Сломанная куколка

Глава 4

Рита

Вы когда-нибудь в детстве рисовали что-то красивое? Яркое, приятное, согревающее душу прямо с листа бумаги? А потом кто-то подходил из-за спины и ставил мерзкую черную кляксу на живописный сюжет. Со слезами и истерикой еще можно было спасти картину, но смириться с тем, что краски поблекли. И только Вы привыкаете к такому, уже не идеальному творению, как снова образуется уродливая черная клякса.

Моя жизнь такая вся, с самого детства. И если раньше уродливые пятна портили картину, то теперь сквозь полностью черное полотно иногда пробивались яркие мазки, но влажная еще чернота поглощала их, превращая в серо-буро-малиновые разводы. Я не умела рисовать. У меня не было красок и альбома. На уроках рисования учитель давала мне листок и несколько цветных карандашей. Но как бы я ни старалась, выразить себя получалось только в движении. Молчаливая работа тела, и лишь в нем моя душа была свободной, могла петь, рисовать, парить.

По пути из Блокпоста домой, я не особо горевала. То, что я попыталась изобразить, было рассчитано на фразу «уберите эту корову со сцены», но парень по имени Федор восхитился, предложил контракт и неодобрительно фыркнул на девушек за спиной. Он быстро показал движения, объяснил, что должно быть на сцене, и я поняла, что это жуткий примитив. За это мне предлагали в сутки двойную зарплату уборщицы за месяц. Конечно, я предпочту дергать задом, лишь бы не голодать.

- Сцена в этом клубе есть всегда, и помимо сцены работы навалом. Если Ивар привел тебя, то без копейки не останешься. Единственное условие – он капец какой пунктуальный и не терпит вранья. – риторически произносит Федор. – Я работаю с ним не так давно, но поверь, это лучший вариант подобного кабаре или танцулек, как угодно называй, в этом городе.

- А физически? От меня потребуется только быть на сцене?

- Рита-Маргарита, ты себя в зеркало видела? – насмешливо произносит Федор. – Тебя, кнопку, раздавят и поломают в первый же вечер. Только сцена, и пока ты ведущая в пятерке – охрана не допустит к твоему сочному телу ни одного гастролера!

- Звучит обнадеживающе, - протягиваю. – Я домой, переоденусь и вернусь. До которого часа я должна выступать?

- До пяти утра ты должна быть в выходные, и до трех в будни. Раздевалка, душ, питание – все включено. – парень подмигивает и увлекает меня к барной стойке. - Осип, у нас новенькая, - он обращается к бармену, и тот тут же разворачивается с бутылкой в руках. – Присматривай первое время.

Парень, покрытый татуировками на лице и руках почти полностью, кивает и отворачивается снова к стеллажу.

- Паспорт и номер телефона?

- Ах, да… - принимаюсь рыться в сумочке.

Забываю, что молнию не надо расстегивать полностью, и дергаю ее, с огорчением понимая, что она больше не застегнется. Если мне заплатят, как обещали, то я точно куплю себе новую!

* * *

Добираюсь до дома быстро и в приподнятом настроении, потому что появилась возможность уволиться и прекратить уже мыть грязные полы. Грязные полы… В том месте, где я ночую, ждут меня именно они.

- Явилась, - протягивает недовольно мать, заспанная и похожая больше на бомжа с всклокоченными волосами и помятым лицом.

Ей всего сорок четыре сейчас, но выглядит моя мама на все шестьдесят, благодаря бесконечным попойкам. Примерно раз в пару месяцев она меняет собутыльника, утверждая, что теперь все иначе, и уверенно катится еще ниже. Хотя куда ниже, я не понимаю, ведь ниже дна не бывает. Она не работает с тех времен, пока я под стол пешком ходила. Трехкомнатную квартиру бабушки и дедушки в центре города она разменивала уже дважды, и вот мы в убитой двушке на окраине. Работаю только я, но долги за коммуналку не сокращаются, потому что зарплата уборщицы в супермаркете не всесильна.

- Когда тебе заплатят? – хрипло кричит мать из кухни, громыхая посудой и пустыми бутылками.

- Обещали в конце недели, - отвечаю и поспешно переодеваюсь.

Федор сказал, что в клубе есть душ, значит мыться в заплесневелой ванной больше не придется! Бросаю в пакет подаренное когда-то подружкой душистое мыло в форме сердечка, которое я берегла для себя, и баночку крема для лица. Все это я не могу оставить в ванной, потому что будет использовано, разбито, украдено, ведь мать устраивает в доме проходной двор в мое отсутствие. Сколько-нибудь важные вещи я держу в ящике дивана, на котором сплю, и на ночь запираю комнату на старенькую щеколду…

- Ключи от машины! – она возникает в дверях, как привидение, и я невольно вздрагиваю. – Договорились с покупателем.

- Но мне не на чем будет ездить на работу, - выдыхаю, понимая, что старенький Ford тоже пропьют.

- Пешком дойдешь, не маленькая уже. – басит прокуренным голосом мама, и я покорно отдаю ключи от единственного средства передвижения.

Машина принадлежит ее бывшему сожителю, который допился до инсульта, и до сих пор где-то лечится. Как мать собралась продать чужую машину, меня не волнует. Жаль лишь собственных усилий по сдаче экзаменов в ГИБДД, которые мне почти даром устроил сосед-полицейский, сочувствующий тоскливому моему бытию. Слезы уже катятся по щекам, но я смахиваю их и продолжаю собираться.

За стенкой слышится грохот. Кажется, содержимое шкафа вываливается на пол с облупившейся краской. Выглядываю из своей комнаты, и получаю порцию хриплого крика.

- Где мой паспорт? Ты, сучка, стащила? Кредиты на меня набрала? – разъяренная мать хватает меня больно за волосы, которые я по нерасторопности оставила распущенными, и тащит на тахту, швыряя как собачонку. Ударяюсь о полированную невысокую спинку в аккурат больным бедром, и задыхаюсь от резкой боли.

- Где паспорт? – она не унимается, продолжая швырять вещи одну за другой, на мгновение забывая обо мне.

Очумевшая от боли и похмельных воплей матери, я пулей бросаюсь к пакету с вещами, и не закрывая дверь в комнату, кидаюсь к выходу. Обувь и дешевое пальтишко хватаю в руки и захлопываю дверь, чтобы получить хоть небольшую фору и успеть натянуть кроссовки до того, как мама начнет орать мне в след.

- Шалаву вырастила! Воровка! Потаскуха! – слышу, выходя их подъезда.

Сочувствующий взгляд дяди Лёни уже не вызывает смущения, и я запахиваю пальто, крепче вцепляясь в пакет с вещами. В принципе весь мой нехитрый скарб сейчас со мной.

- Здравствуйте, - говорю мужчине, который столько раз разгонял пьяные компании матери, и ей угрожал, что привлечет, посадит, да только толку… Я совершеннолетняя, все мои проблемы давно только мои.

- Здравствуй, - он поправляет ошейник на старенькой овчарке с седой мордой. – Шла бы ты отсюда куда-нибудь, девочка. В любой общаге на вахте будет лучше, чем здесь. 

Киваю, но уверенно шагаю к остановке, ведь я обещала вечером быть в Блокпосте. В кармане не привычно пусто. Я оставила телефон! Единственный телефон с трещинами по всему экрану! По пути надо зайти в салон и заблокировать номер, потому что мамины друзья могут наговорить на несколько тысяч или устроить что-то еще. Счет за мобильную связь на пятнадцать тысяч я уже оплачивала однажды…

В автобусе тепло, и мне удается задремать под мерное покачивание и рычание двигателя. Я отдала последнюю мелочь за проезд. Перед глазами проплывают поля, заросшие буйной в августе растительностью. Она так и манит выйти и полежать, вдыхая аромат влажной земли и травы, забыть хоть на мгновение о своей поганой никчемной жизни, которая, как и мамина, уверенно катится под откос. Чем закончится мое пребывание в стенах ночного клуба? Неужели Федор сам верит в то, что меня никто не тронет, раз я трясу задницей на сцене?