Хранитель твоего сердца

Part 11

Каждый раз пытаться угодить своему отцу становится всё труднее. Адриан не знает, что будет с ним после коронации, сколько лет он сможет удержать в своих руках трон, потому что ведь совсем для этого не создан. Его способности уникальны, любой смог бы им позавидовать, однако… Надолго ли его хватит?

Вновь прибывая глубоко в своих раздумьях, юноша глядит на буйные волны океана, что каждый вечер плещутся и разбиваются на тысячу брызг об скалы. Это завораживает, а осознание того, что уже совсем скоро он сможет побывать среди них – и вовсе вскруживает голову. На лице появляется грустная улыбка, после которой принц опускает взгляд на песок и пускает в него руку. Он холодный, но это не беда. Каждый раз приходить вот так на берег и размышлять обо всё… Может, именно этого Адриану не хватало всю жизнь?

— И почему же я не сбегал раньше? — задумывается. — Чего или кого я боялся, ведь никто всё равно об этом не знает? — юноша поднимает руку, пропуская через свои худые пальцы прохладный песок.

Возможно, виной тому отец и тот страх что вселил он в своего сына. Скорее всего так и есть, однако, сделай Адриан это раньше, возможно, ему стало бы намного проще жить. Но уже слишком поздно, поэтому он старается насладиться моментами, пока есть такая возможность.

— И вновь ты грустный, — всплеск воды, после чего Эриксон поднимает свою голову и видит человеческую макушку, которая только что вынырнула из глубины. — Что заставляет тебя так часто приходить сюда и плакать? — Лукас ловко взбирается на высокий камень, показываясь во всю свою длину.

— Ты пришёл, — облегчённо выдохнув, человек вскакивает с места и подбегает ближе к воде, лишь бы только детальнее разглядеть сирену. — Я так ждал тебя, Лукас…

Рыбий хвост по лунным светом переливается тёмными оттенками, толи фиолетовы, толи синим, но в любом случае он сияет, как днём. Чёрные пряди длинных мокрых волос запрокинуты назад, потому что они мешаются, свисая прямо перед глазами. Влажная кожа так же, как и хвост, мерцает, требуя к себе чужих прикосновений, ведь Адриану так хотелось сделать это.

— Раньше я был удивлён твоему поведению, принц, однако теперь… Теперь я начинаю привыкать, что ты не такой, как все… Только вот, в чём же та причина? — голова варьируется из стороны в сторону медленно, будто бы в ушах его сейчас играет прекрасная мелодия.

— Я не могу описать моих к тебе чувств, Лукас, но могу сказать точно, что ты мне дорог, я… Я хотел бы чаще видеться с тобой… Только тогда мне становится лучше, — человек бы хотел сейчас к русалу приблизиться, однако вода служит неким барьером, куда нога его, будто бы не решается ступать.

— Ты можешь рассказать мне, — позволяет и даёт Эриксону надежду, потому что глаза его вдруг заискрились.

Глупо и по-ребячески улыбаясь, человек хмыкает себе под нос, потому что разговоров с Лукасом ему сильно не хватало. Любого общения, просто лишь бы этот парень был с ним рядом. Сердце часто в грудной клетке бьётся, и даже при такой прохладной погоде щёки его заливаются краской. Они горят красным пламенем, потому что чувство счастья и некого удовлетворения присутствуют сейчас в нём, ведь произошло то, чего юноша так сильно хотел – долгожданной встречи с Лукасом.

— Я несчастен во дворце, — и вот он начинает, горько посмеиваясь. — Постоянно вынужден делать то, чего сам не желаю, — внутри борются чувства, те, которые он испытывает, глядя на сирену, и те, что присутствуют, когда вспоминает о сегодняшней встрече с отцом.

— Тогда для чего исполняешь чужие прихоти? — русал глубоко смысла проблемы не понимает, говоря поверхностно.

— Потому что вынужден это делать… Человек, что указывает и строит судьбу моей жизни… Тот человек, который её и разрушил… Он мой отец, Лукас, — брюнет вдруг стихает, более ничего не говоря. — Слово короля – закон, которому я вынужден подчиняться, — Адриан не торопится ему всё этого говорить, молвя размеренно и медленно. — С семи лет я был заперт в своей комнате… У меня не было возможности играть с детьми, гулять по улице и наслаждаться свежим воздухом при свете яркого солнца… Я был лишён детства из-за ярости западного королевства… А отец говорит, что таким образом лишь хотел меня защитить, — с каждым его новым словом голосок всё стихает.

Раньше вспоминать о прошлом было болезненно и неприятно, потому что Адриан постоянно испытывал все те эмоции по новой, но сейчас… Сейчас же всё иначе… Стоя на берегу моря, а не в собственной комнате, говоря о былом собеседнику, а не своему в зеркале отражению, Эриксону становится легче, будто бы он сбрасывает ненужный с плеч балласт, освобождаясь от той тяжести, которую он всю сознательную жизнь таскал за собой.

— Я и подумать не мог, что у людей такая тяжёлая жизнь, — грустный смешок донёсся со стороны океана. — Почему-то представлял, как вы беззаботно расхаживаете своими ногами по земле и совершаете глупые поступки, не подозревая, как именно придётся за них расплачиваться, — Адриан кивнул.

— И это правда… Однако не все люди так ужасны, как ты думаешь…

— А ты? Что насчёт тебя? Ты думаешь, что хороший? Добрый? Милосердный? — Эриксон вдруг замолк на подобные слова сирены. — Говоришь, что хотел бы восстановить равновесие, но как ты сделаешь это, если душа твоя наполнена страхом? — одна из особенностей этих существ – это то, что они очень чётко чувствуют эмоции друг друга, только вот не всегда могут их понять. — Сейчас, говоря мне всё это, ты стоишь на берегу – там, где сухо – стоишь там, боясь ступить на мою территорию, — человек глядит сначала на русала, а затем медленно переводит свой взор на блестящую воду. — Пытаешься помочь другим и поставить на правильный путь, но не можешь помочь даже самому себе справиться с чувствами. Ты ещё слишком молод, принц, не совершай того, за что в будущем будешь корить себя… Постарайся сделать так, как было бы лучше для самого тебя… Плевать, что будет с другими… Для начала подумай о своём счастье, — Лукас говорит именно так, как сам считает, и чего придерживается на протяжении своей долгой жизни.

Адриан задумался над словами сирены. Юноша понимал, что счастье может быть только с ним – с этим русалом. Однако вода – она служит той преградой, через которую пройти будет сложно. К тому же и королевство, отец, мать… Всё говорит о том, что вместе быть они не могут… Только вот… Лукас сказал, что нужно ставить приоритеты своим желаниям, своим прихотям, дабы быть по-настоящему счастливым, именно поэтому Эриксон нерешительно и боязливо ступает полной ступнёй в прохладную воду, погружая её по щиколотку. Принц не умел плавать, страх воды – страх утонуть – он не давал покоя, как и прошлая ночь, когда Лукас решился поиграть с чувствами человека и утянуть того на дно… Тогда Адриан действительно был в ужасе, однако тот поцелуй, тот поцелуй внушил в него смелость, отвагу и, кажется, жизнь… То самое желание, пробуждающее чувство, которое заставляет принца продолжать существовать в этом мире…

Шаг за шагом, вдох за выдохом. Светловолосый юноша всё продолжал погружаться в тёмную, почти чёрную воду, направляясь прямиком к Лукасу. Ткань его светлой одежды вмиг намокает, впитывая в себя максимальную влагу, прилипая к телу и охлаждая его. В глазах у Адриана распускаются почки и бутоны красивых цветов, потому что он преодолевает себя, старается думать лишь о сирене, что находится уже совсем близко, на камне. И только образ Лукаса способен успокоить его, способен унять те бушующие внутри эмоции лишь своим ангельским голоском, потому что Эриксон действительно влюблён, без ума от существа, которого люди и по сей день считают лишь обыкновенным мифом…

Русал удивлённо, но и в то же время заинтересованно наблюдает за человеком, как его ноги постепенно исчезают в тёмной воде, как он углубляется и приближается к камню – приближается к нему. Океан поглощает красивое тело принца, и вот, он уже по грудь в этом омуте… Ему страшно, и сирена чувствует это, глядит на остановившегося блондина сверху вниз, а затем аккуратно протягивает свою руку к его лицу, нежно касаясь бархатной щеки.

— Ты же боишься меня, принц, я чувствую это… Страх от меня ты свой не спрячешь, — уголки губ приподнимаются и растягиваются в доброй улыбке.

— Я боюсь, ты прав… Но тебя…

— Да? А чего же тогда? Что же заставляет твоё зубы так стучать, а ноги сводить судорогой? — Лукас чувствует, чувствует то самое непонятное чувство, что испытывает постоянно человек, но понять не может, что это, потому что в глубине души у него происходит то же самое.

— Я не умею плавать… И никогда не умел, — рука из воды у принца поднимается и поверх ладони сирены касается.

— А сердце… Что же тогда с ним? Неужели влияет на него так страх? — брюнет не мог в это поверить, потому что от других людей ужас исходил совершенно по-другому.

Молчание. Адриан сглотнул вязкую слюну и всё не мог набраться сил, потому что в шуме морского прибоя слышит, как колотится этот кровью налитый орган, как он пытается выбить с каждым своим ударом грудную клетку, но у того всё никак не получается. Эта пульсация отдаётся у Эриксона в висках, но уже не так ощутимо.

— Виной тому ты, — на выдохе юноша выпаливает эти слова, силы тратя свои, будто бы разбежавшись и прыгнув с обрыва. — Я… Люблю тебя, Лукас, — слегка осипший голосок прошептал.

Сирена в удивлении распахивает свои очи и неосознанно приоткрывает рот, будто бы намереваясь что-то сказать, но молчит. Черноволосый никогда раньше не испытывал того, что чувствует сейчас, смотря Адриану глубоко в глаза. Непонятные эмоции накрывают огромной волной, будто в глубине океана в жуткий шторм. Это приятно и необычно, к тому же и сопротивляться этому становится всё сложнее… А порой и вовсе невозможно.

Широко распахнутые тёмные глазки бегут по аккуратному носику и останавливаются на пышных губах, что дрожали от переполняющих человека эмоций. Лукас медленно, будто бы боясь спугнуть скользит к нему навстречу по невысокому камню, приближается ближе, боясь упасть, но всё же крепко держится, потому что умел делать это. Всего немного и брюнет поддаётся немного вперёд, легко касаясь своими губами уст Адриана. Оно, как смакование гурмана, впервые вкушающего новое блюдо. Как мазок художника, кладущего первый штрих на девственно чистый холст. Ненадолго отстранившись, Лукас глядит на приоткрытый ротик, а затем в глаза, в те прикрытые от наслаждения очи, но после и сам не сдерживается, вновь прильнув к тем вкусным губам. Почувствовав новый поцелуй, Эриксон чуть вздрогнул, потому что именно он взорвал его сознание и заставил бабочек в животе запорхать, как будто самая настоящая горячая искра, отлетевшая от пылающих углей, коснулась губ, но безболезненно, а наоборот, приятно.

Лукас, оторвавшись всего на миг от живительного источника, вдохнул свежего воздуха глубоко в лёгкие, а затем вновь коснулся ещё, короткими и быстрыми прикосновениями. Охватывая их своими губами, он чувствовал, как губы партнёра становились упругими, ещё более желанными.

Кажется то, что испытывает Лукас, люди называют любовью… Да… Именно то самое непонятное чувство, которое он у Адриана не смог изначально разглядеть…

Губы старшего властно охватили не только трепетную плоть, но и разум, лишая воли, отдаваясь в его власть. Адриан чувствует, как слабеют его ноги под водой, но он вовсе более собой не владеет. Горячий язык Лукаса ловко скользнул сквозь белоснежные зубы принца, соприкасаясь с чужим. Русал сплетал ими морской узел, устраивая настоящую дуэль, победителем в которой всё равно никому не быть. Он, языком пройдясь по чужим губам, чувствуя их атласную упругость и трепетную отзывчивость, своими сжимает и нежно охватывает, трепетно сосуще вбирая в свой рот. Язык также настойчиво скользнул и по дёснам, жемчужным зубам, которые под его напором приоткрылись, как ворота Рая, впуская его сущность. И вновь произошла приятная встреча двух языков бесподобных в своей притягательности. Они невообразимо сплетались воедино, лаская друг друга, выталкивая и проникая изо рта в рот, касаясь губ, вызывая желание и страсть в душах целующихся, пробуждая ту самую сказочную любовь в сердцах, которая описывается писателями в романах.

Тогда, в первый раз, когда Лукас поцеловал его, Эриксон не мог испытать всех тех эмоций, что сирена дарит ему сейчас. И блондину нравится, нравится вкус чужих губ на своих, нравится чувствовать приятную шероховатость его языка, нравится просто касаться его и не являться жертвой, которую хотят утянуть на дно океана. Адриан обретает некую в себе уверенность, сам вновь и вновь толкает его, чувствуя крайнюю отзывчивость и нежность. Языки всё сплетались, лаская друг друга и даря им обоим радость, пока всё же губы их не начало неприятно от долгих поцелуев сводить. Они отстранились друг от друга, на лицах удерживая счастливую улыбку, потому что им действительно хорошо вдвоём… Они действительно любят друг друга, и плевать на все те принципы, что вместе они быть не смогу, главное – жить одним моментом, главное наслаждаться тем временем, когда они поистине счастливы…

— Хочешь… Я научу тебя плавать?