Преображение

10.

В свою комнату я вернулся несколько растерянный. Уже двое зазывают меня в свои не то кружки, не то полуподпольные общества. Любопытно, а сколько здесь их вообще существует? Теперь я бы не слишком удивился, если  бы узнал,  что их тут немало и чуть ли не каждый состоит в одном из них.  Все-таки весьма странное место,  в которое я попал.  И разобраться,  что тут происходит не намного легче,  чем прочесть надпись на иностранном языке.

     Так к кому же мне в таком случае примкнуть? К тем, кого представляет всех любящий Лукашевич или решительный Мстислав?  И о какой опасности Учителю,  исходящей от его ближайшего окружения,  говорил бывший спецназовец? Чем они могут ему угрожать, ведь они все так восхищенно и почтительно говорят о нем,  считают его чуть ли не сошедшим  на  землю богом.

     Мои размышления  прервал Пак.  Он всегда входил ко мне с улыбкой. На этот  раз его лицо просто сияло величайшей радостью,  словно только что ему пообещали, что после смерти он непременно попадет в рай.

     - Вы счастливый человек,  я так рад за вас, - прямо с порога проговорил мой куратор.

     - В чем же мое счастье? - поинтересовался я.

     - Как в чем,  принять вас согласился наш дорогой Учитель. Это великая честь,  он уже давно ни с кем не разговаривал. Я вам об этом говорил.

     - Почему тогда он решил поговорить со мной?

     - Я подробно рассказал ему о вас, и Учитель заинтересовался вами. Вы показались ему неординарной личностью.     - Это приятно,  - пробормотал я. Честно говоря, я не был до конца уверен, в самом ли деле меня постигла столь великая удача?

     - Вам необходимо тщательно подготовиться к встрече, - сказал Пак, пристально вглядываясь в меня, по-видимому, с целью определить мою реакцию.

     - В чем же должна состоять подготовка?

     - Лучше всего будет, если вы освободитесь до конца от вашего груза. Тогда  вам  станет  несравненно легче воспринимать то,  что скажет Учитель.

     Несколько секунд я раздумывал.

     - Я готов.

     Пак, удовлетворенный моей покорностью,  словно лошадь при ходьбе, закивал головой.

     - Я слушаю вас.

     - Однажды,  - начал я, - ко мне пришел один автор, совершенно неизвестный. Как выяснилось в разговоре, на его лицевом счету не было ни одного опубликованного  произведения.  Таких в издательстве появляются ежедневно не один и не два. С собой он принес роман. До сих пор помню, как он извлекал его из очень старого облезлого, как подравшаяся кошка, портфеля. Я бы с большим удовольствием не стал брать его творение, если бы имел на то право, так как графоманский поток неиссякаем, как гигантский водопад.  И для всех издательств - это великое бедствие. Но я взял его рукопись и, как и полагается, отдал ее рецензенту. И благополучно забыл как о ней,  так и об ее создателе. Но где-то через две-три недели рецензент принес мне свой отзыв. Я прочитал его. Он писал о романе, как о значительном явлении современной литературе и настоятельно рекомендовал  его к публикации как можно скорей.  Честно говоря,  я не слишком поверил рецензенту.  Но любопытство мое было возбуждено,  и  я прочитал роман. И понял, что рецензент не только не ошибся, но даже не дооценил его.  Он стоил гораздо больше.  Это было поистине новаторское произведение при этом написанное простым и доступным  каждому  стилем. Автор  подходил к человеку совсем с других позиций,  не с позиции выгребной ямы,  как это было до сих пор,  а он смотрел на него как на божественное  создание.  У  меня не было никаких сомнений,  что в случае опубликования роман ожидает большой успех.

     - И вы решили сделать все от себя зависящее,  чтобы этот роман не увидел бы свет, - тихо проговорил Пак.

     Я взглянул на него.

     - Да,  - подтвердил я,  - едва я прочел  роман,  как  мое  сердце обожгла горячая струя жгучей зависти.  Я сразу понял, что мне никогда,  ни при каких обстоятельствах даже близко не написать ничего подобного. И я  почувствовал,  что не могу допустить его публикацию,  я просто не выдержу славы,  которая обрушится на автора.  По сути дела речь шла  о моем  душевном  здоровье.  Однако  воплотить  намерение было не так-то просто.  Загвоздка заключалась в рецензенте.  Он, как и я, был глубоко потрясен этим романом. Но в отличии от меня хотел, чтобы он вышел бы в свет.

     - Как же вы поступили? Надеюсь, вы не убили рецензента?

     - Нет,  разумеется,  не убил, но я поступил не намного лучше. Мне надо было избавиться от романа.  В этот момент издательство находилось не в лучшем финансовом положении,  руководство экономило каждый рубль. И было решено освободиться от части нештатных сотрудников, в том числе и рецензентов,  разорвать с ними договора.  Вопрос был только в том, с какими  именно?  Я  отправился на прием к главному редактору и сказал, что этот рецензент меня не устраивает, что его рецензии неквалифицированные.  И что у меня даже есть подозрение в его нечестности. Подобные случаи у нас в редакции бывали, когда некоторые предприимчивые авторы, находили тех, кому отдавались на отзыв их творения, и платили им деньги за благоприятный отзыв.  Не стану излагать все эту историю во  всех деталях, но вскоре этот человек был с позором изгнан из нашего коллектива.  Я помню его лицо, когда он узнал об этом, для него работа у нас была единственным заработком.  Он стоял в моем кабинете и у него тряслись руки,  а глаза наполнились слезами. Я сам тогда едва не плакал то ли от жалости к нему,  то ли от отвращения к себе.  Но я не мог ничего изменить,  для меня это был вопрос жизни и смерти.  Нам вдвоем,  мне и тому автору, на земле было тесно.

     Пак молчал, обдумывая услышанное.

     - Как  вы думаете, почему вы именно сейчас вспомнили об этом эпизоде?

     - Мне кажется, это один из самых подлых моих поступков. Рассказывая вам о нем,  я хотя бы частично избавляюсь от той мерзости, которую с тех пор ношу в себе.  И идти к Учителю с таким грузом я не могу,  он будет мне мешать при нашем разговоре.

     - Очень хорошо,  что вы осознаете это,  - похвалил меня мой куратор. - А знаете,  вы делаете очень быстрый прогресс.  Человек не может очиститься от  скверны,  если  он не обнажит перед собой и другими все то, что у него накопилось внутри.  Признайтесь, что когда вы отправлялись сюда, у вас и мысли не было сознаваться в таких поступках.

     - Мне, в самом деле, казалось,  что об этом  я  никогда  никому  не расскажу, что это все умрет вместе со мной.  И удивляюсь, почему я так легко во всем признаюсь.  Незаметно для меня во мне произошла какая-то перемена.

     - Я вам объясню. Когда вы увидели Учителя, когда вы услышали его, то почувствовали,  что имеете дело с чем-то высшим. И даже не сознавая это,  вы  стали  сами тянуться вслед за ним вверх.  Таково воздействие возвышенной натуры.  Поверьте,  здесь это происходит не только с вами, со многими, если не с большинством. Его мощная и светлая аура действует на заблудшие души очищающе.  Вы очень много  заблуждались  в  своей жизни, а заблуждения неизбежно ведут к потери смысла в ней. Теперь вам предстоит проделать обратный путь,  вернуться к простоте и невинности. Учитель  постоянно подчеркивает эту мысль:  человек ищет смысл жизни в знаниях,  в свершениях.  Но чем больше того и другого,  чем дальше  он отстает от искомого своего предназначения.

     - Но каково в таком случае наше предназначение?

     - Задайте этот вопрос Учителя,  - живо отозвался Пак. - Даже если я вам  отвечу,  из его уст эти слова прозвучат несравненно весомей.  Я лишь один из его скромных учеников,  который питается от неиссякаемого

источника мудрости Учителя.

     - Когда же он меня примет?

     - Завтра  утром.  Советую, подготовьтесь к этому событию как можно тщательней. Есть встречи, несмотря на всю их непродолжительность, способные перевернуть всю жизнь. Лишь очень немногих посещает такая великая удача.  Большинство людей так и умирают в полном неведении  только от того,  что им не довелось пережить подобные переживания.  Вам выпал великий шанс. Постарайтесь его не упустить.

     - Я постараюсь, - пообещал я.

     Пак улыбнулся.

     - Мы увидимся уже после вашей встречи с ним.  До  самого  важного события в  вашей  жизни  осталось совсем немного времени.  Лучше всего проведите его по возможности одни. Поверьте моему опыту, в таких ситуациях присутствие других только создает помехи.

     - Я последую вашему совету и до конца дня не выйду из своей  комнаты.

     - Желаю удачи, - сказал на прощание Пак.

     Я в  самом  деле решил последовать совету Пака и никуда не ходить весь день,  кроме как в столовую.  Кто знает, может быть мой куратор и прав: общение  с  Учителем так благотворно подействует на меня,  что я тут же превращусь в совсем другого человека.

     Я лег  на кровать и попытался представить нашу встречу.  О чем же мне его  спрашивать?  О смысле жизни,  о том,  как и где его отыскать? Ведь именно с целью его поисков я и прибыл сюда.  Нет,  все это не годится,  я достаточно искушенный человек, чтобы не понимать, что заданные такие вопросы в лоб никогда не приносят пользы. Смысл жизни нельзя обрести, выслушав чей-то,  пусть даже самый умный ответ, он приходит к человеку постепенно и не спеша,  как движение каравана по пустыни,  по мере обретения им понимания высших ценностей бытия. Но я так безнадежно далек от них,  я никогда не стремился жить  высокими  устремлениями духа. Меня всегда манили к себе, как пчелу нектар цветка, удовольствия и развлечения. Я как мало кто умел наслаждаться ими, все приносило мне наслаждение:  женщины, еда, напитки, искусство, красивая природа, теплое море.  Я считал себя эстетом, тонким ценителем прекрасного. И умел видеть и находить прекрасное едва ли не в любой вещи.  Мне  завидовали тому, как я одевался, каких спутниц жизни выбирал, на спектакли, которые я посещал, непременно ходили мои знакомые и друзья, они же читали рекомендованные мною книги.  И никогда не жалели об этом, потому что я был эталоном вкуса,  потому что они отлично  знали,  что  я  с  одного взгляда, с одной страницы определяю, сколько стоит то или иное явление искусства и жизни.

     И как ни странно, ничего из этого набора мне не помогло, все, чем я так гордился,  все,  чем я жил каждый день,  потеряло всяческую ценность в моих глазах,  и жизнь, как попавший в шторм корабль, выбросила меня голого и нищего на пустынный берег бытия. Наверное, об этом и следует мне говорить с Учителем.

     Я искренне  хотел  провести  этот день наедине с самим собой,  но словно специально,  чтобы помешать мне осуществить это  намерение,  ко мне, как  к врачу на прием,  по очереди стали приходить посетители.  И первым из этой череды оказался Аристархов.

     Почему-то он мне показался особенно  хмурым.  Он  как  будто  был чем-то недоволен.

     Аристархов сел  напротив  меня на стул и как-то странно посмотрел мне в глаза.

     - Как вы себя чувствуете? - спросил он.

     - Спасибо, вроде бы хорошо. Или я плохо выгляжу?

     - Да нет, вы выглядите совсем неплохо. Вы знаете, что весь лагерь пришел в волнение.

     - По какой такой причине?

     Он снова пристально посмотрел на меня и едва заметно усмехнулся.

     - Из-за вас.

     - Из-за меня?  - искренне изумился я. - Но я ничего такого не делал, чтобы взволновать аж весь лагерь.

     - С одной стороны не делали,  а с другой стороны делали,  - загадочно ответил Аристархов.

     - Честно говоря,  ничего не понимаю. Самое великое событие, в котором я принял сегодня участие,  - это игра в волейбол.  Но неужели  я играл столь великолепно, что это взволновало столько людей.

     - Вы напрасно шутите,  дело обстоит гораздо серьезней.  Я  пришел вас предупредить.

     - Но о чем? Хватит говорить загадками, скажите прямо.

     - Вы, в самом деле, не понимаете.

     - Не понимаю, - раздражаясь, проговорил я.

     - Завтра вы встречаетесь с Учителем.

     - Да, но откуда вам это известно.

     - Это известно всему центру. А откуда, честно говоря, не ведаю. Но факт остается фактом.

     - Что же из этого следует? Почему все так волнуются?

     - С некоторых пор Учитель не принимает никого.

     - Об этом я слышал. И что?

     - Ваша предстоящая встреча вызвала  большой  ажиотаж.  Вам  очень сильно завидуют.  Это здесь считается великой честью, как в той жизни, из которой мы все сбежали,  получение Нобелевской премии. И многим это очень не нравится.  Тут каждый мечтает о подобной аудиенции и им непонятно,  почему выбор пал на человека, который находится в лагере всего несколько дней.

     - Я  тоже  не  знаю,  почему выбор пал на меня.  А скажите только честно, Дмитрий Евгеньевич, вы тоже завидуете?

     Аристархов вдруг встал и прошелся по комнате.

     - Не буду скрывать,  завидую.  Только я бы хотел, чтобы вы поняли причины моей зависти. Я уже встречался один на один с Учителем, но эта встреча  оставила в нас обеих разочарование.  Мы оба оказались неудовлетворены состоявшимся разговором.  И теперь я ясно понимаю, что целиком по моей вине. Если бы этот разговор случился бы сейчас, я думаю, он бы принял более продуктивный характер.

     - Но почему бы вам снова не попросить об аудиенции?

     - Я просил, но получил отказ. Он передал мне через своего куратора, что не видит смысла в повторной беседе.

     - Но почему так получилось?

     Аристархов вновь опустился на стул и улыбнулся. Мне же вдруг стало жалко его, так как улыбка получилась грустной.

     - Мы оказались, говоря военным языком, по разные стороны баррикады. Я хотел,  чтобы он положил бы конец моим сомнениям.  Он же наотрез отказался это делать и только усилил их.

     - Но разве не является целью этого заведения дать человеку  точку опоры, чтобы  он  бы чувствовал уверенно себя в этой жизни.  Мы все по разным причинам лишились такой уверенности, так зачем же отнимать последнюю надежду.

     - Вот именно, как только я прослышал о вашей предстоящей встрече, то пришел к вам.  Иначе велика опасность, что она вас разочарует и еще больше усилит сомнения. Когда я разговаривал с ним, я этого еще не понимал.

     - А я не совсем понимаю вас. А вернее, совсем не понимаю.

     Аристархов кивнул головой, словно тем самым говоря, что так оно и должно быть.

     - Вы сказали,  что приехали сюда за твердой точкой опоры. И Радшниш Кришна действительно старается дать каждому эту  точку.  Вопрос  в том, что он понимает задачу обретения этого прочного основания  совсем не  так,  как обитатели этого лагеря.  Мне понадобилось не меньше трех месяцев, дабы осознать весь масштаб расхождения между мною и им.

     - Но я в этом и не сомневаюсь,  особенно после того,  как услышал его выступление.

     - Боюсь,  что вы еще далеко от понимания того,  о чем идет  речь. Вами владеет скорее ощущение этого гигантского разрыва. Но поверьте моему опыту, одного ощущения еще недостаточно.

     Я вдруг  почувствовал глухое раздражение.  Сколько времени он еще будет ходить вокруг да около.  Почему бы не сказать прямо, чего он хочет от меня?

     Аристархов вдруг снова грустно усмехнулся,  словно бы угадав  мои мысли.

     - Вы,  как впрочем,  и все остальные,  хотите найти смысл  жизни. Простой и ясный, как таблица умножения.

     - Было бы совсем неплохо, - подал реплику я.

     Мой собеседник улыбнулся.

     - Но простой смысл жизни тем плох,  что его несложно найти, но  и легко потерять.  Разумеется, человеку с примитивной душой и неразвитым умом большего и не требуется. Но вы же не из их числа.

     Я пожал плечами;  говоря откровенно, сейчас я весьма смутно представлял,  к какой категории граждан принадлежу. Прежние самооценки оказались никуда не годными, а новых я еще не выработал.

     - Но в таком случае,  как же быть?  Есть у жизни смысл или нет? А если  нет,  так что же нам всем делать?  Готовиться к всеобщему самоубийству?

     Мне показалось,  что  Аристархов  как-то странно смотрит на меня, словно чего-то проверяет или взвешивает.

     - Я не ошибся в вас, - проговорил он, - хотя от того, что вы сейчас сказали,  веет страшным холодом.  Вы верно ухватили главную мысль. Между прочим,  эта та самая дилемма,  которую я высказал при встрече с Учителем.

     - Что же он вам ответил?

     - Я бы не хотел говорить за него,  завтра у вас будет возможность задать  ему этот вопрос.  Постарайтесь, как можно беспрепятственно пропускать его слова в свое сознание,  какой бы протест они поначалу  не  вызывали.  Все непривычное вызывает в человеке на первом этапе отторжение. Но именно оно и является верным признаком того, что мы находимся на пороге нового. Если этого ощущение не возникает, следовательно, ничего нового не входит в нас.  А значит и нет шансов на изменение, чего так жаждет каждый из находящихся тут.  Собственно это все,  что я хотел вам сказать. Все остальное вы услышите от него. Желаю вам удачи.

     Аристархов встал,  улыбнулся мне знакомой печальной улыбкой и вышел. Я перевел дух. Почему-то беседа с ним весьма сильно утомила меня. Я решил,  что лучший способ усвоить то,  что он хотел довести до меня, это немного поспать.

     Я растянулся  на кровати и закрыл глаза.  Сознание стало угасать, превращаясь в слабо мерцающий экран,  защищающий меня от проникновения в него звучания внешнего мира.  И все же полностью заслониться от звуков мне так и не удалось, внезапно я услышал чьи-то приближающиеся шаги.

     Не без  труда  я  открыл глаза и увидел Лукашевича.  Вот уж этого гостя мне принимать совсем не хотелось.

     - Извините,  я понимаю,  что нарушил ваш покой, но я не мог удержаться,  когда узнал,  что вы встречаетесь с нашим обожаемым Учителем. Это такое великое счастье! Мне вот оно до сих не улыбнулось. И не знаю, улыбнется ли. - В его голосе зазвучала грусть.

     Я сел на кровати, немного осоловело смотря на него.

     - Все еще впереди, - обнадежил я Лукашевича.

     - Я его понимаю,  ну зачем со мной встречаться,  какая польза ему от меня,  только напрасная трата драгоценного времени. Другое дело вы. Мы все так рады за вас.

     - А кто это мы, можно узнать?

     - Я же вам говорил,  - слегка удивленно произнес Лукашевич, - это мои друзья,  они так же и ваши преданнейшие друзья. Они все молятся за то, чтобы ваша встреча прошла бы благополучно.

     - В таком случае спасибо им.

     - Не сомневайтесь, бог услышит наши молитвы и поможет вам. - Внезапно навсегда сияющем от восторга лице Лукашевича  появилось  смущение.  Он явно хотел что-то мне сказать,  но не решался. - Могу я к вам обратиться с просьбой? - спросил он.

     - Конечно, Антон Казимирович.

     - Когда вы будете разговаривать с Учителем, не могли бы вы попросить его благословить тех, кто мечтает о вечном покое.

     - Мечтает о вечном покое? - недоуменно переспросил я.

     - Именно так. Не сомневайтесь, он поймет.

     - Хорошо, я постараюсь спросить.

     Лукашевич оживился,  словно я только что сообщил ему очень приятное известие.

     - Я нисколечко не сомневался,  что на вас можно положиться, - радостно воскликнул он.

     - А есть те, кто сомневались?

     И вновь на его лице появилось смущение.

     - Да,  кое-кто выражал сомнение. Но я их заверил, что они так говорят, потому что плохо вас знают.

     - А вы считаете, что знаете меня неплохо?

     - О нет,  конечно,  но я сразу почувствовал, что вы замечательный человек. А я доверяю своим чувствам.

     - Вашему чутью можно только позавидовать.  Я до сих пор в этом не уверен.

     - Я понимаю,  что это в вас говорит скромность. Но она делает вам честь.  Позвольте на этом откланяться.  Буду ждать с нетерпением завтрашней нашей встречи.  Уверен, что вы возвратитесь с хорошими новостями.

     Я проводил его до двери, одновременно недоуменно пожимая плечами. Но размышлять над загадками Лукашевича желания у  меня  не  было,  это можно было отложить на потом, после того, как я поговорю с Учителем.

     Почему-то я  чувствовал  усталость,  но все же решил не ложиться. Интуиция подсказывала мне, что этот визит далеко не последний.

     Ждать подтверждения мне пришлось совсем недолго.  В какой уж  раз за этот  день  дверь распахнулось,  и я увидел Мстислава.  Что он меня попросит передать Учителя?

     - Ну как самочувствие после матча? - поинтересовался Мстислав.

     - Чувствую прилив бодрости. Спорт - великая вещь.

     - Молодец, что это понимаешь, - похвалил меня он. - Я дня не могу провести без физических упражнений.  Начинается ломка,  как у заядлого наркомана.  - Он улыбнулся и замолчал.  - Говорят,  ты завтра идешь  к Учителю?

     - Иду, - подтвердил я.

     - Здорово. А я вот так до сих пор и не сподобился.

     - Что ему передать? - прямо спросил я.

     Мстислав посмотрел на меня,  сильно хлопнул себя мощной дланью по колено.

     - Ты скажи ему, чтобы не верил этим своим прихлебателям.

     - Ты имеешь в виду его близких учеников?

     - Именно учеников.  Эти азиаты - хитрые бестии.  Когда я смотрю в их раскосые глаза, то во мне, как тесто, поднимается недоверие к ним.

     - Но разве дело в глазах?  Они же не виноваты, что их такими сотворила природа.

     - Чай не дурак,  понимаю,  что не виноваты,  - недовольно хмыкнул Мстислав. - Мне показалось, что он хотел что-то еще сказать, но вместо этого вскочил со стула и стал бегать по комнате.  Ему было в ней очень тесно,  и я видел,  как это раздражает его. Внезапно он замер напротив меня. - Ты прав, дело не в разрезе их глаз. Это я сам не знаю, для чего приплел.  Есть обстоятельства.  Не хотел я тебе сейчас говорить...  Но раз такое дело,  что ты идешь к нему,  то скажу.  Буквально за день до твоего  приезда  сюда  здесь покончил жизнью один парень.  Он сидел на твоем месте.

     Невольно я вздрогнул.

     - Почему он это сделал?

     - Кабы знать. Сильный был парень, почти как я. Между прочим, тоже

бывший спортсмен. В моей команде был лучшим игроком.

     - Но тебе же  известно,  здесь все,  кто больше, кто меньше, но думают о самоубийстве. Такая уж специфика нашего заболевания.

     - Он не думал. Вернее, думал гораздо меньше других. Я не раз разговаривал с ним. Он был очень открытым, ничего не скрывал.

     - Тогда что же случилось?

     - Все  произошло после того,  как его куратором определили твоего Пака.  Я заметил, что вскоре он переменился, стал замкнутым. Я пытался вызвать его на откровенность, но это был уже другой человек, он не захотел ничего рассказывать. А потом взял и повесился.

     - Ушел на вечный покой, - пробормотал я.

     - Можно сказать и так,  - согласился Мстислав.  - Только  это  не первый случай. Добровольно на вечный покой тут уходят регулярно.

     - Что же я должен, по-твоему, сказать Учителю?

     Мстислав почесал голову.

     - Ты же у нас литератор,  придумай что-нибудь.  Я не мастак по части слов.  Бывает в голове засядет мысль,  а выразить ее как следует, не могу.  А у тебя здорово получается. Всегда завидовал таким, как ты, башковитым парням.

     - А я таким сильным и ловким, как ты, - польстил, впрочем, вполне искренне, я Мстиславу.

     - Ну ладно, будем считать, что обменялись комплиментами.

     - Я постараюсь передать ему твои опасения, - сказал я.

     - Я знал,  что на тебя можно положиться.  Приходи играть в волейбол, у тебя теперь будет постоянное место в команде.

     - Спасибо. Обязательно приду.

     За Мстиславом закрылась дверь,  я же перевел дух.  Ну и дела, чем дальше, тем страшней.  Есть ли в том,  что только что поведал мне  он, хоть какое-то  реальное содержание или это не более,  чем его выдумки? Мало ли что может ему померещиться.  И как все это передать Учителя. Я становлюсь что-то вроде ходока к нему от местной общественности. Правда, отдельные ее части просят сказать ему совершенно разные вещи.

     Я подумал о том,  что пока крайне мало знаю, что тут реально творится.  Все не так просто и не так благостно, как мне показалось в начале. И судя по всему, тут существуют сильные подводные течения. Разные люди  и группировки ведут свою игру.  И не исключено,  что мне в самом ближайшем будущем предстоит выбрать, к какой из них примкнуть.

     Остаток дня прошел без сюрпризов. Меня больше никто не побеспокоил. Правда во время обеда и ужина я ловил на себе множество самых разнообразных по выражению взглядов. Моя особа явно вызывала всеобщий интерес. Но я решил не придавать этому обстоятельству чрезмерного  значения.  Скорей всего после встречи это внимание сойдет на нет, и я смогу заняться собственным излечением. И в этой связи я возлагал немалые надежды на предстоящий разговор.

     Я рано  лег спать.  Я был уверен,  что долго буду воротиться,  но вместо этого почти сразу же заснул.  Но где-то в середине ночи я проснулся. Причем, мне показалось, что кто-то меня разбудил. Я открыл глаза,  но никого в комнате не было.  Я вдруг почувствовал,  что больше не засну,  Несколько мгновений я размышлял, затем решительно встал с кровати, оделся и вышел из барака.

     Мое чутье меня не подвело, меня уже ждали. В темноте я плохо различал лицо Дины, и все же мне показалось, что она непривычно взволнована.

     - Я ждала вас, - подтвердила она мою догадку.

     - Вы хотите что-то передать через меня Учителю?

     - Передать Учителю? - удивленно переспросила она. - Нет, я в этом не нуждаюсь, я достаточно часто вижусь с ним.

     - Могу я узнать,  когда это великое событие случилось в последний раз?

     - Три  недели  назад.  Я  стараюсь не докучать ему,  его здоровье быстро ухудшается. Об этом я и хотела с вами поговорить.

     - Слушая вас внимательно.

     - Вы не возражаете, если мы пройдемся.

     - Почему бы и нет.

     Не сговариваясь, мы зашагали в сторону площади, где обычно выступал Учитель. Погода была словно специально установлена для ночных прогулок.  Было  тепло  и  совершенно безветренно,  на черном бархате неба блистали многочисленные ожерелья звезд.  Воздух был не  по-городскому чист и свеж с каким-то своим специфическим, но очень приятным вкусом.

      Мы остановились рядом с трибуной. В моем сознании возникла картина выступления Учителя, а в ушах, как и тогда, зазвучал его голос.

     - Завтра  вы  должны быть очень внимательны,  - вдруг проговорила Дина.

     - Разумеется,  это главная встреча в моей жизни, и я к ней готовлюсь очень серьезно.

     - Я рада, что вы это понимаете. Но понимаете ли вы, как ему тяжело будет с вами общаться?

     - Неужели он так серьезно болен?

     - Очень  серьезно.  Когда  мы с ним виделись в последний раз,  он сказал мне, что готовит свою заключительную речь.

     - Но что я в таком случае могу сделать.  Я не врач и не целитель. У всех нас один конец.

     - Вы ошибаетесь, - живо возразила Дина. - Смерть так же индивидуальна и неповторима, как и жизнь. Как человек живет, так он и умирает.

     - В таком случае я умру плохо, - сказал я.

     Дина опустила голову.

     - Я хочу, чтобы вы поняли: он - это любовь. Столько любви, сколько хранится  внутри него,  быть может, нет ни у кого на земле.  Это все четыре океана любви.  Но даже будучи погруженный целиком в любовь,  он все же нуждается в любви других людей.

     - Но разве он ее получает недостаточно,  - прервал я молодую женщину. - Я видел, как встречали его на этой площади.

     - Да, шуму было много, но это еще далеко не любовь. Любовь возникает не от восхищения и восторга,  а от единения. Восхищение и восторг быстро проходят, и тогда становится ясно, какая пропасть разделяет Учителя и этих орущих во время его выступления людей.

     - Вы хотите сказать, что единения между ними и Учителем нет.

     - Вокруг него, как вокруг яркой свечи, летает всякая мошкара. Она стремятся на свет,  но внутри нее нет этого света.  Каждый из этих людей, что был на площади, сам по  себе, каждый добивается своих целей.

     - Честно говоря, я не совсем вас понимаю. Существует же ближайший круг учеников,  они уже не один год вместе с ним.  Мой куратор Пак без конца упоминает Учителя, и всякий раз его лицо становится как у блаженного.

     - Я все про это знаю, но я не верю ни одному человеку из тех, что окружат  его.  По сути дела он так и остался один.  И в этом и кроется причина его болезни.

     - Ну а вы?

     - Я появилась слишком поздно.  И к тому же я одна.  Он мечтал  не только изменить себя, но и изменить весь мир. Но мир остался таким же. И потому он считает, что его миссия осталась неисполненной.

     - Но он не может не понимать,  что человеку, даже такому, как он, не подвластно изменить мир. Даже тысячам таких людей не удастся решить эту сверхграндиозную задачу.  Он и так сделал много в жизни,  ему не в чем себя упрекнуть.

     - Вы судите по себе, - довольно резко проговорила Дина. - И заботитесь только о себе,  а потому вам удобно считать,  что мир  изменить невозможно. Но я целиком на его стороне, мир изменяем. Только надо работать над этим.

     - Но вы же сами только что сказали,  что у него ничего не получилось.

     - Это не правда!  - возмущенно воскликнула она.  - А этот  центр. Через него прошли сотни человек, они обрели новое понимание жизни. Сюда приходят множество писем, в которых люди благодарят Учителя, просят его благословения.

     - Но некоторые из здешних обитателей кончают жизнь самоубийством, - закинул я удочку.

     - Да, - признала Дина мою правоту, - такое случается.

     - А почему?

     - Проблемы людей оказываются сильнее их воли, стремления к жизни. Они глухи к словам Учителя.  - Мне показалось, что в ее голосе прозвучала неуверенность.

     Искренне ли она в своем ответе, мелькнула у меня мысль.

     - Пойдемте  назад, - как-то обреченно проговорила она.

     Обратную дорогу мы уже по традиции проделали молча.  У меня сложилось впечатление,  что всякий раз мы изливаем друг на друга накопившуюся за день горечь, а затем опустошенные тащимся к себе домой.

     Около ее дома мы остановились.

     - Извините  меня за невразумительность,  - вдруг в несвойственной для себя смущенной манере проговорила Дина. - Я чувствовала, что должна вам  что-то  сказать,  но так и не сумела выразить то,  что хотела. Скорей всего я сама не до конца понимаю это.  Вы,  наверное,  считаете меня не слишком умной.

     - Напротив! - горячо возразил я. - Вы не сумели сказать всего то, что хотели,  потому что желали сказать слишком много, а времени оказалось слишком мало. Но я все же надеюсь, что я вас понял.

     Дальше случилось то,  что я совсем не ожидал.  Дина вдруг  быстро наклонилась ко мне и поцеловала меня в щеку. Затем я услышал ее убегающие шаги.

     Я проводил  глазами  ее силуэт и зашагал в сторону своего барака. Почему-то мое настроение поднялось так высоко,  что если бы не ночь  я бы громко запел.