что иное: с ее возникновением  у нас появились способности. Невероятные способности, из-за которых мы и тут. Из-за которых нас боятся. И презирают. Проведя ладошкой по свежим царапинам, я вскрикнула и, зажав губы, попыталась вновь раскровоточить их, чтобы задеть татуировку. Но попытки были тщетны. Она не сходила. Видимо, бесполезно что-либо менять. Пока в наших жилах текут Силы, это безумие не исчезнет само-собой. Вскрикнув, аккуратно натянула комбинезон на спину и закрыла глаза. Сдаюсь. Я не смогу решить хотя бы одну свою проблему: слишком слаба для этого.  Мне было очень больно и паршиво. Почему на нашу долю выпало столько несчастий? За что все мучения, каких мы не заслужили? Я упала на колени и, сжав руки в замок, поднесла их к губам. Единственная надежда выбраться отсюда, заставляющая  до сих пор существовать, теплилась в моем изувеченном сердце благодаря Богу, кому я ежедневно возлагала молитвы о нашем здравии и долгожданной свободе. — Отче наш, Иже еси на небесех! — начала воспроизводить шепотом знакомые слова из Библии, подаренной отцом довольно давно. Мой  папа работал священнослужителем в церкви, вот, наверное, от кого мне досталась призрачная вера в  сверхъестественное, за что  держалась в последнее время, как за спасательный круг в необъятном море. Просто мне ничего не оставалось, кроме жизни с мыслями, что в подобном скоморохе хотя бы это протянет «руку помощи».  — Да святится имя Твое… — не успев договорить, я услышала смешок поблизости. — Господь не поможет! Распахнув веки, я подошла к решетке и обхватила ее исцарапанными пальцами. Голос исходил откуда-то слева, и я сразу принялась искать его обладателя, смутившись, что меня поймали за сокровенным действием. В соседней пыльной камере удалось распознать парня, который сидел, облокотившись о прутья. Хоть заключенного плохо было видно из-за освещения и неудачного угла обзора, я знала – его взгляд приковался к моей персоне. — С чего ты взял? — поинтересовалась, машинально потянувшись  к ключицам: когда-то там  висел крестик. Сейчас его не наблюдалось на шее: он остался в Новом Орлеане. Вместе с моей прежней нормальной жизнью. Вместе с моей мертвой семьей… Он рассмеялся и вроде бы двинул рукой. — Молитвы… он нас не слышит! Есть он  на чертовом небе или нет, этот чувак нам не поможет. — Ты верующий? — с сомнением спросила я. — А ты как думаешь? — Нет. — Действительно, — согласился «сосед». Кажется, он уже ни во что не верил, судя по смирившемуся тону. В нем, наверное, не осталось и искорки надежды, что мы однажды выберемся. Спустя долгих пять лет заточения. Через несколько секунд парень снова дал о себе знать, хлопнув по грязным прутьям. — Давно ли здесь? Я прикусила губу и попыталась вспомнить точное время, но не смогла. Раньше, пусть я не брала с собой телефона или ручных часов, зато могла ориентироваться по солнцу. Ну а сейчас? Ни того, ни другого. — Не знаю. Может быть, час или больше, — решила, дотронувшись до шеи: пятна и боль от граблей миссис Шерол прошли, следовательно, я тут определенно не несколько минут. — Значит, новенькая. Добро пожаловать в наш сектор! — с напускным весельем пропел парень.  Что-то блеснуло в его камере, следом на меня посмотрели два любопытных глаза, поддавшихся влиянию длинных теней коридора. — Тебя сюда каким ветром занесло? Я села удобнее и, положив голову на мертвецки-ледяную решетку, попыталась разглядеть незнакомца, но кроме темных волос и легкой усталой улыбки так  ничего и не увидела. Мне неизвестно, кто он, тем не менее, почему бы не поделиться с ним своей историей? Все равно наши дни в этой Преисподние уже сочтены. Мы – Измененные – и со всякими обидами друг другу не враги. Кому и должны доверять, так это лишь себе подобным, а не тварям, засадившим нас на вечные мучения в железную «тюрьму». — Пыталась сбежать. Уже не первый раз. — О-о-о, — протянул  приглушенно незнакомец. — Эти попытки тщетны, поверь. Камеры и «уши» на каждом углу, так что даже не пытай удачу. Это бесполезно. Я тотчас поникла, сверившись со своим предположением. Парень на самом деле не питает никаких надежд на шансы выйти из заточения. Разве он совсем «повесил руки» или даже не пытался ускользнуть отсюда? — А ты убегал? — я наклонила голову, всматриваясь в его мужественный силуэт. Некто без капли радости ухмыльнулся. — Было дело. Но, как видишь, — он устало провел рукой по клетке и печально вздохнул, — неудачно. Из-за буйства в кабинете Управляющей меня заставили подписать чертову бумажку и выкинули в тартар. Я здесь, примерно, недельку. Может, чуть дольше. Невероятно похоже на мою ситуацию. — Ну и как? — пол холодил ноги. Я подобрала их под себя с великим трудом, пытаясь тем самым согреть. Болеть в катакомбах, знаете, не здорово… — Что «как»? — переспросил парень, обведя пальцами прутья. Я сглотнула и тихо пояснила: — Ну… привык здесь… нашел друзей? — Издеваешься? — рассмеялся незнакомец. Облачко тусклого света осело на его ровных и чистых для этого места зубах. Я почувствовала себя неуютно и только сейчас поняла, какую ерись сболтнула. — Прости. Узником быть нелегко, тем более, обзавестись хотя бы одним другом той же «масти», что и ты, неимоверно сложно. Не спорю, тут много хороших людей, но разве среди них можно отыскать того самого, с кем тебе не страшно будет даже… умереть? Поиски могут занять много времени, прежде чем ты обнаружишь «родную душу». В первом секторе у меня не было друзей – лишь знакомые: такие же, как я – снаружи, однако разные – внутри. С маской боли все мы выглядели одинаково, а что было за ней – знали немногие. Что было за моей маской, не знал никто. Мы провели некоторые мгновения в гробовой тишине, слушая звуки капающей откуда-то воды, пока парень не разрезал ее, мягко и без обиды прошелестев: — Как тебя зовут? Я с облегчением выдохнула: все-таки, этот индивидуум первый, кто продолжает со мной разговор по своей прихоти и не дуется по всяким пустякам. Быть может, с ним у меня получится дружба, какая остро-необходима за пять лет гниения тут… — Кайлин… но зови просто  — Кай. — Красивое имя, — заметил он. Я тепло улыбнулась, окунувшись в омут воспоминаний. — Меня так мама назвала. Оно означает – справедливая. Парень зашевелился. Тень – длинная, угольно-черная – опустилась на пол замысловатого коридора. — Говорят, значения имен оправдывают своих носителей, — просветил заключенный и откинул голову на прутья – волосы каскадом накрыли его лоб. Они достигали чуть ли не плеч. Здесь часто можно встретить парней с длинной шевелюрой, ибо никому из заключенных не доверяли ножницы для «прически». Военные на этой базе попросту думали, что дай в наши руки что-нибудь остренькое, и мы перережим их к чертям. Или же покончим жизнь самоубийством, чтобы не быть объектами их опытов и наблюдений. — Надеюсь, это так. — Я замерла, с любопытством наблюдая за игрой его ловких пальцев по прутьям. Он умело проводил рукой по железу, словно ласкал струны, и тогда я со скрытым восхищением догадалась: — Ты – музыкант! Не каждый день тут  можно наткнуться на творческих личностей. — Точнее, был им. — Собеседник, смутившись, закончил воображаемый «концерт», какой я была бы не прочь услышать в реальности. Печально, что пребывание в заточении зарывает его наверняка божественный талант. — Играл по вечерам с группой в одном кафе. Это было всей моей жизнью. Правда, пока не случилось то, из-за чего мы все здесь. — У меня возникло желание утешить его или обнять, которое вскоре улетучилось по понятным причинам. Тем не менее, за пять лет мучений здесь, я позабыла некоторые человеческие выражения чувств. Не уверена, если решу «попрактиковаться», у меня что-то да выйдет. — Я так и не представился, прости. Меня зовут  Кристофер. — Значит, Крис? — Нет! — фыркнул он, отчего я содрогнулась. — Не сокращай мое имя, ибо зови, как хочешь, только не так. Я улыбнулась и почувствовала, что мое лицо заболело. Видимо, давно же я не улыбалась. Конечно, днями напролет злюсь и плачу. — Почему? — Оно похоже на девчачье… А этот парень забавный. И вполне может стать мне неплохим другом. — Вовсе и нет. — Уголки моих губ дошли до самых ушей. Я пробежалась пальцами по решетке, воспроизводя тихую ритмичную мелодию, какую наигрывал Крис.  — Я все равно буду тебя так звать. *** Прошло несколько часов. По ощущениям.  Мои глаза слипались, и спать хотелось больше, чем есть. Да, сегодня я не принимала пищу, потому что не захотела: не было аппетита. В столовой подавали овсяную безвкусную кашу и горький чай. Как обычно. Утром мы ели суп то ли из рыбы, то ли из какого-то неизвестного этой планете животного, в обед — салат, который не был уж так противен, как вечерняя овсянка, ибо, по словам надзирателей, — «пища богов». Я осмотрела камеру и поняла, что не смогу уснуть на холодном бетонном полу. У меня есть выбор: лечь на лавочку и загнать пару заноз в задницу или все же остаться на своем месте. Я выбрала второе. В моем углу, где сидела, поджав ноги, было не могу сказать что удобно. Сюда хотя бы подушку и простынь, имевшиеся у меня в первом секторе, но, увы, в этом «отделе» жестокие условия. Я даже и не представляю, какая чертовщина творится в третьем секторе,  потому что там, если верить слухам Измененных, намного хуже, чем во втором, куда швыранули меня. В прямом смысле. Посмотрев через прутья в плохо-освещенный коридор, я закрыла глаза и представила дом. Маму. Папу. Младшую сестренку. В тот злополучный день мы веселились, и ничто не предвещало беды. Родители повели нас в парк аттракционов, угощали сладостями, катали на каруселях. Мия – моя семилетняя сестренка – устраивала игры в салочки. Она так резво носилась, словно заведенная… Ее светлые косички только и успевали мелькать перед моим взором: помню, что я их заплела, когда услышала миллион просьб помочь расправиться с «пушистыми монстрами». Каждый раз, вспоминая ее, я вижу лишь одну картину – столкновение двух мгновений: прекрасного и ужасного. Вот  Мия скачет впереди – прыг-скок. Прыг-скок. Кучеряшки падают на ее лоб, а глаза – аквамариновые, большие – с предвкушением чего-то чудесного взирают на меня. Пальчиками одной руки она сжимает рожок мороженого, другими – тянется ко мне. Я поддаюсь навстречу. Улыбаюсь. Мне хочется взять ее маленькую ладошку и умчаться в беззаботный мир. Но все исчезает. Что-то откидывает меня в сторону мощной волной. Я падаю. Боль прошивает затылок спину, оседает где-то в зоне груди. Несмотря на свои мучения и раны, приподнимаюсь, лихорадочно ища ангелочка с косичками. Сквозь пелену дыма и пыли мне удается найти Мию. Правда, с огромным пятном крови на белом платьишке. А я так и не успела взять ее за руку… Слезы жгли глаза. Пыль камеры вторгалась в легкие. Температура падала из-за холодного бетона. Развалившись в зачуханном углу, я пыталась понять, почему не «ушла» вместе со своими родными. Мне их не хватает. Чертовски не хватает. За пять лет я никак не могу смириться, что их нет. Мама с папой больше никогда не обнимут меня, не расскажут какую-нибудь интересную историю, произошедшую в церкви Святой Марии, и даже не побранят меня за непослушание. Иногда я ловлю себя на кошмарной мысли, что начинаю забывать лица своей семьи. Прошло много времени с тех пор, как мы «виделись» в последний раз. Я и представить не могла, что обычная воскресная прогулка станет последней. Для всех нас. Кто знает, быть может, я тоже погибла и нахожусь в Аду, откуда никогда не выберусь. Тем не менее, все мы сейчас пребываем в этом «пекле»  - каждое существо, выжившее после Апокалипсиса, обречено на вечный кошмар. И повезло, наверное, больше тем, кого не тронула радиация. Хотя, кого я обманываю? Тут нет «счастливчиков». Отныне, мы все аутсайдеры, с головой погребенные в могилу страха и бесконечных страданий. Чувство голода дало о себе знать в самую паршивую минуту. Живот скрутило в тугой комок, и он громко заурчал, после чего я почувствовала вкус желчи. Как бы не вырвало, иначе придется спать в компании кое-чего неприятного. — Эй, — охрипший голос Криса пронесся по «катакомбам», отдавшись эхом. Открыв уставшие глаза, я доползла до другого угла, затем вцепилась в прутья, вглядываясь в его камеру. Парень сидел на том же месте, обхватив подрагивающие колени и опустив голову. Я до сих пор не могла его разглядеть, потому что освещения практически не имелось: в коридоре болталось  скудное число ламп. В столовой я не встречала Криса.  В противном случае, просто его не узнала. Я толком не представляю, как он выглядит. Помню лишь немногое о нем: волосы – темные, фигура – атлетическая, черты лица вроде бы резкие... Зрением я не блистала особо, зато со слухом дела обстояли отлично: мне хорошо запомнился его низкий голос, который не позволял ощущать себя одинокой и никому ненужной. Прищурившись, я поняла, что попытки рассмотреть Криса – тщетны. Интересно, а он знает, как я выгляжу? Или хотя бы смог разглядеть мое лицо?.. — Ты голодна? — забеспокоился парень, прильнув к прутьям ближе. Видимо, «серенада» моего желудка не осталась без «слушателей». — Даже не знаю. Чувство какое-то странное: вроде бы хочу есть, но нет аппетита, — объяснила я, наблюдая, как он достает какую-то вещь из кармана потрепанных штанов, сделанных из той же ткани, что и мой комбинезон. На Зоне нам выдавались скудные шмотки, ведь в связи с навалившимся концом света ни у кого не осталось приличной одежды, а средства гигиены, вроде мыла, зубной пасты, щетки – были тут роскошью, доступной не каждому. — Вот, держи. — Он просунул руку через прутья, держа круглый предмет. — Что это? — Апельсин. Я впала в шок и посмотрела в сторону спящего на стуле надзирателя, который находился в конце коридора. Надеюсь, этот мужик нас не слышит. В противном случае, нам не поздоровиться, если застукают с плодом, какой я не вкушала с момента разрухи мира. — Где ты его взял? — с удивлением спросила я, принимая фрукт. Крис издал смешок и сел под удобный угол, чтобы лучше видеть меня. Хотя, он даже не сможет меня разглядеть сквозь темноту. Так что, пусть даже и не старается. — Спер у одного из охранников, которые обедали. У них сегодня была запеканка, свежий сок и… фрукты. Я лишил одного из них радости, утащив со стола  апельсин. Во мне, оказывается, много коварства, но больше идиотизма: запеканка выглядела куда вкуснее него, а я не додумался стащить и кусочка этой вкуснятины. Обидно, однако. Я улыбнулась и вдохнула свежий цитрусовый запах фрукта. За эти несколько лет я практически и не улыбалась, но сейчас делаю это намного чаще, когда говорю с Кристофером. Этот парень помогает ненадолго затупить душевную муку. — Ты подвергал себя риску, — подметила, снимая кожицу с апельсина. Апокалипсис наверняка уничтожил все урожаи на Земле. Здесь-то некоторые додумались выращивать фрукты и овощи при помощи искусственного заменителя солнца, но как дела обстоят с плодами у Выживших на Поверхности, остается лишь гадать. — Спасибо. — Не за что, — ухмыльнулся знакомый и опустил лоб на решетку. Я разделила апельсин на две части и протянула одну из долек Крису. — Эй, я не люблю есть одна. Парень, кажется, улыбнулся. Он взял половинку фрукта и качнул головой, как в знак благодарности. Живот, наконец, прекратил сходить с ума: я с наслаждением пригубила свою часть апельсина — хоть какая-то еда за весь день. Собрав шкурки с пыльного пола, просканировала местность, ища, куда можно выбросить «улики». — Крис, у меня тут проблемка с остатками, — оповестила я, поставив крест на своей самостоятельности и сообразительности. — Я же просил не называть меня так, — проворчал он, потом приподнялся на коленях. — Постарайся их кинуть как можно ближе к надзирателю. Создадим иллюзию, что он сожрал апельсин, а не мы. — А ты такое раньше вытворял? — с сомнением спросила я. Приятель кивнул. — Да, но с яблоком было легче. Он, оказывается, «бунтарь». Не каждый бы осмелился вывалить мусор возле охраны, при этом абсолютно не беспокоясь о целостности своей шкуры. Я коварно улыбнулась и решила прислушаться совета. Мне понадобилось каких-то пару секунд, чтобы избавиться от надоедливых улик: они пролетели по воздуху и упали где-то возле спящего громилы. Неплохо для девушки, игравшей в американский футбол пару лет назад. — Если бы я кидал, то точно бы попал в его разжиревшую морду, — весело сообщил Крис, тихо ухмыльнувшись. Он просунул руку через прутья в одобрительном жесте на мой шикарный бросок. Я слегка засмущалась и осторожно поинтересовалась: — А это плохо, что не целилась туда? — Нет, но было бы здорово снова увидеть этого мужика в ярости, — знакомый стрельнул в здоровяка недобрым взглядом, каким мы – заключенные – часто глядели на тварей, засадивших нас сюда. — Значит, ты так уже делал: попадал в него чем-то? — Улыбка с каждым разом становилась все шире и шире. Я была благодарна за возможность пребывать веселой чуть ли не впервые за последние годы. Думается, в этом секторе не все слишком плохо, как показалось. Если исключить зверские условия, выставленные нам, могу сказать, я бы здесь вполне прижилась. С таким соседом можно позабыть  о многих невзгодах, царапающих и до того поврежденное сердце. — Снаряды с моей стороны всегда летят прямо в тупые тыквы этих верзил, — обыденно сообщил Крис и небрежно махнул рукой в сторону надзирателя. Не волнуясь совершенно ни о  чем, тот спал сном младенца, когда в паре сотен футах над нами царил Апокалипсис. Мне бы его способность игнорировать окружающий мир. В отличие от охраны в «тюрьме», нам редко удается нормально поспать. Ставлю на кон, что этого кадра мало взволнует начавшийся ужас – не удивлюсь, что он все так же будет слюнявить свою грязную униформу, если, например,  прогремит взрыв за его обвисшим задом, поваленным на детский стульчик. Я прикусила губу — вкус цитруса на ней еще не пропал. Совершенно непривычно пробовать что-то знакомое спустя долгое время, ибо это вновь кажется далеко не родным. Отдаленным. Отчужденным от твоего привычного спектра вкусов и запахов. — Значит, ты не отрицаешь, что часто воруешь фрукты? — я с интересом примкнула ближе к холодным прутьям. — Ну… не то, чтобы ворую, — промямлил Крис, вошкаясь. Хулиганская улыбка блеснула во мраке, когда он поднял обросшую голову на меня. — Беру без спросу. — Вот, как это нынче называется. — Я почувствовала боль в груди, когда приятель мелодично засмеялся. Оказывается, это было нелепой попыткой вызвать собственный хохот. Не перестаю удивляться, насколько сильно деформировались мой организм и тело. Выражать какие-либо эмоции – дается с огромным трудом. Для них, как говорится, нужны силы, а мы – Измененные  - их не получаем, будь то отдых или – «богатый» ужин. Я давно начала сравнивать нас с грызунами. Мы живем под слоями чертовой земли. Слоняемся по ледяным и темным коридорам. Не видим света. Питаемся чуть ли не остатками. И боремся за жизнь, чтобы  существовать дальше на этой планете. Зачем? Не знаю. Наверное, мы все-таки верим, что еще возможно что-то изменить. Что будущее, которое мы представляем себе в ярких красках, наконец, разорвет в клочья – настоящее и затупит боль прошлого. Но я-то сквозь слезы понимаю, насколько наши «мечты» носят несбыточный характер. Тем не  менее, продолжаю молиться. Продолжаю грезить о счастливом конце. Как в сказках. Вот принц же полюбил бедняжку Золушку и вывел ее из омута страданий и мрака, верно? В самом начале истории его возлюбленная явно не купалась в шелках и не поедала ложками икру. Она жила в кошмарных условиях под руководством мачехи и злобных сестер. И лишь спустя время, решившись выбраться на королевский бал, Золушка изменила свое настоящее – дала принцу знать, что есть на свете прекрасная, добрая леди вроде нее. Что потом? Эти двое влюбились. Сошлись. Начали жить дружно и счастливо. Все по тому, что Золушка сама сделала первый шаг ради своего будущего. Почему бы и мне не поступить так же? Почему бы и нам не пойти по этому тернистому пути? Не спорю, впереди нас будут караулить множество страданий. Плевать. Ради своей свободы можно и рискнуть. Кого-то из нас точно не будет ждать хэппи-энд, зато другим повезет больше. Если сплотиться с кем-то, то шансы на выживание увеличатся. И вера в светлое будущее хотя бы окрепнет, а не даст трещину. Мы с Кристофером пребывали в недолгом молчании: загоревшись абсурдной идеей, я первая нарушила тишину. — Думаешь, возможно отсюда убежать? — Из тюрьмы? — устало вопросил парень, словно потеряв всякую надежду выкарабкаться отсюда. Светлые глаза ожидающе опустились на мой силуэт. — Не только. — Я понизила голос до шепота, настороженно оглядывая «туннель». — Можно ли бежать из этого хаоса в целом? Крис, скорее всего, понял, что я затронула тему жизни на Поверхности, называемой в кругах Измененных – Адом. Со дня Конца много что изменилось и вышло из строя, поэтому, след от прежней Земли давно исчез. Климат приобрел сумасшедший скачек, в результате чего множество океанов высохли. Урожаи либо погибли от жары, либо – от прошедшего потопа. Больший процент животных – вымер: они не выдержали перемен. Измененные, избежавшие холодных камер и жизни под землей… а вот с ними произошло самое страшное – разделение. Выжившие образовали колонии и от отчаяния в поиске нормальной еды примкнули к каннибализму. К несчастью, довольно приличная масса нового вида человечества кинулась «во все тяжкие», когда другая – еле держащаяся наплаву – не забыла о важных ценностях даже в период жесткого голодания. Что насчет обычных людей? Боюсь, многие из них не смогли выжить еще тогда, как на нашу планету обрушился хаос. Крис тяжело выдохнул и ответил только через несколько секунд. — Я знаю, тут больше нет для нас жизни, но… убежать то мы можем, вот только куда? — На Поверхность, — предложила я, ничуть не смутившись, что за пять лет Наверху многое что могло поменяться. В худшую сторону. — Ты же это не всерьез? — нахмурился Крис. Обвив пальцами решетку, он прильнул лбом к холодному ограждению, пытаясь то ли разглядеть меня, то ли – показать свое раздражение. — Здесь, по крайней мере, безопаснее, чем там. Черт его знает, насколько глубже мир опустился в тартар за все это время. Кайлин,  — мое имя парень произнес с мучительной сдержанностью во гневе, — мы будем сильно рисковать, если задумаем отсюда слинять в Ад. — Ты боишься или просто не хочешь? — искренне не понимала. Печаль сложно было сдерживать: я не стеснялась открытых эмоций и выражений. Сощурив взмокшие глаза, проползла пару футов по полу, чтобы быть хоть как-то ближе к Крису. Вдруг появится возможность вдолбить ему, что оставаться здесь – равносильно подписанию смертного приговора? — Не могу. — Его тихое признание было самым сильным ударом под дых. Откинувшись спиной на решетку, он опустил голову. Немытые пряди закрыли лицо, за каким прятался легион неразгаданных эмоций. — Мы не можем.  — Мы здесь заключенные, — сдержанно напомнила я. Слезы покрывали щеки. Было обидно, что Кристофер прикрывался этой фразой. Неужели, то время, проведенное в сырых катакомбах, подавило его желание – выкарабкаться из этой трясины? — И всю жизнь проведем в этих вонючих камерах, если не попытаемся спастись. Я хочу свободы. Все из нас хотят свободы, но почему-то никто не действует рационально. Никто не собирается положить всему этому конец здравым путем. Так…почему бы нам не попробовать исполнить «мечту» многих? Здесь нам нет жизни. — А там – будет? — Фигура Криса дернулась: кажется, он повернулся ко мне. В каком-то смысле, он глаголил истину. Отныне, нам нигде не ужиться. Кем бы мы ни были… — Мы постараемся сделать все ради этого. Я утешала, скорее, себя, чем его. Мне было прекрасно известно, что ничего не вернуть в прежнее русло. Апокалипсис стер, практически, все. Прошлое. Настоящее. И какие-либо шансы на благополучное будущее. Находясь  в этой трясине, я почему-то не теряю мизерного шанса сделать наше существование лучше. Не бросаю попыток выбраться отсюда. Я продолжаю отчаянную борьбу за свободу. Все потому что я – боец. А бойцы никогда не сдаются, потерпев тысячи поражений. Если их отправят в нокаут, плюясь кровью, они все равно поднимутся. Поднимутся с той мыслью, что в следующий раз обязательно победят. Чего бы им это ни стоило. — Но нас всего лишь двое, Кайлин, — сдержанно напомнил Кристофер. Он вцепился грубыми пальцами в прутья, вглядываясь в мой напряженный силуэт. — Двое. — Это лучше, чем ничего. — Я подняла взор на тусклую лампочку, промежутками потухающую, и сомкнула взмокшие от слез веки. — Ты хочешь еще раз увидеть солнце? Хотя бы разок? Кажется, «сосед» тоже обратил взор на единственный источник света в этой пещере камер. Он с минуту молчал, будто вспоминая что-то. Что-то, вероятно, теплое и радостное… — Безумно. — Обещай мне, — раскрыв глаза, я пропихнула дрожащую руку через прутья, совсем не мысля, что творю, — мы сделаем все, чтобы выбраться отсюда. Живыми или мертвыми. Обещай, что мы будем бороться за свободу до последнего вздоха. Вместе. Абсурдно выбирать в попутчики парня, какого совершенно не знаешь. Гораздо глупее просить у него такое. Но у меня не остается выбора. Одна я не справлюсь – пробовала. А с кем-то, возможно, смогу пересечь барьеры этого Ада. К тому же, он, как и я, жаждет свободы. Прилагая совместные усилия, мы достигнем заветной цели. Кристофер недолго ломался. Он протянул кисть – большую, грубую, испещренную ссадинами и мозолями – затем уверенно сжал мою ладонь. Человеческое тепло заставило сердце стучать быстрее. Давно я не касалась людей. Давно не брала никого за руку. Как Мию… — Обещаю.